Она была высока, худа, всегда аккуратна, педантична, предельно вежлива. Но это была такая вежливость, которая проникала холодом в детские сердца. Ходила в длинной, ниже колен, чёрной юбке, в белой блузе с глухим воротником, сколотым изящной брошкой. Когда шла по коридору, детдомовцы чувствовали её приближение. Играющие замирали, говорящие умолкали или переходили на полушепот, воспитатели лихорадочно начинали перебегать взглядами с одного воспитанника на другого, с одной кровати на другую, проверяя, всё ли в порядке. Быстро указывали на небрежность в одежде, и пацан быстро заправлял рубашку в шорты, или бросался к койке поправить невесть откуда взявшуюся складку на байковом одеяле, ведь ребятам сидеть на кровати днём было запрещено.
Слово «запрещено» было самым распространенным в детском доме.
Спустя десятилетия я постоянно удивлялась Василию Максимовичу, потому не встречала человека аккуратнее. Его демисезонное драповое пальто никогда не было в химчистке, а выглядело, как новое. Брюки можно было не стирать годами. Конечно, они стирались, но их отправляли в стирку практически чистыми. Думалось:«Он что, ходит, не касаясь земли, или грязь не пристаёт к его брюкам?» Носовой платок всегда был чист и свёрнут квадратом, словно сейчас его купили.
Василий был насколько аккуратен с вещами, настолько же тактичен и деликатен с людьми.
Первое качество было воспитано, вернее вбито, как говорится, с пелёнок в том детдоме под строгим оком директрисы - «Пани», как называл её про себя Вася, после того, как воспитательница прочитала им «Вий» Гоголя.
Законы, установленные директором, никогда не нарушались. Если воспитанник рвал рубаху, сам её и латал и получал новую только через год, когда получали все. То же самое относилось к обуви и любой детали небогатого гардероба. Не удивительно, что ребята очень берегли одежду и любую вещь их общего дома. За порчу, поломку, грубое слово, непослушание не редко воспитанника ждал карцер – тёмный чулан под замком.
И всё же усвоив законы, и стараясь не нарушать, ребята жили довольно весело, интересно. В школе, которая стояла рядом со спальными корпусами, первоклассник Вася больше всех любил письмо. Его тетрадки были самыми лучшими. Он быстро справлялся с заданиями и пытался помочь друзьям. Это не нравилось учительнице. И, увидев, что Вася захлопнул свою тетрадку, она громко объявляла:«Нестеренко, сдавай тетрадь и шагай в сад!»
О, какая это была радость! Все пишут буквы, а Вася – гуляй! Мальчик, не пользуюсь дверями, с молчаливого согласия доброй училки, перепрыгивал через низкий подоконник школьного окна и оказывался в детдомовском саду. Навстречу ему тянули свои ветви яблони, груши, сливы… Он вдоволь наедался сочных, вкусных фруктов…
У ребят была такая забава. Они ложились под грушевым деревом, сорт которой имел забавное название «дуля». Лежали и ждали, когда перезревшая груша упадёт прямо в рот. Бывало, падала, залепив не только рот, но и глаза, и всё лицо сладкой пахучей мякотью…
Все ребята очень любили праздники. Готовились заранее: учили стихи, разучивали песни, танцы, небольшие постановки. Маленький Вася был в числе самых активных исполнителей: и пел, и декламировал стихи на русском и на украинском языке.
– Ты, Васёк, – настоящий артист! – хвалили мальчика добрые воспитательницы, которые в отличие от директрисы, старались скрасить для детей казарменные порядки «Пани».
Однажды во время прогулки ребят с воспитателем по городу, Васю сбил автомобиль. Молодой военный, по вине которого был совершён наезд, увёз мальчика в больницу, а потом, часто посещал его. Привозил большие пакеты гостинцев: конфеты, пряники, грецкие орехи, шоколад. Васе не хотелось даже выписываться: как понравилось общаться с капитаном, а после его ухода делиться с ребятами в палате богатым угощением.
Спустя десятилетия, уже, будучи отцом и дедом, Василий вспоминал щедрость военного. А про шрам на голове, который остался на всю жизнь, не говорил никогда.
