Читаю стихи, или Как читать стихи

Для меня это главнейший признак того, что я читаю настоящие, «хорошие» стихи. И, безусловно, рождение новых поэтических образов, о которых речь шла выше, непосредственно зависит от способности автора создавать такие «столкновения».
 


7.4. Использование неожиданных глагольных управлений дополнениями

Есть ещё одно из выразительных средств, которое может внести новую струю в стихотворный текст. Оно связано с глагольным управлением падежами. Кроме того, что управление падежами некоторым глаголом со временем претерпевает изменения в процессе развития языка, в поэтической речи подмена одного падежа другим (если первый закреплён уже в литературной речи) — явление нередкое, часто имеет в своей основе архаические или фольклорные словосочетания, и часто инициирует процесс расширения падежного сектора, управляемого определённым глаголом, что впоследствии закрепляется в нормах речи. Тут всё зависит от масштаба личности поэта и его творчества. Я опускаю здесь вопрос о том, что школьный набор из шести падежей — это только один из вариантов системы падежей в русском языке.

Конечно, об этом выразительном средстве в словарях трудно что-нибудь найти, да и увидев такое в текстах, понимаешь, что оно из разряда уникальных (поэтических тропов). В прозе оно встречается у Андрея Платонова.



7.5. Использование народных речений и устойчивых оборотов

Я люблю встречать в текстах народные речения, как впрямую, так и переосмысленные. При этом пропуск отдельных слов в устойчивых выражениях (и не только народных) обогащает спектр значений оставшихся слов и смыслов всего выражения. К сожалению, такое в современной поэзии встречается всё реже и реже.



7.6. Наличие неологизмов

Неологизмы были в русской поэзии всегда, начиная с Пушкина. Поэтому всегда приветствую новое словообразование, если оно не только усиливает мысль, но и создаёт собой новый спектр значений, вызывает определённые ассоциации и является таким образом уже само по себе поэтическим образом.



7.7. «Бабьи» и назидательные строки

Ещё одна беда современной поэзии, которую я называю «бабьими» строками. Это строчки, при удалении которых из текста ничегошеньки не произойдёт. Как будто бы их не было. Обычно их пишут для размера, чтобы сохранить строфичность. Они не несут никакой информации. Они сразу обращают внимание читателя своей «пустотой».

Добро бы только строки! Целые строфы, а иногда даже стихотворения можно считать «бабьими». Основная их особенность: как будто какие-то мысли просто зарифмовали. Информацию они какую-то несут (иногда и никакой), но в лоб.

Очень похожи на «бабьи» строки, строфы и стихотворения назидательные фрагменты, в которых пожелание автора также выражено напрямую, безо всяких там иносказаний и других поэтических тропов. Когда встречаю такие басенные строчки в лирической поэзии, меня просто передёргивает. Грешны ими даже любимые мной поэты.



7.8. Творческая фантазия как необходимый элемент развития и движения внутри произведения

Одну-две «хорошие» строчки сочинить могут многие. Не у всех хватает творческой фантазии удержаться на уровне лучших строк (эти одна-две строки могут оказаться в результате в любом месте стихотворения). Но всегда имеет смысл найти такие строчки в тексте. Они подсказывают мне, каков творческий потенциал автора текста.



7.9. Создание новых видов поэтических тропов

Если масштаб дарования поэта превышает средний уровень современной ему поэзии, то в его стихах могут появиться новые виды поэтических тропов, для которых ещё нет названий. Потому что поэты — одни из творцов языка, их дело — писать стихи, а то новое, что появляется в языке их поэтических текстов, должны обнаруживать, классифицировать, давать название исследователи их творчества, учёные — литературоведы, лингвисты, языковеды. Но ни в коем случае не указывать им, как «правильно» писать стихи.

О примере такого нового вида поэтических тропов я изложу в Дополнении к статье, при анализе стихотворения О.Э. Мандельштама «Я скажу это начерно, шопотом...».



7.10. Владение техникой стихосложения

Современная поэзия такова, что любые технические огрехи автор может оправдать: «так многие пишут», или «почему бы и не так?», или... или... или... Поэтому соглашаюсь с любыми отступлениями в технике стиха, если они сделаны с определённой целью: усилить воздействие на читателя, подчеркнуть цель написания текста, точнее донести до читателя содержание и т. д и т. п. И я никогда не забываю, что нет в мире такого языка, как русский, предоставляющего поэту безграничное поле для экспериментов именно в техническом плане.




8. Читаю верлибр

Читая современный верлибр, часто поражаюсь наглости авторов, объявляющих свой текст «поэзией». Метрический верлибр нынче непопулярен, а вот дисметрический... Какие уж там фразовики и ударники! Читая вслух разбитый на строчки нерифмованный текст, я всегда пытаюсь найти ритм для чтения и не всегда нахожу его. Тогда достаточно прочитать текст как прозу, без разбивки на строчки, чтобы убедиться, что поэзия там и не ночевала. Не спасает даже обилие поэтических тропов, потому что проза с ними читается как хаотический бред, обычно выдаваемый автором за поток мыслей и образов.




