Чудит осень. А наша сторона пустая, ни кустика здесь, ни травинки, все сгорело от пожара. Но в небольшой ложбинке, ветер не достаёт нас. И пока, нам терпимо его баловство, хотя и не радостно нам.
Да, и азарт, штука серьезная. Ведь, хорошо ловится рыба. И что еще надо рыбакам – ничего, более.
Вот где адреналин в крови. Тут, и приятная грусть, и великая радость удачи. Да, если еще, это дело с рюмочкой организовать. По маленькой выпить. Совсем, по чуть-чуть, не в ущерб работе. То можно и не обращать, никакого внимания, на капризы погоды. Она сама по себе чудит, а мы сами себе паровоз.
Выпил Петрович, для согрева своей души водочки. Под это дело, перекусили мы с ним плотненько снедью, своими домашними припасами. А тут, и стемнело совсем. Пора бы нам, и сети наши проверить.
Взяли мы с собой фонарики, и поплыли на лодке, к своим сетям. А там рыбы, что грязи. Чуть не в каждой ячейке караси запутались.
Снимает Петрович рыбу, но дело медленно движется, И он начинает ворчать.
Спина уже колом стала, и ноги, что ватные. Это попробуй-ка, на коленях, столько выстоять – беда, прямо!
А я, и говорю своему напарнику:
Ты ведь, говорил, дорогой, что рыбалка не удалась. Был ведь такой конфуз? А теперь, другую песню поешь! Весело мне, вот я подшучиваю над напарником.
Но Петрович, не сдается.
Поклеп наводишь на хорошего человека. Ай, да Григорий! Не хорошо, дружище!
А я, ему опять своё колкое слово говорю.
Вот, был бы, на твоем месте. Друг наш, Тимошенко Петр Павлович. Так тот бы, рыбу из сетей, день и ночь выпутывал и не пикнул бы ни разу. Вот, где хватка железная, рыбак настоящий!
Тут и Петрович ожил.
Петька, удав, тот еще! Кого хочешь, в баранку согнет, хоть и годок мне.
Это надо же, по краю ТЭЦевской трубы ходил, кардибалет показывал. И это в его шестьдесят три года. Вот, чудило-человек! И дури в нем – немерянно!
А ты помнишь, Петрович, как он, на твой шестидесятилетний юбилей, тебе свои стихи читал? – спрашиваю я Прокудина. - И такого там мудреного авангарда, завернул, что все ребята, только рты разинули. Талант Петька!
И никого он не боится на свете, кроме жены своей.
Молодец, она! Такого монстра, в руках держать. Это пострашнее тигра будет. Молодец!
Весело нам. Так с шутками и смехом, мы и движемся, вдоль сетей, на своей лодке. Часть сеток пришлось снять, потому, что они свернулись в жгуты от обилия рыбы. Только, с самой крупной ячеёй, мы оставили сети в воде. Остальные, разбирали, уже на берегу, при свете фонариков. Освобождали их от пойманной рыбы. Брали только самых крупных карасей, всю остальную рыбу отпускали в речку.
Ноги стали, что ватные. Руки стыли от ветра. Ох, и каторга нам. А, тут и дождик расшалился. Но все по сезону, погоде не прикажешь. На то она и капризная, свое гнёт. И до нас достала.
Собрали мы свою рыбу в полиэтиленовый мешок, а там карасей, ведра три будет, если не больше. Укрыли мы все свои вещи от дождя, а самим куда прятаться? – некуда!
На той стороне реки, гудят деревья от непосильной борьбы с непогодой. Все живое в ней затаилось. Хотя создается такое впечатление, что вряд ли, что сможет там выжить. И только солнце сможет сотворить чудеса, и оживить природу, снова и снова возвращая все к жизни. Но сейчас нам, во все это, верится с трудом. Прекрасная сказка, не более. Костер развести, и то, это для нас, в данной ситуации, задача – невыполнимая. Да ещё, на нашем погорелом и пустынном месте, и в такую непроглядную темень. Знать, поздно мы хватились.
Но известно, что голь на выдумки хитра. Хотя, здесь больше подходит совершенно другое высказывание. - А что нам, ещё оставалось делать? Когда уже, второй час ночи. Вот, и думается в такой ситуации, примитивно просто, инстинкты подсказывают.
Одевает Прокудин все теплые вещи на себя, сверху гидрокостюм, голову полиэтиленом прикрыл. И в кочки, тут же, как фазан падает, среди остатков несгоревшей травы.
Покрутился, я на ветру, и тоже нашел выход. Ногами, я залезаю, в большой полиэтиленовый мешок, и натягиваю его на себя, сколько можно. Постелил резиновый мешок из под лодки на землю, под себя, и рядом с Петровичем падаю. Рюкзак мой лежит под головой, сверху меня полиэтиленовый плащ. Вот и весь наш рыбацкий комфорт, под аккомпанемент дождя, и завывания ветра – слились с природой рыбаки.
