была. Теперь я уже всё рассчитала и вас ждала... Я хочу в Париже учиться; я весь последний год готовилась и училась и очень много книг прочла; я все запрещённые книги прочла. Я с сестрами не хочу ссориться, но матери и отцу я давно уже объявила, что хочу совершенно изменить всю мою жизнь. Я положила заняться воспитанием, и я на вас рассчитывала, потому что вы говорили, что любите детей. Можем мы вместе заняться воспитанием, хоть не сейчас, так в будущем? Мы вместе будем пользу приносить, я не хочу быть генеральскою дочкою... Скажите, вы очень учёный человек?
КНЯЗЬ. О, совсем нет.
АГЛАЯ. Это жаль, а я думала... как же это я думала? Вы всё-таки будете меня руководить, потому что я вас выбрала.
КНЯЗЬ. Это нелепо, Аглая Ивановна.
АГЛАЯ. Я хочу, я хочу бежать из дому!.. Если вы не согласитесь, так я выйду замуж за Гаврилу Ардалионовича. Я не хочу, чтобы меня дома мерзкою женщиной почитали и обвиняли бог знает в чём.
КНЯЗЬ. В уме ли вы? В чём вас обвиняют? кто обвиняет?
АГЛАЯ. Дома, все, мать, сестры, отец, даже мерзкий ваш Коля! Если прямо не говорят, то так думают. Я им всем это в глаза высказала, и матери, и отцу. Маман была больна целый день; а папаша сказал мне, что я сама не понимаю, что вру и какие слова говорю. А я им тут прямо в глаза отрезала, что я уже всё понимаю, все слова, что я уже не маленькая... Что вы молчите, отвечайте же что-нибудь!
КНЯЗЬ. Вы не поверите, как теперь я боюсь за вас и – как радуюсь вашим словам. Но весь этот страх, клянусь вам, всё это мелочь и вздор. Ей-богу, Аглая! А радость останется. Я ужасно люблю, что вы такой ребёнок, такой хороший и добрый ребёнок! Ах, как вы прекрасны можете быть, Аглая!
АГЛАЯ. Вы тоже, кажется, надо мной смеётесь и их сторону держите; не сердите меня, я и без того не знаю, что со мной делается... я убеждена, что вы пришли сюда в полной уверенности, что я в вас влюблена и позвала вас на свидание.
КНЯЗЬ. Я действительно вчера боялся этого, но сегодня я убеждён, что вы...
АГЛАЯ. Как! Вы боялись, что я... вы смели думать, что я... Господи! Вы подозревали, пожалуй, что я позвала вас сюда с тем, чтобы вас в сети завлечь и потом чтобы нас тут застали и принудили вас на мне жениться...
КНЯЗЬ. Аглая Ивановна! как вам не совестно? Как могла такая грязная мысль зародиться в вашем чистом, невинном сердце? Ведь вы сами ни одному вашему слову не верите и... сами не знаете, что говорите!
АГЛАЯ. Совсем мне не стыдно; почему вы знаете, что у меня сердце невинное? Как смели вы тогда мне любовное письмо прислать?
КНЯЗЬ. Любовное письмо? Это письмо из сердца моего вылилось в самую тяжёлую минуту моей жизни! Я вспомнил о вас тогда как о каком-то свете... я...
АГЛАЯ. Я знаю, в какую это минуту...
КНЯЗЬ. О, если бы вы могли всё знать!
АГЛАЯ. Я всё знаю! Вы жили тогда в одних комнатах, целый месяц, с этою мерзкою женщиной, с которой вы убежали... Я вас совсем не люблю
КНЯЗЬ. Это неправда... Это неправда, вы всё это выдумали.
АГЛАЯ. Удивительно вежливо.
КНЯЗЬ. Вы очень несправедливы ко мне... к той несчастной, о которой вы сейчас так ужасно выразились, Аглая.
АГЛАЯ. Потому что я всё знаю, всё, потому так и выразилась! Я знаю, как вы, полгода назад, при всех предложили ей вашу руку. Не перебивайте, вы видите, я говорю без комментариев. После этого она бежала с Рогожиным; потом вы жили с ней в деревне какой-то или в городе, и она от вас опять воротилась к Рогожину, который любит её как... как сумасшедший. Потом вы прискакали теперь за ней сюда, тотчас же как узнали, что она в Петербург воротилась, а сейчас во сне её видели... Видите, что я всё знаю; ведь вы для неё, для неё сюда приехали?
КНЯЗЬ. Да, для неё... я не знаю зачем, но я приехал.
АГЛАЯ. Если приехали не зная зачем, стало быть, уж очень любите.