Жизнь в детдоме шла своим чередом. Вася закончил первый класс. Наступили летние каникулы. Ребята и девчата, большие и маленькие, работали на бесконечных грядах детдомовского огорода, ухаживали за садом и цветниками, читали, отдыхали, играли, ходили купаться и загорать…
То лето в городе Р. тысяча девятьсот сорок первого года обещало ребятам хороший урожай и в саду, и в огороде…
22 июня началась война с гитлеровской Германией. Вскоре в Р. вошли германские войска. Весёлые, белозубые, в красивых, но в таких ненавистных нам формах, гитлеровцы вели себя как хозяева на нашей земле. Проходившего мимо фашиста даже малые дети провожали взглядами полными не только страха, но и ненависти. И только «Пани» изменилась, как по мановению волшебной палочки. Враз исчезли безликие юбки и глухие блузы под горло, чёрные полусапожки и строгий пиджак. Всегда гладко причесанные и собранные в узел волосы вдруг рассыпались по плечам заманчивыми тёмно-каштановыми волнами, тонкая фигура обвилась цветным и ярким, кокетливо приоткрыв красивые икры, руки, шею. В у- образном разрезе платья заблестели красивые бусы. А на лице заиграла счастливая улыбка…
Все года оккупации дети Р-го детского дома по распоряжению «Пани» жили, спали вповалку на старых матрасах в подвале детского дома. Светлые спальни, игровые и учебные комнаты были заняты фашистами. В сапогах валялись они на белоснежных простынях, на тех самых кроватях, на которые детям в течение дня не разрешалось сидеть под страхом карцера. Белыми полотенцами, за чистотой которых «Пани» так строго следила, фашисты вытирали сапоги…
За все три года оккупации детям не разрешили съесть ни яблока из любимого сада. Три года «Пани» держала детей впроголодь. Все года их кормили кашей с тюленьим жиром.
Из трёх лет войны Васёк помнит только один день, когда они поели вкусно и сытно.
Лето 1943 года.
Во дворе детского дома на лавке сидит толстый повар и играет на губной гармошке. Он только сейчас сварил обед для всех: и офицеров, и рядовых и ждёт обеденного часа. Невероятно вкусные запахи выплывают из кухни и плывут по двору. Из подвального окна на толстяка смотрят две пары голодных глаз.
– Я есть хочу, – говорит маленький худенький мальчик. Десятилетнему Васе до слёз жалко мальчишку, который стал ему младшим братишкой.
– Потерпи. Через два часа кашу принесут.
– А я сейчас есть хочу.
– Я тоже хочу, но терплю.
Малыш начинает плакать. Немец слышит тихий разговор двух мальчиков, слышит плач. Встаёт и заглядывает в окно подвала.
– Киндер, киндер... – говорит он.
Ребята отскакивают от окна вглубь. В подвале не так много ребят. Тридцать человек угнали полоть грядки, Васю оставили приглядывать за маленькими, чтоб не вылезали из подвала. Вася хорошо знает, что значит нарушить запрет. Две недели назад семилетнего Витька, попавшего под ноги фашистскому офицеру во дворе, убили выстрелом в упор.
Двое ребят у второго окна возятся с какими-то деревяшками. Двое, подобно маленьким щенкам, свернувшись калачиками, скулят от голода.
Детдомовцам всегда хочется есть. Маленький Колька снова лезет к открытому окну. Вася идёт за ним и видит, что толстый Юрген (дети давно уже выучили имена всех фашистов, живущих в детдоме), стоит посередине двора и манит ребят рукой. Рядом стоит ведро, от которого идёт одуряющий запах мяса, вкусного борща...
– Кам, кам, – говорит немец и манит ребят к себе. – Kids! Essen!– потом на ломаном русском языке зовёт. – Идит, кушат, кушат, кусно!
