Произведение «Звенья цепи Глава 11» автора Виктор Кочетков - Литературный сайт Fabulae (страница 3 из 4)

сегодняшней ночью, предрассветной встречей с колдовской девушкой Алёной.
Инок слушал внимательно, не проронив ни слова, поражаясь искушениям и испытаниям, выпавшим на долю его любимой повзрослевшей девочки. Полный сумбур и сбой всех мыслей происходил внутри, острое желание помочь разбивалось об ощущение немощи и малоопытности в таких мистических вопросах. Он налил из кувшина воды, протянул стакан Светлане.
– Не волнуйся, Света, я сделаю, что смогу! Мы решим эту проблему, не отдадим твоего сына! – его глаза вдруг яростно заблистали, он на миг опять стал прежним, – дерзким и безжалостным. Но, тут же сник, осенил себя знамением, поцеловал крест. Ушло благодатное состояние, перед ним сидела несчастная женщина, во имя любви и спасения мужа принявшая тяжкий грех, не убоявшаяся могущества нечистого духа и попавшая в тонкие лукавые сети. Она по святой и наивной простоте приняла благородное решение, отдавая душу во власть дьявола. Вряд ли сознавала, что делает, в ослеплении страшного неизбывного горя не задумалась о последствиях. И была обманута.
Он смотрел как она пила. Зубы стучали о граненые стенки, губы с жадностью принимали холодную освященную воду. Вдруг судорога боли исказила лицо, стакан выпал из рук. Ее вывернуло наизнанку, сотрясая тело долгими пронзительными спазмами.
– Не принимает душа даров Божьих! – произнес монах. – Плохо дело, Света!
Она отвернулась, уткнулась лицом в подушку и дико, жалобно застонала:
– Во мне она, Миша! Ничего не дает сделать! – жуткое утробное рычание вырывалось из груди. – Помоги!.. – тело забилось в тяжелом эпилептическом припадке, медленно сползая вниз.
Он кинулся к ней, пытаясь совладать со взбесившейся плотью. Прижимал руки к полу, всей силой наваливаясь на нее. Она колотилась об пол головой, изгибалась в бешеном исступлении. Пыталась оттолкнуть, сбросить его. Яростная, неукротимая, находящаяся в неистовом глубоком трансе вырывалась упорно и отчаянно. Наконец затихла, и ее сморил долгий спасительный сон. Михаил поднял, положил ее на кровать, укрыл простыней. Некоторое время наблюдал за ней, чутко следя за глубоким ровным дыханием. После встал, перекрестился на образа. И пошел к Паисию.

Протоиерей уже проснулся, пил чай на кухне. Чувствовал себя неважно, всю ночь ворочался с боку на бок. Тупая тянущая боль в правом подреберье не давала заснуть или хотя бы забыться в блаженной дреме. Как всегда в бессонные ночи в памяти всплывали отрывки его простой и открытой жизни. Только окончил институт, получил диплом инженера, и сразу молодым лейтенантом на фронт. Дни военные, лихие, ничего не боялся тогда. Два ранения перенес легко, а третье под Ржевом надолго оставило его в госпитале. Там и познакомился с невысокой, хрупкой медсестрой с шальными черными глазами. И завертелась жадная глубокая любовь. Дни летели незаметно, он выздоравливал на глазах, лелея в сердце первое большое чувство. Время быстро шло, раны затягивались. Полгода лечения и опять на передовую. Тяжелое вынужденное расставание, искренние долгие слезы, все это было у них. Поклялись писать друг другу и обязательно пожениться после победы. Всю войну до конца прошел Паисий. В Берлине ударный батальон, где он был командиром, штурмовал Рейхстаг. За что и был награжден орденом Славы, вместе со своими лучшими бойцами.
После демобилизации встретился с невестой. Закатили веселую, шумную свадьбу. Счастье казалось безграничным. Вскоре родился сын, следом красавица дочь. Долгое время жили в Красноярске, уже и дети выросли, школу закончили. По партийной линии направили его в большое село, главным инженером на только что построенный маслозавод. Ему тогда за сорок было, жена не намного моложе. Поселились в крепком кирпичном доме, завели скотину, огород. Жили спокойно…
Летом истомным, жарким повстречалась на пыльной дороге женщина. Шла с полными ведрами ягод, легкая, притягательная, в узком сатиновом платье. И столько женского, неизведанного увиделось в ней, так были пленительны лицо и стать, что остановился не задумываясь. Предложил подвезти и понял, что пропал. Свернули в лесок, подальше от глаз и до заката парили в небесах, без устали предаваясь безумной страсти. Елена, так звали незнакомку, была существом будто из другого мира, совсем не похожая на простых деревенских баб. В сравнении с ней любимая супруга казалась ограниченной и неказистой, какой-то бесцветной, невыразительной.
