Ничтоже сумняшеся ч 2

возвращался после очередного вызова на допрос к следователю и начинал рассказ о беседе с ним.  
   - Ну, и что ты поведал следаку о твоем  зехере с евреем, навешал ему лапши на уши, а взяточник? – привязывался к Саиду сосед по камере.
   – Да какой он взяточник, взяточники  в лапу берут, а этот лох такие бабки отстегнул  старику, и за свое же  лавэ себе срок намотал. Вот лох так лох, одним словом чурка и курва, дать бы ему по чану, для его же пользы. И ведь давали, и неоднократно. Передачи, которые он получал, Саид делил между всеми сокамерниками, вернее расстелив газету, он все переданные ему продукты выкладывал на стол.
   - Да и в этом ты, Саид, дурак круглый, - во всеуслышание, сказал ему как-то прошедший огни и воды Юрка, давно потерявший счет судам и отсидкам, - ну зачем ты кормишь эти отбросы общества?  Их расстрелять надо, а ты их угощаешь?  Меня угощай,  а не этих подонков. Вот гляди на них - героев, - он пальцем указал на двух молодчиков. Те,  по-турецки подогнув ноги под себя, сидели на одной шконке.
   - Вот они, здоровые жлобы, деда с бабкой завалили, стариков невинных. Ста рублями наварились,  паскуды.
   - Ну,  ты, Юрчик, полегче на поворотах. Сам - то за что шконку греешь? За великое меценатство? – огрызнулся один из них.  
   - Я на уши богатеев ставил, и никого не убивал. На мне крови нет. Затем Юрчик подошел к столу, собрал все угощение в газету и перенес к себе на шконку.
   - Если жрать захочешь, то подойди и бери, - обратился он к Саиду.
   А эти пусть голодными ходят. Им я ничего не дам. Пусть попробуют у меня забрать, как у стариков  стольник отняли.
   Нравятся мне борзые ребятишки,  которые у меня что-то отнять захотят. Посмотрим, хватит ли у них душка для этого?
  - Да не надо нам вашей хавки, обойдемся, - шипел все тот же грабитель.
  - Это почему же?  Когда меня в этой хате не было, вы очень хорошо жрали отнятое у мужиков.
   Так что вам мешает у меня отнять? Подойдите и заберите, вас двое, я один, тем более вы моложе и сильнее меня, - не переставал заводить ребят Юрка.
  – Только имейте в виду - я не старик со старухой, и живо покоцаю  ваши  хари, так, что и  со шконки спрыгнуть не успеете.
    Остальные сокамерники, молча, ждали, как будут разворачиваться  события.
    Многие из них, до прихода в камеру Юрки, были объектами издевательств этой сволочной пары, и мечтали разделаться с обидчиками.   Но не зватало смелости и духа. Те двое, прочувствовав настроение заключенных, не отвечали на Юркины выпады.
    Ночь в камере прошла довольно спокойно. Утром же, один из беспредельщиков, забыв видимо, о том, что с приходом Юрки, сокамерники изменились, и по-другому стали смотреть на свое положение в данном обществе, решил отобрать у одного молодого человека мыло.
  - Давай, - выхватывая у того мыло, прошипел шакал, - мне скоро в зону, а тебя снова подогреют.
    Молодой человек смолчал.  
    Юрка, глядя на эту сцену, тут же встал из-за стола, и  подойдя к задире, влепил тому миской по роже.  В миске была горячая каша, только что переданная баландером через приемное окно камеры всем находящимся   там зэкам.
    Беспредельщик дико заорал, когда горячая масса прилипла к его лицу, он хотел было найти умывальник, но ничего не получалось.
  Его напарник дернулся было вступиться за друга, и уже  вскочил со своего места, как удар кулака одного из сокамерников,  до сего момента трусливого маслокрада, повалил его на пол.  Били беспредельщиков долго и нудно. В результате жестокого избиения, закончившегося переломами ребер двоицы, они были переведены в другие камеры.  