Это первая моя ночевка без костра, за всю мою рыбацкую жизнь. Но собственно, поздно уже: до утра, совсем не далеко. И вообще, всё бы неплохо: если бы, так медленно не тянулось время. А оно, как будто бы, совсем остановилось. Бывает и такое в жизни. Но усталость, все же, берет свое. Ведь столько мы находились за весь день: что и врагу не пожелаешь. Сознание мое потихоньку меркнет. И уже на грани его полного провала, я слышу плеск возле садка с рыбой. Наверно ондатра, или водяная крыса хозяйничает там, и ее надо срочно напугать.
Брысь! – кричу я. – Вон отсюда!
Ворчит Петрович.
Ты что Гриша? Тебе показалось всё – спи спокойно!
Не хочется мне вылезать из под спасительного полиэтилена на такой холод, что бы разобраться во всем этом, уже происходящем разбое. - Ой, как не хочется!
У меня уже были такие случаи, что в садке ни одной рыбки не осталось, но всё это, давно было.
И вот опять – плюх! Плюх! Плюх!
Брысь! – кричу я опять, крепко пугая Петровича.
Затем я хватаю фонарик, и сквозь морось, освещаю воду вокруг садка, но там никого нет – задача?
Без полиэтилена, мое тело мигом остывает так, что цыганский пот, уже начинает прошибать меня: того и гляди, что мои зубки застучат чечетку. Усилием воли я сдерживаю озноб и потихоньку согреваюсь своим дыханием, пока не уснул.
Сколько я проспал тогда, я не знаю. Но товарищ говорит, что и всхрапнуть я успел. Это полный провал в моей памяти, раз я захрапел. И врачи говорят, что у человека это самый крепкий сон.
Это всё хорошо. Но разбой? Ведь он был: наверняка был? - теснится в моей голове неотвязчивая мысль.
И Петрович, тоже слышал плеск, но уже не такой ясный. И опять там никого: там возле нашего садка. - Чудеса в решете, - иначе не скажешь.
А хочешь, я тебе анекдот расскажу? – говорю я Прокудину.
И про нас он, с тобой: и не про нас. Одним словом, про рыбаков – слушай!
Умер один старый рыбак, и конечно, он в ад попадает. Ведь он, столько рыбьих душ перевел, за всю свою сознательную жизнь, что и счету им нет.
И конечно там, в аду, его грешника, на сковороду определили. И жарят рыбака черти, без всякого масла, - стараются.
Только интересу им, от этого занятия: ну, ни какого не выходит - морока с ним! С этим чудаком закопченным:
Еще жару поддайте, - орет рыбак, на чертей. - Уж больно мне холодно тут.
Черти срочно, дровишки в печку швыряют – отдыхай дорогой! - Завсегда рады помочь вашему горю: лишь бы тебе любезному, комфортно было!
И самим им весело становится: аж жуть, как весело. Так и визжат черти от удовольствия; и тут индивидуумы попадаются, хотя и редко!
И так они, все три дня стараются, а рыбаку: хоть бы что. Только повеселел он чуть- чуть, и уже с боку на бок стал переворачиваться.
Еще жару поддайте, я только-только, согреваться начал! – и продолжает своё.
Ох, и радостно мне становится. От такого вашего особого внимания, к моей грешной персоне!
Как на духу, вам говорю! Спасибо родные!
Я ведь, никогда такого блаженства, как здесь, не испытывал. За всю свою жизнь – никогда!
Видят черти, что дело плохо. И сдаются уже.
Угомонись мил человек, а то мы уже с ног падаем. – Угомонись!
А тот опять орёт!
Жару поддайте, а то сквозит что-то! Холодом, по ногам потянуло.
Вот тут-то, его смутьяна, к ответу и призвали черти. Ведь надо же им до истины докопаться – непременно надо!
Ты почему, себя так плохо ведешь, и весь здешний порядок нарушаешь. - Нельзя так браток, а то дошутишься у нас - главного позовём!
Зовите! – соглашается смутьян.
Тот всему здесь голова, и вам лентяям не чета. Пусть хоть на вас лодырей повлияет – научит работать!
Ахнули черти, от такой дерзости, а что возразить рыбаку, и не знают – дела?
А рыбак и говорит им серьезно.
Да я, за всю свою жизнь так намерзся, что мне и года не хватит, чтобы отогреться на вашей сковороде, какие здесь шутки.
Да он святой человек! – кричат черти. - Его в рай надо – ошибка вышла!
Так и простили его черти: натерпелся, при жизни мужик бедный.
Иди в рай дорогой, там отдыхать будешь. А то жизнь твоя, была там, хуже здешней, а это уже не порядок.
А нам он? Ну, никак не позволителен, этот беспорядок большой: недогляд тут вышел.
И мы ведь, за совесть работаем.
[justify]В шесть часов утра поплыли мы с товарищем, на лодке к своим сетям. Дождь кончился еще раньше. И холод уже брал свое действие, обычная предрассветная история. Плохо после отдыха, и хоть короткого, но сна, снова лезть в