КНЯЗЬ. Нет. Нет, не люблю. О, если бы вы знали, с каким ужасом вспоминаю я то время, которое провёл с нею!
АГЛАЯ. Говорите всё.
КНЯЗЬ.Тут ничего нет такого, чего бы вы не могли выслушать. Почему именно вам хотел я всё это рассказать, и вам одной, – не знаю; может быть, потому, что вас в самом деле очень люблю. Эта несчастная женщина глубоко убеждена, что она самое павшее, самое порочное существо из всех на свете. Когда я пробовал разогнать этот мрак, то она доходила до таких страданий, что моё сердце никогда не заживёт, пока я буду помнить об этом ужасном времени. У меня точно сердце прокололи раз навсегда. О, может быть, вы этого не поймёте, Аглая! Знаете ли, что в этом беспрерывном сознании позора для неё, может быть, заключается какое-то ужасное, неестественное наслаждение, точно отмщение кому-то. О, я любил её; очень любил... но потом... потом... потом она всё угадала.
АГЛАЯ. Что угадала?
КНЯЗЬ. Что мне только жаль её, и что я... уже не люблю её. Я не верю в её счастье с Рогожиным; но у него огромное сердце, которое может страдать и сострадать. Когда он узнает всю истину и когда убедится, какое жалкое существо эта повреждённая, полоумная, – разве не простит он ей тогда всё прежнее, все мучения свои? Сострадание – это главнейший и, может быть, единственный закон бытия всего человечества...
АГЛАЯ. Вы и там читали ей такие же... проповеди?
КНЯЗЬ. О нет, я почти всё молчал. Я часто хотел говорить, но я, право, не знал, что сказать. Знаете, в иных случаях лучше совсем не говорить.
АГЛАЯ. А знаете ли вы, что она почти каждый день пишет ко мне письма?
КНЯЗЬ. Стало быть, это правда! Она безумная.
АГЛАЯ. Вот эти письма. Я никому их не показала, я вас ждала; вы знаете, что это значит? Ничего не угадываете?
КНЯЗЬ. О, оставьте её, умоляю вас! Что вам делать в этом мраке? Она вам больше писать не будет.
АГЛАЯ. Если так, то вы человек без сердца! Неужели вы не видите, что не в меня она влюблена, а вас, вас одного она любит! Неужели вы всё в ней успели заметить, а этого не заметили? Знаете, что это такое, что означают эти признания мне в любви, эти просьбы ко мне составить ваше счастие? Это ревность; это больше чем ревность! Она... вы думаете, что она в самом деле замуж за Рогожина выйдет? Она убьёт себя на другой день, только что мы обвенчаемся!
КНЯЗЬ. Бог видит, Аглая, чтобы возвратить ей спокойствие и сделать её счастливою, я отдал бы жизнь мою, но... я уже не могу любить её, и она это знает!
АГЛАЯ. Так пожертвуйте собой, это же так к вам идёт! Вы ведь такой великий благотворитель. И не говорите мне "Аглая"... Вы должны, вы обязаны воскресить её, вы должны...
КНЯЗЬ (неожиданно жёстко). Женщина способна замучить человека жестокостями и насмешками и ни разу угрызений совести не почувствовать, потому что про себя каждый раз будет думать, глядя на него: "Вот теперь я его измучаю до смерти, да зато потом ему любовью моею наверстаю..."
АГЛАЯ. Как вы побледнели!
КНЯЗЬ. Ничего; я мало спал; ослаб, я... мы действительно про вас говорили тогда, Аглая...
АГЛАЯ. Так это правда? Вы действительно могли с нею обо мне говорить и... и как могли вы меня полюбить, когда всего один раз меня видели?
КНЯЗЬ. Я не знаю как. В моём тогдашнем мраке мне мечталась... мерещилась, может быть, новая заря. Я не знаю,, как подумал о вас об первой. Я правду вам тогда написал, что не знаю. Всё это была только мечта, от тогдашнего ужаса... Я потом стал заниматься; я три года бы сюда не приехал...
АГЛАЯ. Стало быть, приехали для неё?
КНЯЗЬ. Да, для неё.
Пауза.
АГЛАЯ. Если вы говорите, если вы сами верите, что эта... ваша женщина... безумная, то мне ведь дела нет до её безумных фантазий... Прошу вас, Лев Николаич, взять эти три письма и бросить ей от меня! И если она, если она осмелится ещё раз мне прислать одну строчку, то скажите ей, что я пожалуюсь отцу и что ее сведут в смирительный дом...
КНЯЗЬ. Вы не можете так чувствовать... это неправда!
АГЛАЯ. Это правда! Правда!
Пауза.
Вы... плачете?
