ДАЖЕ ПОСЛЕ СМЕРТИ

                                           
    Видит Бог, далеко не у всех на роду написано стать причиной несчастий для окружающих, но наш герой был явно из таковых.
    Ох, не всегда ему везло. Судьба поворачивалась к Павлу Андреевичу Пустюку в непростой его жизни то лицом, то боком, то, вслух и не скажешь, каким местом.
    Нельзя сказать, что она не любила Пустюка, судьба старается любить всех. Но не всегда её старания приводят к положительному результату. Старания – стараниями, а когда перед Вами оказывается человек, подобный Павлу Андреевичу, вы нет-нет, да и забываете о своих желаниях, ведь не всегда есть силы вытерпеть их, Пустюков, близкое присутствие, а тем более – вынужденное общение с ними.
    Но на этот раз, кажется, судьба была благосклонна к нашему герою.
    Волею случая – его, отставного подполковника, не сумевшего дослужить каких-то полгода до положенных двадцати пяти лет из-за позорного скандала, замаравшего офицерскую честь, заметил не кто-нибудь, а сам Тигран Кондратьевич Шкурдюков, самая гениальная личность в посёлке Акулово, если верить самому Тиграну Кондратьевичу, поэту, в своё время «раздавившему» не одну бутылку с Николаем Рубцовым и некоторое время жившему в одной комнате общежития с самим Юрием Кузнецовым. А попробуй ему не поверь!  Слава о свирепом нраве Шкурдюкова, в своё время отсидевшего за оный во Владимирском централе, а теперь энергетическим усилием учредившего занимаемое им чиновничье место, гремела далеко за пределами Акулово, где он с семьёй занимал квартиру на верхнем этаже бетонной девятиэтажки.
    Замечен Пустюк был неспроста. К моменту судьбоносной встречи он успел поработать издателем мелкобюджетного ведомственного журнала. Правда, не сумев найти общего языка с компаньоном, Павел Андреевич стал виновником банкротства издательства, просадив на бирже трёхлетний бюджет. Но – дело прошлое. Пустюк, уроженец малороссийского города Житомир, название которого при взгляде на Павла Андреевича все почему-то произносили через букву «д», всегда был человеком жизнерадостным, о чём назойливо говорила всем не слезавшая с его круглого лоснящегося лица слащавая улыбка. И держался наш герой всегда уверенно, с апломбом, грудь вперёд.
Правда, при его небольшом росте, выпуклом животике и коротковатых ногах смотрелось это порой комично, но, главное, он сам себе вполне нравился, если не сказать больше. Рассказывали, что Пустюк, работая дома за компьютером, всегда ставил перед собой рядом с экраном зеркало, только тогда его озаряло вдохновение. И, может быть, поэтому Павел Андреевич и приглянулся Шкурдюкову в приступе у последнего негаданной доброты, сошедшему не без дальней мысли.
    Итак, Пустюку, частному предпринимателю Акуловского масштаба, было предложено возглавить издание забытой всеми газеты «Областная литература», которая должна была стать очередным источником дохода Шкурдюкова. За это Пустюк, не издав ни одной книжки, был принят в члены Союза Писателей, назначен ответственным секретарём правления этой организации и чуть позже удостоен профессорского звания Академии проблем Безопасности, Обороны и Правопорядка, правда, как говорят, укравшего это звание, воспользовавшись доверчивостью Тиграна Кондратьевича и действуя от его имени, у заплатившей за него поэтессы.

    Но всё это было пока не слишком опасно для окружающих. Болезненные ситуации, возникавшие от встречи с Пустюком в то время были ещё вполне излечимыми.

    Вот пишу, а боковым зрением нет-нет, да и уловлю поодаль движение маленькой чёрной мошки. А, приглядевшись, понимаю, что никакой мошки и нет совсем. Видно, мельтешит одна из сущностей нашего героя, не желая выставляться перед миром во всей своей красе.