9. Главный закон поэзии как основа оценки стихотворного текста в целом

Эта глава — из моих заготовок к статье «Что такое поэзия?» Думаю, она будет здесь к месту и станет важнейшей из написанного.

Напомню самый важный для культуры Закон (будем писать его с заглавной буквы): каждое значительное произведение культуры существует в собственной системе законов и правил. И как писал Пушкин: и каждое стихотворение. Тогда это — Поэзия. Нам не стоит тратить время на построение этой системы, ибо система уже существует самим фактом стихотворения или поэмы. Поэтому наша цель — по косвенным признакам определить, что новая уникальная система правил и законов создана в рассматриваемом произведении. Тёмная материя составляет 20% всей Вселенной, а тёмная энергия — 70%. Но мы знаем о них только по еле заметным изменениям гравитационных полей. Может быть, и Поэзия для современников такова, ибо только Время расставляет поэтов и «поэтов» по своим местам в истории мировой культуры.

О существовании этого Закона говорили давно, как творцы, так и учёные. И хотя система законов и правил для каждого произведения культуры своя, но построить её со всей полнотой практически невозможно, да и не нужно. Есть одна особенность, по крайней мере в литературе, которая говорит о её существовании.

Есть Художник (поэт, писатель, драматург — последний в меньшей степени, но с конца 19 века также реализующий себя как Автора или Рассказчика в паратекстах своих пьес). Какие-то произведения он пишет как бы от себя, Автора, а какие-то — от лица некоего Рассказчика, как правило, совершенно не совпадающего с Автором. И этот Рассказчик часто как бы отстраняется от Автора, говорит на другом, явно не литературном, языке, имеет взгляды, иногда частично совпадающие со взглядами Автора, но чаще очень далёкие от них. Примеров в русской литературе хоть отбавляй: И. Тургенев, Н. Лесков, А. Чехов... Были и такие писатели, которые писали рассказы вообще от лица Рассказчика, полностью и намеренно не совпадающего с Автором: М. Зощенко! Поэзии этот признак менее присущ, но и здесь хватает примеров («Мцыри» М. Лермонтова).

Чего достигал этим приёмом писатель или поэт? Об этом написано довольно-таки много книг, но для нас главное — это, во-первых, возможность освоить языковую среду, отличную от современного литературного языка, а во-вторых, возможность пойти на какие-то языковые эксперименты. Надо ли говорить о том, что общепринятые законы и правила написания литературных «правильных» текстов здесь намеренно нарушаются. Литературоведы этот приём обычно записывают в перечень художественных средств.

А что же лирическая поэзия (в широком смысле слова)? Ведь в ней изначально предполагается творчество «от себя», от Автора, минуя всяких Рассказчиков. Что, там тоже, как считал Пушкин, каждое стихотворение существует в собственной системе языковых законов и правил?

Вопрос, действительно, сложный. Но давайте всё-таки поверим гениальной интуиции поэта. А я могу предложить только своё решение этого вопроса.

«...Для понимания стихов недостаточно полагаться на свое чувство языка — нужно изучать язык поэта как чужой язык, в котором связь слов по стилю (или даже по звуку) может значить больше, чем связь по словарному смыслу. <...>
 
Если мы рассматриваем данный поэтический текст как особым образом организованный язык (т. е. существующий в своей системе законов и правил — А. Т.), то последний будет в нем реализован полностью. То, что представляло часть системы, окажется всей системой. <...>
 
  В этом смысле стихотворение как целостный язык подобно всему естественному языку, а не его части. Уже тот факт, что количество слов этого языка исчисляется десятками или сотнями, а не сотнями тысяч, меняет весомость слова как значимого сегмента текста. Слово в поэзии «крупнее» этого же слова в общеязыковом тексте. Нетрудно заметить, что, чем лапидарнее текст, тем весомее слово, тем большую часть данного универсума оно обозначает.
 
  Составив словарь того или иного стихотворения, мы получаем — пусть грубые и приблизительные — контуры того, что составляет мир, с точки зрения этого поэта.» (Ю.М. Лотман)




10. Перечитывание стихотворения

Всё. Я прочитал стихотворный текст, и решил для себя, шедевр он или просто хорошее стихотворение, или вообще не стихи. Напомню, что я говорю не только о чтении текстов неизвестных поэтов, но и популярных, известных, знаменитых, выдающихся, великих, гениальных.

Тут наступает самое главное в чтении стихов. А вдруг я ошибся? Обращусь опять к Ю.М. Лотману как моей палочке-выручалочке:

«Как известно, речевая конструкция строится как протяженная во времени и воспринимаемая по частям в процессе говорения.
 
  Художественная конструкция строится как протяженная в пространстве — она требует постоянного возврата к уже выполнившему, казалось бы, информационную роль тексту, сопоставления его с дальнейшим текстом. В процессе такого сопоставления и старый текст раскрывается по-новому,