Инда расхомуталося солнышко
Инда вымахали в пояс летние травы, инда взопрели озимые, инда рассхомутавшись — выкатило на утренний небосклон разухабистое солнышко… Отдохнувшая за ночь, природа среднего зауралья стала понемногу мало-мало оживать, растудыкиваться.
И сельский активист, представительный Мыкола Поломарь, с утра пораньше, пришёл с этой радостной новостью к своей семье. Открыв, нещадно заскрипевшую и рассохшуюся от времени дверь, в свой покосившейся от старости пятистенок, который построил ещё его дед, сбежавший от голодомора из Украины за Урал, он вошёл в заставленные бочками с брагой, тёмные сени.
В ноздри пахнул настоящий русский дух — смесь с утра не вылитого ведра-параши, немытых тел и коровы Майки, которую держали там же в доме. И аж заколдобился от этого Мыкола, и почухав в мудях — воспрял духом. Есть ещё силушка богатырская на земле расейской, есть. Не то, что на бывшей его родине Украине, где все давно моются в ваннах и ходят в туалет на унитаз.
«Гейропа, туды их в качель!» — смачно выругался Мыкола и, зажав пальцем одну ноздрю, из второй ловко высморкался соплёй на мирно спящего кота. И что бы та скотина знала хозяина, наподдал ему ногой. Расейский котяра, животное гордое, пока ему не поддадут, как следует под хвост, ни за что не полетит. Вот как в этом случае — получив ускорение, он почувствовал всю прелесть полёта и, с воплем, полетел по избе, пока не упал на лицо мирно спящей Мыколыной жены. Не просто упал, а впился в неё когтями. Разбуженная таким варварским образом, одуревшая спросонья баба, с диким криком: «Рятуйте люды добрые, убивают!!», бросилась в окно. Намертво забитая, по случаю прошлой зимы, рама выстояла, но ударившись со всей дури об неё баба — пришла в чувство.
— Идиот!! — заорала она на кормильца своей семьи.
— Проснулась? Ну и ладушки… Ну, ужо возрадуемся мои дорогие домочадцы, послал нам Господь в этом годе, урожай невиданный и по сию пору неслыханный. Как знал он, что нужно нам импортозамещение. Так что собирайся моя любимая жёнушка на сенокос и дочечку свою городскую гулёну, с её тремя байстрюками не забудь с собой прихватить. У меня не в городе — не забалуешься. Ишь ты какую моду взяла, блудить в городе — это она могёт, на это у неё ума выстачает — самостоятельная, а байстрючат воспитывать нет: к нам притащила, на нашу шею уселись… А то, что отец-народоволец ночей не спит, всё о расее думает, в счёт не принимается!? Сколько на этот раз приволокла? Троих? И все, небось, опять без отцов? Оно и понятно. Дураков, окромя меня нет кормить этих голодранцев. Подъём, твою мать, я кому сказал!
— Да заткните вы маман рот этому бывшему мичмАну. Здесь вам папА, не пароход — не орите, горло простудите, — проснулась гулёна.
Мыколына дочка, была дама образованная, она несколько лет проучилась в городском ПТУ, получила специальность маляра-штукатура и работая по шабашкам в поместьях у новых русских, нахваталась там не только интеллигентных выражений, но и байстрючат, Мыколыных внучат, коими не забывала щедро делиться со своими родителями. Подбрасывала одного, уезжала в город и через пару тройку лет, привозила следующего. А сейчас она, вообще, вся была в искусстве... Работала у одной известной писательницы-феминистки Гэлочки Русияночки. Она у неё так прониклась её ЛГБТ-культурой, что не заметила, как и сама стала адептом того учения... Ну и и конечно само-собой её половым партнёром. Мало того, она даже стала пописывать стихи, подписываясь, Пчёлка Майка.
Когда она, вся такая в искусстве, со своей компаньонкой, в очередной раз посетила отчий дом и так представилась Мыколе, у того отпала челюсть. Потом, вдохновившись, он, выпив литрушку браги, и выломав с забора орясину, с криком: «Сучха, авторесха я тебе покажу пчёлха Майха, я из тебя эту пуэзию вышиблю!!» — начал выбивать из аристократок слова — всю их дурь. Но всю выбить не успел… В голову прилетел чугунок, а там и ухват поспешил на помощь. Активистки ЛГБТ-движения, так отмудохали бывшего вояку, что он пролежав несколько месяцев в больничке, смирился и, выздоровев, бросил все свои нерастраченные силы на алтарь общественной деятельности — стал активистом секты народовластия.