    Николай Иванов, автор множества публикаций в периодике, издавший несколько собственных книг, по случаю, получал свой членский билет одновременно с героем рассказа. Его изумило, что Пустюк при вручении ему билета попросил пять членских значков, мотивируя это тем, что, мол, у него пять костюмов, а перекалывать значки с костюма на костюм обременительно. Николай отпустил на этот счёт шутку, вспомнив любившего награды Брежнева, и Пустюк ему это запомнил.
    После заступления на пост нового секретаря-издателя в правлении Союза писателей началась весёлая жизнь.
    Интриги, и без нового издателя наполнявшие до краёв культурное заведение, попросту его переполнили и, как нечто из прорвавшейся канализационной трубы, хлынули наружу. Само здание как бы приобрело несвойственный литературе запах, вынуждая писателей при приближении к нему замедлять шаги и, собрав волю в кулак, заныривать в дверь строения, как в мутную ледяную прорубь.
    Иванов испытывал на себе особое отношение Пустюка. При общении с ним у Николая поднималось давление и за левым виском начинала пульсировать боль. Однажды издатель, отозвав Иванова в сторонку, занял у него пять тысяч рублей до завтра на срочные нужды, а на следующий день на вопрос о возвращении долга ответил, что заём – плод больного воображения истца.
    Частенько друзья в последний момент удерживали Иванова от того, чтобы он не набил Павлу Андреевичу морду, уличив его в очередной чёрной лжи. Здоровье Николая, прежде никогда его не беспокоившее, ухудшалось на глазах. Он физически ощущал, что Пустюк просто пожирает его энергию.
    Так продолжалось более двух лет. Шкурдюков, будучи человеком проницательным, всё прекрасно видел, но терпел приносящего доход издателя, несмотря на то, что тот порой срывал выпуски газет, повергаясь в запой. На возмущённые возгласы Тиграна Кондратьевича он отвечал елейным голоском: «А мне нравится такая жизнь». Правда, справедливости ради, заметим, что после очередного скандала и угрозы его выгнать с насиженного места Павел Андреевич «завязал» со спиртным, перейдя на энергетические напитки.
     Графоманы толпились вокруг Пустюка, обменивая печатную продукцию типографии Госзнака на право увидеть свои «бессмертные» труды на страницах печатной продукции типографии села Акулово.
    Но вдруг чиновника осенила простая мысль. Все интриги плетутся Пустюком ради высокой светлой цели: занять место Тиграна Кондратьевича. Тут, наконец, и его терпение лопнуло. Очень может быть, что не последнюю роль в назревшем конфликте сыграл тот факт, что вот уже неделю в девятиэтажке Шкурдюкова производили замену лифтов.
    Но, как бы то ни было, воля разгневанного энергичного чиновника вылилась в естественные события. Как обстояло дело, история умалчивает, но однажды Пустюка нашли с разбитой головой в лестничном пролёте. То ли сам споткнулся, спасаясь от неукротимого гнева начальника и сотрудников, то ли кто помог ему, неизвестно.

    Потеря соратника, как это ни грешно, была воспринята коллективом с облегчением и энтузиазмом. Разве мог кто-нибудь предположить, что и после смерти Пустюк может о себе напомнить!

    Прошёл месяц или два. В здании правления уже воцарилась атмосфера благодушия и умиротворённости. Обиды и долги покойному были прощены и забыты…

    Иванов ехал в своём стареньком «Пежо» после работы на дачу. Была середина осени. Вечерело. Накрапывал дождь, то усиливаясь, то прекращаясь, но клубы поднятой машинами с дороги влаги непрерывно оседали на ветровом стекле, заставляя водителей  держать «дворники» постоянно включёнными. Пробки в начале трассы были уже пройдены, и поток набирал скорость. В левом ряду, где, по привычке, ехал Николай, стрелки спидометров приближались к ста тридцати. Устойчивость автомобиля, когда он попадал в мокрую колею, выбитую в асфальте, терялась. Не приведи господи в такой момент сбросить газ или, тем более, затормозить! Руки на руле приходилось держать всё время в напряжении, но снижать скорость и уходить из левого ряда не хотелось, не терпелось поскорее добраться до загородного дома, где жена уже приготовила ужин.
    Иногда какой-нибудь «крутой» проносился в своём джипе по встречке, обгоняя поток. Но это было привычным делом, поэтому особых беспокойств не вызывало.
    Но очередная кавалькада из трёх машин «особенных» застала Иванова врасплох. Она неслась на несуразной скорости, не притормозив даже, когда навстречу выехала фура. Обгоняющие только прижались плотнее к потоку и включили сирены. Николай инстинктивно дёрнул руль вправо, притормаживая. Колёса сместились в заполненную водой колею, «Пежо» тряхнуло, и прямо на лицо Иванова что-то вывалилось из кармашка солнцезащитного козырька, в падении чиркнув по левому глазу. Николай вздрогнул от неожиданности, руль дёрнулся, и на скользкой дороге автомобиль стало разворачивать поперёк. Иванов отчаянно вдавил до отказа педаль акселератора, пытаясь выровнять машину, но было поздно. Левым задним крылом «Пежо» зацепил вторую обгонявшую машину. Её отбросило к идущей навстречу фуре, третья машина врезалась в неё, автомобиль Николая, визжа резиной, догнала «Волга», ехавшая за ним в ряду, в которую, в свою очередь, врезалась какая-то иномарка. Раздались звуки ударов, звон бьющегося стекла и скрежет металла.
    В самой середине груды столкнувшихся машин находились зажатые со всех сторон джип, столкнувшийся с фурой, и сложившийся углом «Пежо». Стал разноситься зловещий запах бензина. Иванова зажало между рулём и сиденьем, он ощущал острейшую боль в правой лодыжке и в груди.
    И тут из первой обгонявшей машины, припарковавшейся невдалеке на встречной обочине, выскочили двое в чёрных костюмах. Они пробрались к машине Николая и один из них достал из-под пиджака компактный автомат, прикладом которого выбил стекло левой передней двери «Пежо». Острые осколки стекла брызнули Иванову в лицо.
    -     Ну, что, сучёк, допрыгался? - услышал Николай тявкающий оклик.
    И в это время раздался негромкий хлопок, и вспыхнувший на асфальте бензин озарил груду машин изнутри. Раздались громкие крики. Отблеск огня упал на валявшуюся на полу «Пежо» визитную карточку. В последний момент перед взрывом Иванов прочитал: «Павел Андреевич ПУСТЮК, ответственный секретарь, профессор, издатель, член Союза Писателей РФ».