Мой друг–Тишина. Гл 4

предложенном тобою видении. Так что, я, пожалуй, не буду питать больших и даже малых иллюзий на счёт тебя и тех недалёких парней, которые, ни пространственно, ни умственно, не могут быть далёкими, потому что находятся рядом с тобой и уже из этого вытекает второе их умственное качество. – Тишина, судя по всему, а лучше по виду поражённого в уме Сержа, заговорил того до состояния мало соображающей неразговорчивости, с которой он и взирал на Тишину.
–Ждите меня на стоянке. – Тишина отдал команду своим спутникам и, выдвинувшись вперёд, заставил Сержа догонять его.
– Что стоим. Пошли. – Теперь уже Точь взял бразды первенства и, скомандовав, выдвинулся по направлению стоянки. И хотя команды Точа, по всей видимости, не обсуждаются, тем не менее, Ростик имел на этот счёт своё мнение и он даже очень хотел пообсуждать, чем он тут же и занялся, следуя за ним по пятам и очень возбуждённо, правда про себя, пытался убедить того развернуться и пойти на выручку Тишине, или хотя бы посмотреть, как он там. 
Ну а когда ты столь внутренне занят собой (ведь тебе приходится говорить за двоих и искать доказуемую аргументацию, тоже с двух сторон), то естественно у тебя нет совершенно времени для того обращать своё внимание на окружающих людей, чьи ноги, там и там, могут или стоят у тебя на пути. Ну и конечно, вас, а скорее не вас, не минует такое событие, как вами думается – случайность, но как не вами считается – не случайность, когда вы, находясь в таком независимом от окружающего состоянии, отдавливаете ноги вставшим на вашем пути мало расторопным прохожим или как, истукан стоящему, какому-нибудь Аморалису.
«А нечего глазеть по сторонам, когда тут такое движение» – Очень логичен в своей контраргументации Ростик, вдавив очередную ногу, чей хозяин отчего-то оказался столь недоволен, раз перешёл на иностранный язык и пытается докричаться до Ростика, обзывая его различными непонятными словами. А какой смысл использовать все эти иностранные слова, если тебя не понимают. И получается, что все эти злоупотребления носят не информационный характер, а не смотря на свой негатив, определённо несут в себе релаксационное свойство, которое смягчает нервы, которые за сегодня, уже который раз расшатываются у позеленевшего от злости Аморалиса. 
– Да это фак, какой-то! – взвизгнул Аморалис и чуть не упал в уныние, потрясённый такой бесцеремонностью Ростика, наступившему ему на ногу. А ведь Аморалис весь вечер пребывал в расстройстве чувств, после того, как почувствовал тяжесть на левой ноге, а когда посмотрел на неё, то и вовсе испытал душевную боль при виде такой демонстративной, чьей-то неизвестной выходки, оставившей свой грязный след на его ноге. И конечно же Аморалис, не смог сдержаться и в первый раз за вечер, вслух, (про себя он без этих злоупотреблений не мог дать должную оценку окружающему его миру ) обратился за помощью к фак-там, которых, как все поняли, у него достаточно для того чтобы закрыть кому рот, перекрыть тому кислород, ну и тому подобное.
– Что-что, а в фактуре Аморалису не откажешь. – Внимая Аморалису, удовлетворённо покачивал головой фотокорреспондент газеты «А и факт» Орех.
– И не говори, умеют они одним словом зааргументировать себя. – Поддакнул Ореху носитель его штативов и объективов Грецки.
– А я тебе, что всегда говорил. Всегда отталкивайся от фактов, а уж к ним всё остальное приложиться. – Орех не может дать волю своему наставническому характеру, любящему всех поучать и наставлять на путь истинный. 
– Тогда может ещё разочек, незаметно фактнем его. – С хитринкой в глазах, спросил Грецки Ореха.