У него словно открылись глаза, чувства обострились до предела. Ждал, желал встречи, как пылкий юнец сходил с ума, не мысля себя без ее горячих пламенных объятий. Считал минуты, мгновения, сгорал от страсти и вожделения. С бурным наслаждением предаваясь плотской любви, она поднимала его на такую недосягаемую высоту, уносила в такие неведомые дали, что не хотелось возвращаться, видеть увядающее блеклое лицо жены, терпеть ее скучные пресные ласки, скрывая кипящее в сердце влечение к другой женщине. Готов был бросить все, идти за ней до края света, только бы всегда быть рядом. Истинно говорят: седина в бороду, бес в ребро. Да только вдруг остывать начала Елена. Погас огонек, ушла жажда сладострастия. С каждой встречей она становилась холодней, равнодушнее. Он ничего не понимал, всеми силами старался воскресить былое пламя. Ее заявление, что им пора расстаться, что его старания ни к чему не приведут, и они никогда не будут вместе, сильно расстроило и озадачило его. Он не понимал случившейся перемены, не хотел верить словам, взывал к ее чувствам, молил о прощении неизвестно за что. Валялся в ногах, целовал колени, с тоской сознавая, что теряет последнюю надежду и после такой сумасшедшей колдовской страсти в душе останется лишь голое выжженное поле.
А тут еще и супруга узнала об их отношениях. В приступе невиданной ревности запалила ей сарай. Огонь перекинулся на жилое помещение и весь дом с постройками сгорел дотла. Их связь открылась, ему объявили строгий выговор, осудили скорым товарищеским судом. С большим трудом удалось замять дело в отношении поджога. Елена отказалась писать заявление и уехала из села. Он долго, мучительно переживал случившееся. Было жалко жену, но жить с ней по-прежнему он не мог, испытывая ненависть к себе и никак не находя душевного равновесия. Пришло ощущение отчуждения, понимания, что ты лишний в этой жизни. После развода уволился, собрал чемодан и, никому ничего не сказав, уехал в Москву, сам не понимая зачем. Хотелось повидаться с боевыми друзьями и, уже на пятом десятке, начать жить сначала. Трогательные встречи, слезы у Вечного огня, память о погибших товарищах встряхнули его, вселили в сердце свежие ощущения. Зашли в храм поставить свечи, заказать молебен. И там вдруг, как вспышка молнии появилась эта мысль. Долго беседовал с батюшкой, выпытывая подробности учебы в семинарии и получения священного сана. Этот путь казался единственно верным и правильным.
Паисий нахмурил седые брови, налил еще чашку крепкого чая. Выглянул в окно, в который раз подивившись расстилающейся благодати. Утро свежими дуновениями проникало в открытое окно, делало мир чарующе-прекрасным, уносило прочь тревоги и вечерние заботы. Он слушал птиц, вдыхал растворенный в воздухе благоухающий нектар, подставляя лицо солнечным лучам. Жизнь во всем великолепии простиралась перед ним. Сколько раз вот так встречал он рассвет! Сочтены дни его жизни, чувствовал старик леденящий могильный холод. Да и то правда, зажился на свете. Все было у него, – и подвиг ратный и любовь чистая, глубокая. Пока не встретил ту, которая одарила неземным плотским блаженством, разбила сердце и зажгла безумную страсть. А потом забрала с собой все, что было, оставив пустоту и разочарование. Будто готовила к другой жизни, прямой и благостной, единственно верной для его измученной души. Принял Господа, воссиял падающей звездой, как стебель поникший потянулся к небу. Все стало другим, жизнь мира бушевала где-то рядом, не затягивая в свою орбиту, не вызывая желаний. Только церковное служение, упоенное молитвенное состояние, духовная помощь людям, слова утешения и поддержки составляли его внутренние устремления.
Настоятель Свято-Богоявленского храма закончил утреннюю трапезу. Прошел в ризницу, где хранились облачения и священные сосуды. Неторопливо выбрал зеленую праздничную ризу к утренней службе в честь Рождества Иоанна Крестителя. Раздался осторожный стук в дверь:
– Разрешите, отче? – инок ждал позволения, не решаясь войти в алтарь.
– Проходи, Варфоломей. Уже вернулся?
– Нет, батюшка! Не добрался я до станции…
– Что так? – Паисий вопросительно глядел на смущенного отрока.
– Тут такое! Не знаю с чего начать…
– Начни с начала, – усмехнулся старик. – Что у тебя за тягота?
Инок сбивчиво поведал, как сегодня утром встретил лежащую в беспамятстве Светлану, как принес в свою келью, и что она ему рассказала о своих злоключениях. Как не приняла святую воду и как билась в припадке. Паисий, не перебивая, выслушал встревоженного монаха.
– Я не знаю что делать, батюшка! Как и чем помочь? – Варфоломей со слезами на глазах вглядывался в посуровевшее лицо своего духовника. – Ведь она в погибель мчится! И невинную жизнь ребенка у нее забрать хотят! Не было другого выхода, сами видите…
– Ну, пойдем, взглянем на твою красавицу, – он снял с вешалки тяжелую ризу. – Помоги облачиться…
Надев поверх серебряную епитрахиль и сияющую алмазным крестом митру, протоиерей вместе с иноком направился в келью. Приоткрыв дверь, Паисий увидел спящую молодую женщину с измученным бледным лицом. Грязная окровавленная исподница выглядывала из-под наброшенного покрывала. Она вдруг открыла глаза, растерянно подскочила на кровати.
– Не пугайся, чадо, – батюшка во всем блеске праздничного облачения шагнул к ней.