Хотели они князя просить вернуть Смирнонрава и Барса обратно, да созвать на общий совет всю дружину и бояр, чего уже год как не было.
Но об их уговоре видно, знал Затворник. В воротах княжеских их встретили злыдни и те дружинники, что к ним с Яснооком притерлись. Сказали, что до князя приказано никого не допускать, и чтобы шли восвояси. Наши не испугались, сказали, что никуда не уйдут, пока не поговорят с великим князем, а надо будет – и прорубятся к нему. Злыдни точно, что готовились к их приходу – собрали быстро с три десятка своих припеков, окружили просителей и велели сдаваться. Те в ответ только к бою изготовились.
Тогда все же вышел к ним Светлый. Слушать никого не стал. Сказал, что хоть и не держит ни на кого зла, но таких слуг ему больше не надобно. Велел всем просителям из Лучезара немедленно убираться вон, а поместья их в свою казну забрал.
Дальше-хуже. Месяца не прошло. Велел Светлый уже не только пошлину с купцов, но и со всех прочих брать дань брать наполовину больше прежнего. В тот же день произошло в Лучезаре смятение: народ на сход собираться стал. Кто-то в вечевой колокол ударил.
Но злыдни тут как тут были. Площадь сборную оцепили дружиной вмиг, никого не пропускали. По улицам пошли разгонять тех, кто вокруг собирался. Сопротивлялся им мало кто – больно уж быстро да слаженно все провернули. Да и боялись их люди жутко – при одном появлении разбегались. Зачинщиков хватали. Схватили и тех, что в колокол звонить пытались. И по городу ловили много дней. Ворота не открывали, никого в Лучезар не впускали и не выпускали. Стражу на стенах умножили. На всех площадях и перекрестках расставили воинов, из злыдней двое-трое непрерывно город объезжали. Торг пустовал. Так с неделю продолжалось, и за это время вечевой колокол успели снять, и вышку из-под него разобрать. После колокол перелили.
- Вобщем, так и заглохло это дело в Лучезаре. – сказал Вепрь.
Рассветник, вздохнув, продолжил свою печальную повесть.
- После на Светлого поднялся уже его брат, Храбр. Он тогда был князем и наместником в Каяло-Брежицке, втором после Лучезара городе нашей земли. (Иначе еще он называется Струг-Миротворов, а удел его – Миротворовым, Каяло-Брежицким или Степным) Много он про дела своего брата слышал. Принимал у себя людей, которых тот изгонял, и кто сами уезжали из столицы. Все знал он и про беззакония, что Светлый творил, и про советника его любимого, и на обоих был весьма зол. А когда дошли до него вести про вече неудавшееся, тут и вовсе он вскипел. Велел во всех своих городах собирать немедля ополчение. В соседние земли всадников разослал, писал, что не природный светлый князь правит ратайской землей, а темный князь-пещерник подземный, бродяга без роду и племени, и всей стране оттого великие разорение и позор. И что немедля заразу эту надо выкорчевать, пока слишком глубоко она свои корни не пустила, пока поздно не стало. Многие города на зов его откликнулись. В Честове народ на вече решил всей землей его поддержать, и созвали ополчение против Светлого. И пятиградцы тоже. Стала собираться под Каяло-Брежицком немалая сила.
Светлый, конечно, не на шутку тут встревожился. Стол великокняжеский под ним шатнулся. Тем более, что Храбр был старше, и по обычаю должен был в Лучезаре сидеть (почему не так стало – то уже другая песня) Конечно, и Затворник не замедлил князю об этом напеть – что не правды Храбр ищет, а идет себе княжение добывать, о котором давно мечтает (да так оно, наверное, тоже отчасти было правда) Стал Светлый свои полки собирать.
- Только Затворник и тут с советом не промешкал. Полки сказал собирать, а тем временем всех, что были под рукой в Лучезаре, сажать на коней и тайно вести на Храбра. Собралось так до тысячи, и встали над нами сразу три злыдня. Так и пошли. Это был первый поход затворника.
