Три дня из жизни бригантины

перекрикивая разыгравшийся шторм, командовала капитан корабля и глава бежавших от правосудия пхасингар, безжалостная душительница и обольстительная танцовщица Уннийарча...[/i]
  Кхаа обился вокруг грот-мачты, где была меньше оснастка, а значит и опасность быть придавленным какой-нибудь палкой. Удав был раздражен. Он не любил море - особенно сейчас. "Да... - думал змей. - Если бы эти ищейки не раскрыли гнездо, жили бы мы себе спокойно. Да и что, спрашивается, чужих людей жалеть? Местных ведь мы все равно не приносили в жертву. Нам дома проблем не надо. Людей? Людей! Раскрыли-то людей! А я здесь при чем? Вот же дурак неговорящий! Прикинулся бы червяком и не наводил на себя подозрения! Так и жрал бы до сих пор птиц да обезьян!" Мысли змея отвлекло что-то тяжелое, катившееся в сторону мачты. Кхаа быстро перетек на мостик. Мимо мачты вместе со своим лафетом прокувыркалась пушка. Сбив какого-то матроса, орудие прыгнуло вместе с ним за борт. Удав пополз обратно к мачте. Все-таки толстое крепкое бревно казалось надежнее изящных ограждений мостика.
 
  Нариндра, поминая последними словами предателей, раджей, мусульман, французов, англичан и демонов, бегал по леерам от одного борта к другому, проверяя надежность крепления орудий. Палаат ни на миг не покидал камбуза. К правому предплечью был привинчен абордажный крюк, которым он держался за плиту. Кто, как не кок знает, что после столь тяжелых испытаний сильно разыгрывается аппетит? Повар усмехнулся. А змей-то струсил! Как пролетела над его головой здоровенная чугунная сковорода - стрелой вылетел на палубу. Не разбирая дороги. Мешок с сухарями опрокинул. Нарайана, командовавший защитой такелажа, был сметен за борт сорвавшимся гиком. Последний, оборвав державшие его тросы, переложился к правому борту - и троих матросов с их боцманом пожертвовал морю. Обезумевший от таких маневров змей переместился ближе к носу, обвившись вокруг фок-мачты. Корабль стонал под натиском пытавшихся смять его стихий. Но бригантина оказалась довольно устойчива к долгой и упорной работе моря и небес.
 
