ближе к осени, судя по худым деревьям и
пустым воронкам.
Сёмка подкачал насосом «бурду», и сделал первый надрез.
«Бурда» брызнула, «усы» готовы. Всё, к следующей…
…Первый день больше осматривался, запоминал местность, чем работал. Раз набрёл на перекрёсток – тралёвщик наездил, - постоял, повертелся, потом оглянулся, - вроде все дороги одинаковы, куда идти? Рванул наугад. Опять нарвался на перекрёсток, с досады махнул рукой, подался вниз. Вышел к бригадиру. Того не было.
Встретила его широколицая зазноба. Увидев Сёмку, оглядела с ног до головы, заметила ошалелый вид, заулыбалась.
- Заблудился?
- Заблудился, - треханул он головой. – Ладно хоть дороги есть, можно выйти.
- Здесь трудно заблудиться, всё-равно кого-нибудь встретишь.
Она помолчала.
- Ты наверно вместо Серёги прибыл?
- Наверно, - пожал Сёмка плечами. Серёгу он не знал. Скорее всего, бывший хозяин его избушки, и участка.
- Один живёшь? – заинтересовано спросила она.
- Один.
- Значит, вместо Серёги, - вздохнула она. - Ты надолго здесь?
- Не знаю, как получится.
- Ну ладно, - оглянулась она, - живи. Загляну как-нибудь.
- Заходите, - пожал он плечами.
«Та ещё…» - усмехнулся втихаря.
Знакомым маршрутом вдоль дороги дошёл до своей хибары, приготовил еду.
Вечером под керосиновую лампу читал книжку.
Из головы не выходило: «загляну как-нибудь».
Он долго ворочался.
«Зацепила, зараза…».
…Постепенно Сёмка втянулся в жизнь такую, поисходил все тропки и уже не плутал как ошалелый. Свой участок исходил вдоль и поперёк и ориентировался уже в пол глаза по скоплениям зарослей кустарника, полянкам и другим приметным местам.
Старался подняться рано по-утру, с первыми лучами солнца, пока комарьё и мошка после прохладной голодной ночи не набрали свирепость в поисках свежей тёплой крови.
Работал до полудня и с началом жары уходил в избушку.
В жару смолоотдача происходила обильнее, казалось, сами сосны изнывали от зноя и истекали смолой. Тайга прела разнотравьем, душистый настой воздуха скапливался в низинах и густых зарослях и Сёмка, попадая в эту ароматную ауру, подолгу вкушая ноздрями радостно насыщал свои лёгкие этой целебной бодрящей живой смесью.
Самые жадные до работы и денег невзирали на все привратности в виде прожорливого гнуса и жары, не считались с издержками производства и работали до самого темна.
…Однажды вечером к Сёмке ввалился озабоченный чем-то бригадир. Он сходу оглядел помещение и озадачено упёрся взглядом:
- Мою не видел?
- Нет, - мотнул головой Сёмка.
- Вот стерва, где шляется…
Присел, закурил.
- Значит, не было? – ещё раз внимательно взглянул он.
- Не было. Я бы сказал.
Бригадир жадно втянул сигарету, ещё раз пошарил глазами по углам и подался к выходу.
- Увидишь где, скажи, я искал.
- Скажу.
Легко сказать «скажу». Где он мог увидеть её, в тайге-то, может, спящую под кустом? Проблудит, вернётся.
Сёмка усмехнулся: »Вот и бегай теперь».
С утра моросил мелкий занудливый дождик и Сёмка решил переждать непогоду, иначе промокнешь насквозь. Он натопил буржуйку, наелся, напился чаю и лежал на кушетке.
Послышались негромкие голоса и на пороге в полусогнутом положении возникли четверо мокрых с ног до головы коллег-работяг. Они устало присели на корточки.
- Выпить чего есть?
Сёмка покачал головой: - Откуда?
- А почему не ставишь?
- Да я вроде бы не пью, зачем мне…
- Нам ставь, - хмуро потребовали они, - у нас так полагается.
Сёмка молчал.
- Посуда у тебя есть, - кивнули они на бачок с водой, - дрожжи тоже.
- А сахар? – переспросил Сёмка.
- У тебя вон конфет две коробки, вместо сахара пойдёт.
