В поселке тишина. Улицы пусты. Дети – в городе, готовятся к школе. А у того народа, кто остался, нет никакой охоты шлепать по лужам.
В доме тоже тихо и сумрачно. Встаешь по привычке, просто потому что светло. Пахнет мокрыми досками. Понятно, при такой-то сырости. А еще дождь мочит доски, приготовленные для строительства сарая. Вечером я прикрыл их полиэтиленом, но, похоже, что ночью был ветер. Покрышку сбило и высунулся один край. Дождь вовсю поливает его... Надо бы выйти поправить, надо бы вообще встать и начать что-то делать. Но, честно говоря, лень. Монотонный дождевой шум усыпляет. Хочется просто сидеть в кресле и слушать его...
В также в ненастье пахло мокрыми досками в дачном подмосковном поселке, где я с бабушкой проводил лето. Дачи у нас тогда не было и меня отправляли сюда, «на воздух». Сам участок принадлежал дяде и тете. Они построили тут вполне обычный «каркасно-щелевой» дом, переделанный потом в двухэтажный, но сами редко приезжали. Дядя был военным, командовал воинской частью. Ему было некогда. А тетя... Тетя – все по больницам.
Так что почти все время мы с бабушкой были вдвоем. К тому же, участок был на краю поселка, он как-то вдавался в лес, который с трех сторон окружал его. Посему не удивительно, что я чувствовал себя не как в поселке, а словно на каком-то лесном хуторе...
Семь лет я провел там. Лет – в прямом смысле слова (от слова «лето»). Семь важных лет – от семи до четырнадцати. Так что в какой-то степени это был дом моего детства. Детства, в котором были живы бабушка и родители, в котором все было просто и ясно, в котором люди не рассматривали друг друга как возможный источник дохода или угрозу.
За эти семь дет много чего происходило. Была здесь и первая любвоь. Ее звали Катя и была она дочкой наших соседей через дорогу.
Мы были ровесниками. Вместе рылись в одной песочнице, вместе ездили купаться на карьер, вместе отправлялись за грибами в недальнюю рощицу (нам разрешали туда ходить, поскольку из-за небольших размеров рощицы заблудиться там было невозможно, а грибы попадались). Мы не осознавали этого, но могучий зов Природы тянул нас друг к другу. Ах, дети, дети... Мы и целоваться-то толком не умели... И после первого поцелуя вдруг обоим стало неловко, словно мы сделали что-то нехорошее.
Мы молча сидели на веранде «нашего» дома. По крыше монотонно стучал дождь и пахло мокрыми досками. Катя вдруг встала:
- Ну, я пойду.
Она медленно открыла дверь и вышла под дождь. А я... А я был настолько неопытен, что так и остался сидеть, никак не попытавшись задержать ее...
Дождь все так же монотонно стучал по крыше. Неторопливо катилось последнее лето детства.
Потом, конечно, все забылось. Отношения наладились. Мы даже пару раз снова целовались, уже без смущения. Катя даже зимой написала мне письмо. Но увы, увы... Как говорится, «не сложилось».
А потом был восьмой класс, выпускные экзамены после него, а потом – комсомольско-молодежный трудовой лагерь, где мы трудились, пропалывая поля Родины в Гатчинском районе. А потом постарела бабушка, у нас появился участок...
Где-то на втором курсе института, я «снова посетил тот уголок». Да-а, дом был тот и не тот. Лес уже не окружал его Поселок вырос, участки рядом были заняты. «Мой» дом потерялся среди новостроек... Я увидел и Катю. Но это был совсем-совсем другой человек, только смутно напоминавший ту Катю, из детства. Конечно, мы поговорили, повспоминали, но уже как взрослые, малознакомые люди....
Ах, «детство, детство, ты куда ушло...»