  Уже и ночь прошла, и новый день перевалил за полдень, когда море, потеряв всякий интерес к бригантине, перестало бушевать. Дождь стал спокойным и редким, облака - светлыми и беззубыми. Волны из тяжелых молотов превратились в мягкие подушки, на которых чуть покачивало судно. Осоловевшие тхуги выглядывали из различных укрытий, еще не очень веря воцарившемуся покою.
Удивленный удав обнаружил себя закрепившемся на нижней рее фок-мачты. Грот-мачта была оторвана почти у самого основания, почти все леера - оборваны. Когда-то горделивый "Стремительный" ныне представлял собой жалкое зрелище. И только румяный, отвратительно бодрый кашевар, выйдя на палубу, помахал прикрученной к культе большой деревянной ложкой, крича, что пора бы уже и пожрать.
  - Нариндра, найди того, кто мог бы заменить твоего брата. И того, кто скажет нам, куда же занесло это корыто.
   Бригантина возмущенно накренилась. Еще бы! За четыре года хождения по морям еще никто так ее не называл! Не ее вина, что экипаж оказался целиком из криворуких и твердолобых!
  - Хорошо, гурукал. Я найду таких людей.
  Кхаа сполз на палубу, твердо решив для себя, что сбежит на сушу при первой же возможности. "Чтобы я, уважающий себя змей, еще хоть раз полез на корабль? Да не дождетесь! Уйду в густые джунгли - и никто не достанет! Буду жрать там бандерлогов в собственное удовольствие! И никто мне не указ!"
  - Парус слева! - раздался пронзительный крик с вахты. Хмурые люди высыпали на палубу. Все понимали, что теперь от англичан не уйти. Но на расстоянии пушечного выстрела был не европейский парусник. Развернув бамбуковые паруса-циновки, к ним шла одинокая джонка. Вскоре на ней появился белый флаг с изображенным на ней красным полукругом - восходящим солнцем.
  - Вокоу(4), - уверенно сказал Санджив, которому приходилось плавать на арабских галерах и встречаться с этими островными разбойниками.
  Нариндра приказал заряжать пушки. Прицелившись на глазок, запалил фитиль на первом из оставшихся пяти орудий левого борта. Одно за другим окутались дымом остальные. Два ядра ушли в сторону, остальные плюхнулись в воду, преодолев лишь половину пути к джонке. Оттуда раздался дружный хохот, посыпались выкрики на незнакомом языке. Вокоу сделали лишь один выстрел, которым перебили верхушку фок-мачты. Уннийарча отчетливо скрипнула зубами. Канониры лихорадочно заряжали пушки. На одном из орудий под хохот японцев с джонки не опытный в артиллерийском деле пхасингар закатил в дуло ядро, а следом запихал туда и картуз с порохом. Нариндра успел сделать еще один выстрел, прежде чем судно противника подошло к "Стремительному" вплотную.
  - Кали!
  В сторону джонки полетели тросы с крючьями, ее борт загребли себе абордажные багры. Тхуги, размахивая джамдхарами(5), кистенями, шестами и саблями, полезли на вражеское судно.
  - Банзай!
  В обратную сторону по перекинутым абордажным мосткам и закрепившимся на теле бригантины баграм хлынул поток живой массы, размахивая всевозможными железками и деревяшками.
  Завертелся вдруг людской круговорот посреди морских просторов! Вздымались руки с зажатыми в них клинками и дубинками, мелькали яростно-радостные лица вступающих в схватку, ожесточенные - рубящих врага, удивленные - погибающих... Напряженно двигались спины, натужно хрипели легкие... Злобно заскрипела бригантина, перетирая фальшборт у хлипкой джонки. Заверещало бамбуковое судно, царапая просмоленные доски парусника...
  Вокоу были в морских баталиях гораздо опытнее новоявленных моряков-пхасингар. Не прошло и часа с начала стычки, как островитяне уже оттеснили душителей к мостику. Но и сами японцы потеряли уже более двух третей своего экипажа. На мостике гордо стояла капитан этого ненавистного корабля. Женщина - какое кощунство! - в бело-золотом наряде стояла, повелевая своими рабами без единого возгласа. А у ног ее извивался, перетекая из одной формы в другую, ярко-изумрудный змей. Еще один, последний рывок - и сопротивление сломлено, последний индус ("Нариндра!" - вспыхнуло в мозгу Кхаа) упали на ступени, истекая кровью... Но тут поднял свою голову удав. Вывалился за леерное ограждение первый вокоу, получивший удар змеиной головой в лицо. Захрипел следующий: Кхаа сжал ему челюстями кадык. Взвыл от боли в разом треснувших костях третий разбойник. Четвертый распластал змея вместе со своим товарищем одним ударом тяжелой тупой секиры. Вожачка стаи за это время даже не пошевелилась.
  Японцы, недвусмысленно ухмыляясь, взяли гурукал Уннийарчу в полукольцо. Она обворожительно улыбнулась нападавшим. Руки женщины нажали на застежку пояса, заставив его развернуться в уруми(6) длиной почти в человеческий рост...
 
  Усталое солнце уходило за край земли. В его последних лучах было видно, как плывут рядом бригантина и джонка, мирно беседуя о чем-то своем. Иногда раздавался скрип их бортов - свидетельство незлобного спора кораблей. Ни на палубах кораблей, ни в подпалубных помещениях не было ни одного живого мягкотелого существа - разумеется, за исключением вездесущих хитрых крыс. Корабли же без флагов и прочих опознавательных элементов мирно шли к Шри-Ланке. Шли, словно старые друзья, не видевшиеся несколько лет...