    С тех пор в этой камере, где пребывал Саид, создалась,  по-зэковским меркам, нормальная обстановка.  Воспоминания Саида прервал голос Старика:
  - Ну, что Саиджан, проводил родных своих, все нормально дома?- скрипел зэк, входя в конуру.
   Смахнув пот со лба, он, с нарочитой вежливостью заломил  руки, выказывая этим свое  почтение владельцу блудни. Откровенно говоря, Саид недолюбливал Старика,  но веками взращенная в крови предков вежливость и терпимость, не давали ему наглости прогнать его, или выказать  свое непочтение.    
   Хотя, по большому счету, как думалось  Саиду, причины на то у него были, и не одна.
 – Входите, присаживайтесь, ака, - разливая по  пиалушкам чай, пригласил
    Старика к столу Саид. Выпив чаю, он затем, уставился  в окошко, и стал выискивать среди снующих по территории,  прилегающей к штабу колонии, бесконвойников, делающих вид, что работают, или действительно занимающихся полезным делом, своих друзей.
    В гараже, расположенном не далеко от штаба, тоже работали друзья Саида, но идти к ним и приглашать их на угощение, он ленился.
    И потом – думал Саид, - наступало время обеда, люди изголодались и, пригласив друзей сейчас, он рисковал остаться без продуктов, коими загрузила его приезжавшая на свидание семья до следующего своего посещения. Поэтому, еще раз обдумав  создавшуюся ситуацию, он решил ограничиться угощением лишь одного Старика.
    Тот, с видимым удовольствием,  съел свежую лепешку с двумя карамелями и неторопливо расправлялся с чаем.
Старик знал, что Саид спрятал колбасу и мясо, привезенное ему женой Мукарам, зажаренное особым способом в курдючном жире/ для долгого хранения/, и даже знал, куда тот все спрятал, но намекнуть на это не решался.
    Колбасу  и мясо,  как и подозревал Старик, Саид прятал за бочками  из-под масла, накрывая  продукты насквозь пропитанными гарью и маслами   штанами и куртками, об которые вытирал руки, испачканные во время запуска и ремонта дизеля, ответственный за  дизельную установку.
    Вследствии такого варварского обращения с продуктами, те  приобретали, до того противный  специфический привкус, что даже сторожевые овчарки брезгливо отворачивались от них. Однако, это  обстоятельство, как трезво оценивал Саид, было меньшим злом, чем необходимость угощать кого-либо дефицитной колбасой или мясом. Он подозревал, что Старик  догадывается, или, что еще хуже,  уже пронюхал о тайнике, но поделать что-либо, в настоящее время, ничего не мог.
   Однажды, после проводов жены,  Саид собирался  в одиночестве съесть кусок колбасы. Для этого, взяв в руки ведро с грязными отходами, он обошел помещение дизельной, внимательно вглядываясь в сложивщуюся вокруг нее обстановку. Все было мирно и спокойно. Бесконвойники в большинстве своем, готовились ужинать.
    Кто чистил картошку, кто купался под водопроводной колонкой, а кто запершись в своей конуре, занимался любовью со своей женой.  Оставив ведре возле ворот дизельной, Саид вымыл руки и вытащил из тайника добрый кус колбаски. Ничто не предвещало беды, только хроническая забывчивость вновь сыграла с ним подлую штуку.
   Только он, расстелив на табуретке газету, начал было нарезывать колбаску, предательски скрипнула дверь и в ее проеме показалась фигура Старика. Тот вошел без стука, хотя это не имело никакого значения. Даже имея в запасе минут пять времени, Саид не смог бы скрыть своего намерения полакомиться чем-то дюже вкусным.
    Старик раскусил бы его по блеску глаз и дрожи в руках. Поэтому Саид, ничтоже сумняшеся, продолжал тщательно разжевывать колбасу, запивая ее зеленым чаем.
   Остальная часть, приготовленной к дальнейшему поглощению копченого продукта аккуратными кусочками, лежала на столике, покрытом газетой «Труд» и завлекающе поблескивала глазками слезящегося сала. Сделав вид, что он до бузумия счастлив видеть Старика, Саид поднялся с места и вполупоклоне пригласил того к столу.
