– Как зовут тебя?
– Светлана, – она с удивлением взирала на них. – Простите меня!
– Бог простит… – Паисий пока не знал, как поступить. – Что у тебя стряслось? Все так, как рассказал Варфоломей?
Она подавленно кивнула. Смотрела на священника с мольбой в глазах. Понимала, – больше помощи ждать неоткуда.
– А что с Василием? Жив ли?
– Я не знаю. Видела только, как зверь отшвырнул его.
– Это Власьевна тебе крест дала? – голос Паисия дрогнул. Сколько раз этот крестик был перед глазами на груди его жаркой Елены! Такое не забудешь и на смертном одре.
– Да, это ее крест…
– А ты крещена ли?
– Крещена, батюшка! Здесь, в этом храме двадцать лет назад. Вы меня и крестили!
– Вот как! – удивился протоиерей. – Так ты местная?
– Нет. Я бабушки Полины внучка. Сюда в детстве приезжала.
– Знаю ее. Добрая прихожанка. С тобой только что делать? Ума не приложу, – он глубоко задумался. – Ладно, Варфоломей, накорми ее, да чаю побольше. И ни на шаг не отходи! После службы загляну к вам.
Праздничный молебен пролетел быстро. Хор из прихожан протяжно и тонко выводил праздничные псалмы. Роль дьякона исполнял старик Арсений – бессменный церковный староста, прислуживающий в алтаре при освящении святых даров и помогающий вести литургию.
Светлана вкусно и плотно позавтракала. С большой кружкой горячего чая сидела на жестком деревянном ложе, слушая рассказ Михаила о его прошлой жизни. Когда он начал говорить о гибели жены и ребенка, непроизвольно перебила его:
– Как, разве не бандиты из мести убили твою семью?
– Что? – он удивленно смотрел на нее. – Откуда эти слухи, Света?
– Мне Лариса сказала. Так все в деревне считают.
– Ну и ну! – улыбнулся криво. – Ничего подобного! В подвале стоял бойлер для горячей воды. Ночью был перепад напряжения, короткое замыкание. Загорелась проводка и деревянная обшивка. Катя с Сережей даже ничего не почувствовали, угорели во сне. Огонь до их комнаты не добрался, пожарные успели погасить. Ворвались в дом, а они уже не дышат, – он отвернулся, смахнул набежавшую слезу. – Сыну полгода было…
Она с немым состраданием смотрела на него. Хотелось подойти, обнять несчастного монаха, как-то утешить. Ее Мишка, сорванец и озорник сидел перед ней изменившийся до неузнаваемости, пряча глубоко в себя боль безвозвратной утраты. Тяжелые морщины избороздили лоб, лицо хоть и молодое, но познавшее горечь утрат, оставалось светлым.
Вошел Паисий, успевший переодеться в суконную рясу, с высоким посохом в руке. Смотрел пронзительно и строго.
– Вот что! Ты оставайся, гляди за храмом да за ней присматривай. Никуда не отпускай, здесь, в келье запри на замок. А ты, красавица смирна будь, слушайся отрока, не выходи отсюда и меня дождись. Я к вечеру вернусь, даст Бог!
– Куда вы, батюшка?
– В Красные Сопки иду, Нафанаилу кланяться. Помощи просить буду, сами не справимся. Чую, сеча будет жуткая. Надобно души не только свои спасать…
– Батюшка, да дойдете ли?
– Не волнуйся, тут по лесу семь километров всего. Сын Арсения меня на машине отвезет. Так что ждите к вечеру.
Паисий выбрался из кельи, оглядел горизонт, поднял седую голову к небесам, осенил себя крестным знамением и зашагал по дороге в деревню, направляясь к дому Власьевны.