– И не разочек. – Подмигнул ему Орех, решивший на сегодняшний вечер взять выходной и стать частным папарацци, у которого до всего есть дело и в особенности до тех дел, которые если он попадётся, могут в ответ очень бурно его отфактиризовать.
Но пока его решение домысливалось, Аморалис потрясённый увиденным, не смог сдержаться и, побросав все притянутые к нему руки, уже было рванул на выход в поиске своего менеджера, о чей зад можно было не раз вытереть носок своего ботинка, как был перехвачен своим личным актёрским агентом. Ну а актёрский агент, это не то что какой-нибудь агент из Ми-6, который всё больше полагается на рекламу своих способностей в кино и на технические штучки спрятанные в каких-нибудь, так себе часах. Нет, агент по работе с актёрами, не может полагаться на совершенство этого мира, когда каждый день видит перед собой этого слабака и нытика, который только благодаря его наплевательскому отношению к жизни и само собой в лицо актёру, заставляет того раз за разом перевоплощаться в саму мужественность и желанность для всякой, даже мало романтически настроенной дамы. После чего актёра ждёт успех, ну а агента – солидная процентовка. 
Но и в этом, на вершине успеха случае, агенту ни на секунду нельзя расслабляться, ведь актёры такой неблагодарный народ, которому только дай роль и он может настолько заиграться, что совершенно забудет, что не он режиссер. Что всякому агенту, честно слово, очень обидно слушать и слышать, и поэтому, для того чтобы таких рецедивных случаев не происходило, каждый агент должен постоянно быть начеку и рядом со своим подопечным, которого он должен постоянно поправлять и делать замечания, указывая на его неприспособленность к жизни и даже актёрству. И главное, что не будь рядом с ним его агента, то грош цена всему его актёрству.
Ну и плюс ко всему, железная хватка, в которую и попал Аморалис (в девичестве или простонародье Антонио), схваченный его агентом Родригесом, на чьём плече, к потрясению ничего не пропускающих женских сердец, и заплакал этот брутальный Аморалис.
«Никто меня не любит. Никому я не нужен. Только ты, Родик, понимаешь меня. Senza di te sono nessuno». –Аморалес на виду у всех залил слезами плечо Родригеса, который хоть и был рад такой признательности; но не на людях же.
– Ну, полно-те. Не стоит так убиваться. Крепись. – Родригес начал приводить в чувство Аморалиса, пощипывая его за бока.
«Он душка. Под таким мужественным телом, я всегда знала, что должно находиться чувствительное сердце. Он мой идеал. Из него неплохо будет верёвки крутить». – Расслабились в ногах, переживающие за Аморалиса и за себя, пустившие слезу поклонницы его таланта.
– Нон комментарий. – Спохватив за шкирку Аморалиса Родригес, пробивая своей рукой дорогу, увёл Аморалиса подальше от любопытных глаз в vip-ложу, чтобы уж там, как следует, пропесочить Аморалиса за его не слишком уверенную актёрскую игру, которая не вызвала ни одного падения с ног поклонниц его таланта.
– Да, без слёз актёр не может состояться, как актёр и я скажу даже больше, что любая брутальность, как раз крепиться на слезах всякого экранного героя. И герой никогда не постесняется, и на глазах, ради миллионов своих поклонниц, возьмёт и пустит экранную слезу; и не обязательно при резке лука. После чего поклонницы ещё больше воспылают жалости к своему даже к двухметровому няшке или пушистику, которого они тут же готовы взять под свою защиту. Но не кажется ли тебе Антонио, что ты в последнее время злоупотребляешь моим доверием и слишком часто начал пускать слёзы. – Родригес остановился напротив Аморалиса и серьёзно посмотрел на его, до сих пор всхлипывающую, с потёкшими глазами физиономию. 
– А ты это видел. – Аморалис вытягивает вперёд ногу и показывает Родригесу следы грязных неаккуратностей на туфле. 