КНЯЗЬ. Нет, Аглая, нет, я не плачу.
АГЛАЯ. Не смотрите на меня, пожалуйста, прямо, отвернитесь.
Пауза.
Вы... не попрекнёте меня за теперешние грубые слова... когда-нибудь... после?
КНЯЗЬ. Что вы, что вы! И чего вы опять вспыхнули? Вот и опять смотрите мрачно! Вы слишком мрачно стали иногда смотреть, Аглая, как никогда не смотрели прежде. Я знаю, отчего это...
АГЛАЯ. Молчите, молчите!
КНЯЗЬ. Нет, лучше сказать. Я уже сказал, но... этого мало, потому что вы мне не поверили. Между нами всегда будет стоять одна несчастная...
АГЛАЯ. Молчите, молчите, молчите, молчите!
АНТРАКТ К ТРЕТЬЕМУ ЭПИЗОДУ
Князь сидит у зеркала лицом к нему и у свечи читает
письмо.
КНЯЗЬ. "Когда-то вы меня почтили вашею доверенностью. Может быть, вы меня совсем теперь позабыли. Как это так случилось, что я к вам пишу? Я не знаю; но у меня явилось неудержимое желание напомнить вам о себе, и именно вам. Сколько раз вы все бывали мне очень нужны, но из всех я видел одну только вас, Аглая. Вы мне нужны, очень нужны. Мне нечего писать вам о себе, нечего рассказывать. Я и не хотел того; мне ужасно бы желалось, чтобы вы были счастливы. Счастливы ли вы? Вот что только я и хотел вам сказать.
Ваш брат князь Лев Мышкин."
Князь ставит свечу на столик для вазы.
ТРЕТИЙ ЭПИЗОД
КНЯЗЬ. Вы меня видели ребёнком?
ИВАН ПЕТРОВИЧ (растягивая слова). И очень помню даже. Давеча, когда нас Иван Фёдорович познакомил, я вас тотчас признал, и даже в лицо. Вы проживали тогда у моих кузин, Натальи Никитишны и Марфы Никитишны, к которым вас устроил Николай Андреич Павлищев, мой родственник. Я часто заезжал к ним, – вы не помните? 0-чень может быть, что не помните... Вы были тогда... в какой-то болезни были тогда, так что я даже раз на вас подивился...
КНЯЗЬ. Ничего не помню!
ИВАН ПЕТРОВИЧ. Раз я даже побранился из-за вас с Марфой Никитишной, за систему воспитания, потому что всё розги и розги больному ребёнку – ведь это... согласитесь сами...
КНЯЗЬ. Так вы знаете Наталью Никитишну? Какая прекрасная, святая душа! Но и Марфа Никитишна, простите меня, но вы, кажется, ошибаетесь в Марфе Никитишне! Она была строга, но... ведь нельзя же было не потерять терпения... с таким идиотом, каким я тогда был. Ведь я был тогда совсем идиот, вы не поверите. Впрочем... впрочем, вы меня тогда видели и... Как же это я вас не помню, скажите, пожалуйста? Так вы... ах, боже мой, так неужели же вы в самом деле родственник Николаю Андреичу Павлищеву?
ИВАН ПЕТРОВИЧ. У-ве-ряю вас.
КНЯЗЬ. О, я ведь не потому сказал, чтоб я... сомневался... и, наконец, в этом разве можно сомневаться... хоть сколько-нибудь?
То есть даже хоть сколько-нибудь!! Но я к тому, что покойный Николай Андреич Павлищев был такой превосходный человек! Великодушнейший человек, право, уверяю вас!
ИВАН ПЕТРОВИЧ. Ах, боже мой! почему же я не могу быть родственником даже и ве-ли-ко-душному человеку?
КНЯЗЬ. Я... я опять сказал глупость, но... так и должно было быть, потому что я... я... я... впрочем, опять не к тому! Да и что теперь во мне, скажите, пожалуйста, при таких интересах... при таких огромных интересах! И в сравнении с таким великодушнейшим человеком, – потому что ведь, ей-богу, он был великодушнейший человек, не правда ли? Не правда ли?
ИВАН ПЕТРОВИЧ. Что превосходнейший человек, то вы правы, да, да... это был человек прекрасный! Прекрасный и достойный. Достойный даже, можно сказать, всякого уважения и... и очень даже приятно видеть с вашей стороны...
САНОВНИК. Не с этим ли Павлищевым история вышла какая-то... странная... с аббатом... с аббатом... забыл, с каким аббатом, только все тогда что-то рассказывали.
ИВАН ПЕТРОВИЧ. С аббатом Гуро, иезуитом. Да-с, вот-с превосходнейшие-то люди