У Васи от голода кружится голова, но он ни на секунду не сомневается в том, что Юрген придумал для них какую – то каверзу, и стоит вылезти из подвала, их поджидает что-то ужасное. Но этого не может понять глупый Колька. Он, как кот на запах валерьянки, вытянув своё худенькое личико на такой же худой шейке, начинает вылезать из подвального окна. Вася хватает за ноги, но мальчишка отбивается, попадает пятками в лицо другу и вылезает во двор. Он медленно начинает подходить к немцу.
Сердце Васи начинает часто-часто биться. Вот сейчас, сейчас … Мальчик закрывает глаза, ему уже слышится выстрел, крик маленького белобрысого Кольки, Вася зажмуривает глаза…
Выстрела нет… Крика нет…
Он открывает глаза и видит, как счастливый Колька сидит возле пахучего ведра и вылавливает руками куски мяса, ошмётки овощей и, счастливый, глотает всё, не жуя. Вася тоже начинает вылезать из подвала, за ним ещё четверо, и через пару минут вшестером, наперегонки, они выхватывают руками из ведра целые куски мясной тушёнки, горсти овощей и жадно насыщаются впервые за два года самой вкусной на свете пищей… Отталкивают от ведра друг друга, норовят по локоть запустить в ведро руку, чтоб достать со дна побольше гущи и мясных кусков…
Колька наедается раньше всех. Маленький, худенький, он смотрит осоловелым взглядом на Юргена и счастливо улыбается.
Вдруг немец встает и идёт к ребятам. Василий напрягается, мгновенье – и он готов броситься к окну подвала, увлекая за собой малышню, но не успевает ничего сделать, потому что Юрген хватает Кольку и поднимает его.
Вася бросается к немцу, хватает за руку, но повар улыбаясь, отталкивает пацанёнка, садится с Колькой на лавку, вынимает шоколадку, дает мальчонке и … гладит его по голове, приглаживая грязные, торчащие во все стороны, волосёнки.
– Кушат…. Кушат...– приговаривает он, продолжая гладить Кольку. – Шокольяд.
Колька от счастья не может вздохнуть, потом вгрызается в коричневую плитку зубами. Немец качает его на колене и говорит Василию:
- Мейн … мейн хауз .. Германия …хауз ….драй, драй ,– он показывает три пальца, – драй киндер … драй киндер…
И Василий немного расслабляется под увлажненным взглядом немолодого мужчины.
– Слышь, – говорит Кольке, – у него таких как ты, дома трое, трое детей..
– Трой, трой... – повторяет немец и улыбается. Четверо измазанных пацанов доедают борщ и тоже улыбаются и вдруг… оклик, словно лай самой страшной собаки на свете! Колька кубарем слетает с колен Юргена, дети у ведра замирают. У Васи холодеют руки.
Немецкий офицер – убийца Витька широкими шагами приближается к ним. Вася хочет крикнуть пацанам, чтоб убегали, хочет сдвинуться с места, но не может, тело сковано ужасом. Не может пошевелить даже пальцем. Офицер начинает расстегивать кобуру ...
Вася никогда не забудет его лица, тех побелевших от гнева и ненависти глаз. Его рука в перчатке вдруг отрывается от пояса и немецкий офицер со всего размаха бьет Юргена по щеке. Удар настолько силён, что повар отлетает назад…
Что было дальше, Вася не помнит, потому что не мозг его, а тело само сделало все, что нужно. Одна рука схватила Кольку, вторая – малыша у ведра, нога пнула одного за другим чумазых пацанов. Словно очнувшись от сна, они пулями залетели в низкое окно подвала, забились в дальний угол, и ещё долго ребячьи зубы выбивали дробь …
Прошло лето, осень, зима вступила в свои права. К мукам голода добавился холод…
Освобождение из подвального плена пришло неожиданно. Правда, день перед освобождением был самым страшным днем.
С утра дети увидели в окна (а после
Я думаю, он Вами очень гордится.
Вы написали не только правдивое и пронзительное по эмоциональному посылу произведение, но и очень верно его оформили. Образно-выразительные средства языка сдержанны и лаконичны, оттого эффект от прочитанного еще сильнее.
Спасибо Вам!
Как я поняла, пани была немка, или просто сочувствовала гитлеровцам. Верно? Пэтому она была так жестока?