- Почему затворника? – переспросил Пила. - Он что, вылез-таки из своего подвала?
- Нет, паря. – возразил Коршун – Сам он берлогу свою на белый свет уже тогда ни за что бы не променял. Но злыдни, что лучезарцев вели, не свою волю выполняли, и не своей головой думали.
- И не их силой был сокрушен князь Храбр. Не по их силе это было. – сказал Рассветник – Шли лучезарцы ночами, в непроглядной тьме. Ни одна живая душа их не видела и не слышала. Да если бы и узнал кто – не успел бы Храбра предупредить. Так он быстро мчались. Ночами реки вброд переходили, через леса дремучие пробирались во мгле, и ни на обхват ни разу с дороги не сбились. Сказывали люди, что были в том походе: никто пока ночь шли, и слова не молвил. Злыдень только рукой поманит на закате, все и поскачут за ним вслед, и во тьме кромешной, носа собственного не видя, скачут, пока утренний туман не рассеется. Никто, однако ж, не потерялся и не отстал. Под силу ли такое злыдням? Нет!
Так и подошли они, опять же ночью, к лагерю Храбра. Никем не замеченные. А в миротворовском войске как раз в ту ночь всю стражу как одного сон свалил. Напали лучезарцы на спящий стан – кого спящими прикончили, кого после - сонных, перепуганных, мечущихся, как баранов добивали. Погиб и Храбр, и дружина его, и много, много еще воинов. А дальше, как уже в нашем сказе повелось, только хуже было.
Вслед за этой ночной дружиной пришли в Степной Удел многочисленные полки из Лучезара – мятежную страну карать за измену великому князю. Каяло-Брежицк разграбили и посады выжгли. Города и села огню и мечу предавали безжалостно – никогда еще в нашей земле такого ожесточения друг на друга не было. Видно, умел затворник не только смелость и силу, но и лютость страшную в своих воинов вселять. Злыдни его всюду поспевали и во всем показывали пример.
Честовцы, видя это, решили на сходе, что не перебить плетью обуха, и перед Светлым повиниться надо. Вышли к его полкам с дарами и поклонами. А злыдень, что лучезарцев к Честову привел, точно уже знал все наперед. Сказал им:
«Великий князь ваше раскаяние принимает, город и всю честовскую землю пощадит! Но зачинщиков и сговорщиков их - головой выдать, имущество злоумышленников в казну пойдет» - назвал тотчас и имена, человек двадцать – «Дань князю за вину уплатите вдвое против обычного. Войску в издержки за поход уплатите 40 000 денег. А с самого города, чтобы впредь неповадно было, с каждых пяти дворов по человеку отдадите князю в рабство.»
Честовские выборные глаза долу опустили, но посоветовались, и все как было велено, сделали. Деньги и дань землей собрали. Выдали провинившихся бояр и посадских, которых тут же казнили люто. Полтораста человек из самого города в рабство ушли по жребию.
В рабство угнали людей без числа из Степного удела – только в Дикое Поле в Степном Остроге продали до десяти тысяч, а ведь не один Острог с Полем торговал ратайскими невольниками. В Приморский удел и оттуда за море уводили целыми тысячами. В Лучезаре на рынке за работника давали пять денег, за наложницу – десять. А детей, и в возрасте женщин давали в довесок даром!
Князь и раньше Яснооку во всем верил, а после этого еще больше верить стал, и уже ни у кого язык не поворачивался перед Светлым как-то колдуна обличать. У кого поворачивался, тому себе дороже выходило – много в княжеских темницах засохло людей, и бояр, и дружинников. С мужиками тем более не нянчились.
- В мешок, да в прорубь, вот и сказка вся. – вставил Вепрь
- А тут, как в подмогу колдуну, другое дело случилось, лет десять назад.