   Ошарашенный видом колбасы, Старик не отрываясь смотрел на неперстваший жевать, рот Саида, и незаметно для себя, но не для Саида проглотил слюну. Затем немигающим взглядом удава уставился на импровизированный столик и не извинившись повенулся и вышел из дизельной.    Уже потом, подойдя к своей коморке, Старик что-то зло прошептал и завалился на топчан.  
   - Да, хорош гусь, -  почесав лысину, подумал Старик, - не зайди я к нему, да еще так неожиданно, он бы мне колбасу не предложил.  
   - Эх, Саид, Саиджан, хороший ты гусь на поверку оказался, фраер жадный, - повторял про себя Старик, - а сколько лет мозги всем канифолил, что ничего кроме жиденького супа и чая жрать не может. Как тогда, интересно, его больной желудок может переваривать твердую, как сталь, копченую колбасу, которая и у здорового то человека, после двух-трех  приемов ее в пищу, может вызвать мучительные колики, изжогу, развивать  гастрит, а то и язву желудка.
  - Ну, Саиджан, не добром выйдет из тебя эта колбаса, много неприятностей принесет тебе это харчевание в одиночку.
   У себя в конуре, удобно разлегшись на лавке, покрытой  двумя  матрацами, Старик, прикрыл глаза, и представил, как бы он разделался  с  этой жесткой колбасой. Он порезал бы ее своим маленьким, но чрезвычайно острым ножичком, на мельчайшие, чуть крупнее молекулы кусочки.
   
    Затем аккуратно сложил бы эти крохи в ладонь, хорошенько осмотрел бы их, прежде чем отправить их под язык.
  И уже потом, наслаждаясь ароматным  запахом, размягших под языком кусочков копченого мяса,  он перенес свое эго в мир вечного блаженства.   От этих мыслей Старик, в который уже раз проглотил слюну, и скорбно отрыгнув, заснул. Он спал недолго, но сладко. Тем временем кошмары наяву мучили Саида.
 -  Надо же, чтобы Старика так, некстати принесла нелегкая. Да и я хорош, дурила - не закрыл дверь на щеколду. Уж который раз  меня подводят мое легкомыслие и  ненавистная беспечность.
  - Так тебе и надо, - продолжал ругать себя Саид, - теперь эта развалина разнесет по всей зоне, красочно описывая возле каждого проходняка, как и что я жрал. Он опишет  всем, с каким аппетитом  я поедал эту злосчастную колбасу.
   Теперь отрядные авторитеты, каждый раз, когда придется заходить в зону, с ехидными ухмылками станут расспрашивать меня об этом пире, про колбасу,  а потом начнут требовать  принести ее им.  
   Что я буду теперь делать – не знаю.
  - О, Аллах великий, - пусть Старик не ходит в зону, и не треплет своим языком о колбасе, а я обязательно приглашу его к себе и угощу ею – пусть жрет столько, сколько в него влезет.
    Саид обращался к Создателю очень редко, и только в моменты крайней необходимости, когда обстоятельства,  железной рукой хватали его за горло, а сам Саид не мог найти выхода из них.
    В такие моменты его красноречию перед Богом, мог бы позавидовать сам Цицерон.
    Но как только дела налаживались, опасность отходила, и мир в его глазах опять рисовался в розовых тонах, он сразу, же забывал о Боге.
    Вот и сейчас помолившись и покаявшись перед  Создателем, он стал лихорадочно составлять план действий, чтобы избавиться от необходимости на ночь заходить в зону.
                                       
    Такая возможность была - необходимо было срочно оформить круглосуточное дежурство.
    В это  время один зэк, работающий  на дизельной установке, и который был круглосуточным ее дежурным, проходил суды по переводу его на колонное поселение.
    Перевод на поселение - являлось для осужденных поощрительным актом за добросовестную работу и примерное поведение.