«Робяты» были с большого бодуна, с опухшими синими лицами и, понимая их состояние, Сёмка не спорил. Он был человек понятливый. Раз надо так надо.
Он кисло улыбнулся, как бы соглашаясь, и чуть кивнул.
- Здесь без этого нельзя, - многозначительно напутствовали «робята», - сегодня мы болеем, завтра ты, так что выручаем друг друга. Вообщем, тебе жить, - недвусмысленно намекнули они.
Наставив Сёмку на истинный путь и убедившись, что он всё правильно понял, они с добрым чувством исполненного долга поднялись и направились далее по известному им маршруту, где их наверное ждали.
Сёмка внял их совету и теперь у него всегда наготове стояло ведро с бражкой для всякого непрошеного люда.
А люд здесь был разный.
Местность-то лагерная, кругом зоны и контингент сразу после отсидки прямиком брёл сюда, где можно было собраться в кучу, отъесться, отлежаться, вокруг никакого начальства, полная воля.
Более половины таких.
Начало августа не принесло в таёжную жизнь никакого новшества. То же небо над головой, то же солнце, только соловьи давно отпели, травы отцвели, да ночи сталь прохладнее.
Работать Сёмка выходил уже попозже, особая нужда подниматься в самую рань отпала, комарьё ещё зверело, но уже не так, набирала силу мошка да мокрец. Эти ещё противнее.
Вопьётся этакая мелкая дрянь в тело, да больно как, а самою не видать. Лишь шлёпнешь по больному месту, проведёшь ладонью по лицу, и умоешься влагой.
Сосны уже медленнее и неохотнее расставались с живицей, придерживали её в себе, запасаясь на зиму.
Сёмка ещё не опорожнял воронки, хотя те были почти полны, решил добить полностью. Двенадцать двухсотлитровых пустых пузатых деревянных бочек уже стояли наготове среди деревьев и ждали наполнения своей утробы. Но работы было ещё по крайней мере на месяц.
Некоторые самые нетерпеливые уже побросали свои рабочие места и разбежались кто куда, рассчитавшись лишь за еду и оставив соседским сборщикам свою живицу, другие, устав и предчувствую скорый конец сезона, бездельничали и отлёживались в своих норах.
Небольшая же часть, в основном местных и семейных, охотно брала на себя эти заброшенные участки, работала до конца и лихо опорожняла оставленную там смолу в свои бочки.
Ничто не оставалось, ничего не пропадало.
…Отработав полдня, Сёмка устало подходил к избушке.
По пути надрал бересты для розжига огня, решил варить грибы.
Грибов было полно: свинухи, лисички, сыроежки росли повсюду. Ещё какие-то попадались, но он не решался класть их в ведро; в грибах Сёмка разбирался слабо.
Раз чуть было не наелся ядовитого «веха», трава такая, похожая на сныть.
Сныть ещё можно употреблять, но если проглотишь этот самый «вех», будет сильное отравление и можно концы отдать. Тем более здесь, где скорой нет…
…Грибов в этот день он насобирал полное ведро, далеко ходить не надо, пока шёл к ручью, нарвал половину, обратно ещё столько же.
Раскочегарил буржуйку, подлил воды к грибам, и поставил на огонь. Да, соли чуть ли не кружку сыпанул. Лишнего не возьмёт.
…Скрипнула дверь.
В проёме возникла знакомая фигура мордастой жены бригадира, явно в хорошем настроении.
- Здравствуй.
Она обвила его откровенным взглядом, улыбнулась, и подошла поближе.
- Грибы варишь?
- Варю.
Сёмка не ожидал лицезреть в своих хоромах эту нежданную «красавицу», и неловко засмущался, ощутив теплоту прикосновения женских телес.
- Долго варить придётся, - келейно произнесла она, прижимаясь к нему, - всю ночь, пока вода не выкипит.
- Уж сколько придётся.
У Сёмки волнующе затрепетало сердца, участилось дыханием, приятная теплота прокатилась по всему телу и, не в силах сдержать нахлынувшее вдруг тайное желание, он жарко посмотрел ей в глаза и тихо произнёс:
- Ты чего пришла?
- Дверь закрой, - горячо шепнула она.
К концу августа подросла и окрепла дичь, стайки рябчиков встречались на каждом километре, куда бы не пошел.