– Я вижу, что ты опять пользуешься контрофактной тушью, раз она стекает с твоих глаз на нос. – Жестоко отвечает Родригес, которого так просто на туфель не возьмёшь, когда перед его лицом стоит, не только потёкшая рожа Аморалиса, а ему видится спонсорское лицо производителя одной стойкой туши, который не дай бог увидит такое отступление Аморалиса от своих контрактных обязательств. 
– Я перепутал. –Аморалис пытается отмазаться, но он забыл с кем имеет дело. И Родригес одной рукой схватив его за нос, пододвинул к себе, где и принялся с помощью плевков ему в лицо и салфеток, смывать всю эту чёрную текучесть. Но видимо это оказалось мало и Родригес, прихватив со стола бутылку воды, плеснул её в лицо собравшемуся было увернуться Аморалису. Да куда там ему увернуться, когда Родригес имеет разряд по вольной борьбе и он, вдарив тому по макушке, остудил его поползновения на самостоятельность, после чего, уже спокойно домыл лицо Аморалиса.
– Вот это другое дело. – Отойдя в сторону на пару шагов и убедившись в чистоте лица Аморалиса, сделал свой вывод Родригес.
«Я это запомню». – Покусывая губы, смотря исподлобья на Родригеса, в тысячный раз проверял свою память Аморалес, у которого таким знаменательных событий было уже и не счесть.
– А мне плевать, когда дело касается успеха. А он, как я вижу, находится на грани.– Ответил ему Родригес, определённо умея читать по глазам. – Сегодня они перестали падать при виде тебя, завтра они перестанут с придыханием пришептывать твоё имя, а послезавтра, что? Горбатая гора? – Схватив себя за голову, теперь уже Родригес не может успокоить себя. Но к своей неожиданности, его слова находят совершенно другой отклик у Аморалиса.
– А я, знаешь ли, всегда хотел сыграть альпиниста. – Заявляет Аморалис, роняя Родригеса на диван и заставляя его припасть к бутылке (не минеральной воды), которую он решает допить, а затем с помощью её вправить мозги Аморалису. Но не успевает Родригес приступить к своему коварному плану, как напев Аморалиса: «Если друг оказался вдруг…», напрочь лишает его ориентации и самообладания, с которым он хватает бутылку и, не дозируя её по рюмкам, из горла, в два глотка выпивает, чем приводит в замешательство Аморалиса и себя в том числе. Ну а в этом независимом от его желаний состоянии, полёт мысли Родригеса, вдруг в одно поступательное в живот мгновение, так высоко вознёсся, что он поначалу даже испугался, что эта запредельность не сможет быть охвачена его разумом. 
Но видимо там сверху это учли и, создав предел или некий потолок, тем самым не дали Родригесу вознестись выше, чем он может представить или нужно не представлять. Ну и он уперевшись в этот потолок головой, сначала конечно возмутился этому ограничению, ну а потом сильно вдарив в него, почему-то правда головой, убедился в дальновидности провидения и решив не испытывать больше судьбу, вновь рухнул под стол. Правда, каким-то последним духом, Родригес сумел-таки, если не увидеть, то осознать, что стол бы не единственной веской причиной его падения, и что находящаяся в руках Аморалиса бутылка, посодействовав столу, отправила его в глубины бессознания.
– Как так-то? – Сам не понимая, что сейчас произошло, переводя свой взгляд с поверженного Родригеса на находящуюся бутылку в своих руках, задаётся вопросом вновь потёкший Аморалис.
«Ты всё правильно сделал» – В ушах Аморалиса отдаётся голос незнакомца, который, как он уже и не помнил, каким-то неведомым способом, вручил ему бутылку в руки и убедил!!
– Нет, это не я. –Аморалис уже было захотел заорать о своей невиновности (ведь о ней всегда только в таком, громком ключе заявляют), но потом одумался и тихо сообщил себе об этом. Затем вытер бутылку салфетками, отставил её подальше на стол, наклонился