разувериться в себе окончательно. Наконец, чтобы не было стыдно перед теми, кто далеко и кто тебя любит.
Андрей вздрогнул: а его – хоть кто-нибудь – любит?
Конечно, мать. Конечно, пятилетняя дочка, неизменно повторяющая при встрече: «Папа, ты ещё не старенький. Ты – новенький»… Отец умер. Пожалуй, значит – всё…
Он задумчиво и нерешительно отшатнулся от оконного проёма, поднялся на ноги и стал обследовать помещение изнутри. Стены, даже осыпавшиеся потолки и косяк двери были испещрены вязью имён и кличек. По всему было видно – «бурсаки». Типичная мазня семнадцатилетних.
«Девки с Миргорода и Оржици», «Саша, Олег, Юрка, я вас всех люблю» – и далее в том же духе…
От Андрея не ускользнул тон этих посланий. Лапидарный и элегичный. Похоже, будто заброшенный машинный зал учащиеся ПТУ приспособили, не долго размышляя, под некий храм Афродиты, где молились неистово своим богам и отправляли службу, как умели. Чистотой и непорочностью, столь редкой в наши дни, веяло от этих исписанных стен. Неизвестно почему матерщина и разудалое порно, нормальное здесь и даже уместное - нигде ему так ни разу и не попались.
Андрей околдованно вчитывался в клинопись экзальтированных «бурсачек».
Кому-то девчата писали на краю плиты:
Вы уедете на год,
Но мы вас будем ждать.
Вы всё равно приедете, и вот
Мы вместе все опять.
Да, подумалось ему, они через год снова будут вместе. А – он? Вместе со своей семьёй он не будет уже никогда. Какое страшное слово…
Ветер вдруг резко задул в проёмы окон, и до слуха донеслось, как внизу, в затоне, сухо заскрипели смолёными досками челны на цепи. Небо прочертила пара журавлей. Становилось пасмурно.
Окинув взглядом крутой изрезанный берег, вниз по течению, за плотиной, и упершись им, наконец, в пологие отмели на реке, он прикинул: обносить байдарку по заросшей колее, мимо станции, долго и хлопотно. Досадно, что он был – один. Вокруг – никого. Ни купальщиков, ни рыбаков.
Он зло усмехнулся самому себе: вот жена не бросила бы, так и было бы с кем оттащить байдарку до отмелей. Ну, а так, что же… Он один.
Спустя четверть часа он заходил на затопленный каменный панцирь плотины, с силой подныривал веслом под корму, выравнивая вздрагивающий корпус байдарки, стремительно нёсшейся на перекат.
Это было единственное, что он мог ещё сделать. Теперь всё зависело только от удачи. Байдарку стало сносить.
А на взгорьях повсюду, как напоказ, бесстыже рвала с себя одежды осень и засыпала реку клубами облетавшего листья.
Осеннее небо сомкнулось с водой, будто шептало:
«Вы уедете на год, но мы вас будем ждать…»
1997г.