Эта птица сама себя выдаёт своим беспокойством. Ей бы, дуре, затаиться, переждать, ан нет – чем ближе подходишь, тем громче и тревожнее «пи-пи». Казалось, рябчик сам ищет охотника и подаёт сигнал - иди на звук, не ошибёшься.
Прошляпишь дистанцию, захочешь подойти наверняка, поближе, и - «фф-ы-рк», зашумит крылышками, перелетит неподалёку и опять «пи-пи», подзывать охотника.
Потеха, а не охота.
Когда этой птицы много, особого труда добыть его не составляет. Первейшая дичь промысловикам для приманки на соболей.
Казалось, природа сама придумала рябчика, чтоб таёжный люд с голода не мёр.
Однажды Сёмка набрёл на полянку, круглую, очерченную строго как по циркулю, внутри которой кроме травы ничего не росло. Он часто набредал на такие диковинные полянки правильной формы и всегда удивлялся; словно какой-то кудесник поставил клеймо на землю и высадил по краям деревья. Явно не рукотворное творение.
Может, тарелка летающая приземлялась, оставила круг? После них, говорят, ничего не растёт.
Сёмка именно это и подозревал и долго всматривался вокруг себя, пытаясь обнаружить хоть какие-нибудь следы пребывания пришельцев.
Обнаружил.
Неожиданно увидел перед собой сидящего в траве крупного зайчонка. Тот водил носом, шевелил ушами и по детски смотрел на него круглыми невинными глазами.
Сёмка попытался было схватить косого, дёрнулся за ним, но куда там: тот прыг-скок в траву, совсем рядом… и исчез.
Сколько он не искал ушастого, всё излазил, казалось, куда тот мог подеваться, из под ног-то, но тщетно – зайчонок как сквозь землю провалился.
Сёмка лишь улыбнулся – мистика.
Но сам был рад в душе и доволен, что зайчонок удрал.
Не доведи Господи до греха!
…Бригадирша ещё два раза заглядывала к Сёмке.
В последний раз чуть было не засыпались.
Бригадир в очередной раз искал свою возлюбленную. Возлюбленная в это время вела в обнимку с Сёмкой милые задушевные разговоры и если бы не старый полуслепой бомжеватый пёс, побиравшийся по участкам вместе с двумя такими же лохматыми бродягами, дело могло принять непредсказуемый оборот.
Послышалось старческое глухое «гав-гав», Сёмка выглянул в окно и увидел на подходе бригадира. Тот трепал подбежавшего пса и бросал подозрительные взгляды в сторону избушки.
- Вот черт, принесла нелёгкая, - с досадой скрипнул зубами Сёмка.
- Кто там?
- Муж твой.
- Ой! – испуганно зажала рот бригадирша.
- Давай под нары!
Бригадирша резво запихала свой толстый зад под кроватную сетку, свернулась в углу как мышь, и затихла.
Сёмка напустил до самого пола одеяло, сам лёг сверху.
- Замри и не шевелись, - прошипел он.
Вошёл бригадир, остановился в дверях.
- Здорово.
- Здорово.
- Мою не видел?
- Не видел.
Сёмка нервно зашевелился. Заскрипели подпорки под сеткой (не дай Бог рухнут!). Он не спеша поднялся, присел.
- Вот зараза, - сокрушался бригадир, - куда-то утром умотала.
- А чего её искать? - подал Сёмка уверенный голос, - может, зашла к кому, на обратном пути и встретитесь.
Бригадир с горькой усмешкой взглянул на него, но ничего не ответил.
У ног его показалась лохматая башка старого пса.
Тот стоял на пороге, подслеповато поглядывал на Сёмку, и чуть маячил хвостом.
Сёмка невольно сжался и упёрся в него невидящим взглядом: не дай Бог сунется под нары.
Тот понял по своему, охотно подошёл и ткнулся носом в колени. Сёмка замирая сердцем одной рукой поднял ему морду, другой стал гладить по голове. Пёс от удовольствия закрыл глаза. Столько нежной ласки он наверное никогда в жизни своей не получал.
- Фу, - брезгливо отвёл Сёмка руки, - грязный как чёрт, да ещё и линяешь. Пошёл отсюда.
Он подхватил пса и потащил на улицу, стараясь как бы ненароком выпихнуть и бригадира.
Тот слегка попятился, осматривая помещение, заглянул в угол за буржуйку – «там-то чего искать!»