Тогда в Диком Поле, на Чароке и Беркише, где теперь ыкуны кочуют, жили другие табунщики, тунганцы. Про разорение Миротворова Удела они знали. Вот и решили туда пожаловать – голыми руками думали взять весь разгромленный край. Собралось их тьма-тьмущая и подошли к городу Порог-Полуденный, что на границе каяло-брежицкой земли с Диким Полем. Но тут история ночного похода повторилась один-в-один. Злыдень привел к Порогу Лучезарский полк, и вместе с тамошней дружиной ударил на тунганцев. Били их и топили в Чароке столько, что вода уносить не успевала. Одних каганов убили пятнадцать штук. Пленников в Лучезаре уже и не покупали, а в дальних городах, вроде вашей Дубравы, больше пяти денег не давали ни за кого. Скота взяли, как грязи. Тунганцы, кто остался, после этого рассеялись по всей степи, в страхе и в разброде. Поэтому когда из-за Беркиша пришли ыкуны, то тунганцы с их сильной ордой и не думали тягаться, а ушли, кто в наши южные уделы на службу, кто за Хребет, к королям, Конечно, это все Яснооку в честь пошло!
Только даже такая геройская победа многих не радовала. Так думали про себя: С тунганцами как-нибудь справились бы и без колдуна, а вот от него самого - еще больше зла земле, чем от любых кочевников. И как с ним справиться?
- Да тем более, они бы и вовсе, может, не напали, если бы колдун сам наши земли не разорял. – сказал Пила.
- Точно, брат-пильшик. – согласился Вепрь.
- Да, точно. – подтвердил Рассветник – А что хуже прежнего после этого стало, уж и говорить не надо. Ясноок перед великим князем теперь не только мудрецом и героем, а прям отцом родным сделался! Злыдни со своими ватагами (прихлебателей много развелось у Ясноока мудрейшего) ездили по стране и брали дани столько, сколько хотели. Девушек с собой увозили, а наигравшись, отправляли пешком обратно. Во дворы к боярам, к купцам входили как под свою крышу, пировали там неделями с хозяйского стола, пока дочиста не объедали и уезжали как из хлева! А тут надумал Ясноок новую думу: стал своим подручным писать такие грамоты, чтобы везде во всем слушались их, как имени великого князя, и таких развелось уже – тьма, в любом городе мало-мальском такие засели и набирали себе дворню, а им земные поклоны били, и бояре пикнуть не смели перед ними. Надо ли тут говорить, как простым ратаям приходилось!
- Не надо! – ответил Пила. – Про то я сам рассказать могу! Меня в ту пору вот этим пояском дважды можно было подпоясать! Мать нашу в те годы прибрало, сестру прибрало. Народ из городища как ветром сдувало. Опилки жрали из ямы, лебеду жрали! Вспомнишь так живот сводит!
- И не у вас одних так было, а по всей земле. Всюду тошно от них пришлось. – сказал Вепрь.
- И всюду их терпели? – спросил Пила.
- Много, где и не терпели. – сказал Рассветник – И в первую очередь – в Пятиградье. У тамошних из голов прежнюю вольность так и не смогли выбить потворники колдуна. Там и началось вскоре смятение. Перебили всех слуг Ясноока, княжеского воеводу не тронули, а отправили в Лучезар с посланием Светлому, где писали обо всех несправедливостях и смертных обидах, напоминали о старых договорах Пятиградья с великими князьями, которых никто еще не расторгал, по которым служили и платили князю дань пятиградцы за многие вольности. Все напрасно. Снова пошли в Пятиградье лучезарские полки. Сполна весь этот край познал гнев Ясноока, а пять городов колдун, будто в насмешку, отдал своим пятерым злыдням во владение.
Тут, правда, впервые задумался великий князь: затворник, не спросив его, города ратайской земли своим людям раздает, точно князьям! Шутка ли! Может быть, тем впервые и копнул колдун себе яму. Тогда Светлый смолчал, но вскоре разлад, хоть и малый пока, меж ними пошел.
А вскоре еще и княжич Смирнонрав вспомнился. Дошло до князя, что его сын строптивый у себя принял учителя, Старшего. Тот