Приобретя бэушный ноутбук и, подключившись к Wi-Fi роутер Lava MF 802S Rev B — и взяв себе, ник Абсолюта разума, стал вещать в интернете. Вещание — вещанием, а сельское хозяйство — сельским хозяйством, он его не бросил; более того взяв в банке кредит, он распахал и засеяв озимыми пустоши, решил импортозамещением накормить если и не всю страну, то хотя бы столицу.
Но видимо члены его семьи в то утро, его мечту не разделяли. Особенно жена, которая узнав, куда кормилец вбухал прорву деньжищь, так и не смогла с этим смириться. Бросив ему в лицо, свои трикотажные трусы пошитые на «маскмошвее» и став в восьмую позицию она на всю деревню заявила:
— Пока, ты козлина, не купишь мне нормальное бельгийское бельё с брабантскими кружевами, лучше с покосом не подходи. Урою!!
— Да где же я тебе их куплю, когда вся страна, напрягая жилы, борется с западными санкциями и в продаже сейчас есть только ситцевые или трикотажные труханы? Ну не ехать же мне за ними в гейропу!?
— Не хочешь ехать сам, дай мне денег, я сама в Париж или Брюссель съезжу. Отдай мои деньги импотент!!
— Добавьте маман, — влезла в шкандаль поэтеска, — что его гендерная суть, при наличии вялого отростка, не даёт ему право тут руководить. Да он и сам ненамного отличается от сущности кобеля. ПапА лучше добровольно дайте маман денег… Мне тоже уже осточертело вываривать свой дубовый совковый трикотаж… иначе сдадим на органы.
Краем глаза Мыкола заметил, как к нему в тыл, вооружившись сковородой, подбирается кто-то из спиногрызов-байстрюков. «А ведь действительно сдадут, с них станется», — мелькнула у него в голове паническая мысль, и что-то тёплое потекло по его ногам. Он засунул руку в карман и собрав всю наличность, бросил её вверх. И пока его домочадцы, давя друг друга собирали деньги, он выскочил из дома и вскочив на видавший виды мотоцикл, отправился на покос.
В небе кувыркались ласточки. Где-то страдала схоронившаяся в дупле иволга. Всё вокруг радовалось жизни...И только дорога, оставшаяся ещё от хана Батыя, плавно бежавшая по краям заболоченного подлеска, ничему не радовалась и не мечтала о лучшей доле, в отличии от едущего по ней активиста, землероба-единоличника. Всему приходит конец... И вот после очередного поворота, дорога наконец-то вышла к полям, на которых колосились озимые. Вернее будет написать, раньше колосились озимые, а сейчас деловито сновало чудо вражеской техники комбайн Джевелин. Он практически уже заканчивал убирать Мыколыны озимые. В кабине зверюги сидел хорошо известный всей округе фермер Ад. На краю поля стояла его машина Джип Чероки, возле которого на траве, резалась в карты его бригада. Хотя, сказать по-правде с Ада был такой же фермер, как с мичмана адмирал. Он, конечно, мог на комбайне убрать поле от урожая, но только вот поле-то обычно было чужое. Ад был местным смотрящим от центровой братвы и кто не отслюнявливал ему за охрану, тот ставился на счётчик и лишался всего добра нажитого потом и кровью. Закон суров, но он закон.
— Я же тебе, хороняка, говорил, чтобы ты не забывал мне платить. — суя кулачищем в рыло стоящему на коленях Мыколе, говорил Ад. — А ты, что решил со мной в кошки-мышки поиграть!? Ну и как, понравилось играть? Правда, весело?… Было ваше, стало наше. Но у тебя рогуль проблема — не весь ты мне долг погасил. Придётся и дом твой в уплату долга забрать.
— Я буду жаловаться, — пискнул Мыкола.
— Давай. В письменном виде или по телефону? Ты же не забыл, что я врио прокурора области?
— Так, а что же мне делать, я ведь ещё и банку по кредиту должен?
— Мужик, ты я смотрю крепкий хоть и бестолковый… Пожалуй мы тебе твою хибару оставим, но с одним условием.
— Готов на любые условия…
— Готов? Вот и умничка. — ухмыльнулся Ад. — Значица так, завтра к десяти утра, чтобы был в городе. Зайдёшь в военкомат в кабинет 208, там тебя уже будут ждать, подпишешь контракт и летите дикие гуси, летите. А чтобы у тебя не закрадались дурные мысли в башку, мы твою дочку-шлюшку, выведем на большую дорогу — на МКАД. Не против?… Ну, тогда у меня с тобой всё.
Взревев форсированным двиглом, Джип рванул с места и через пару секунд исчез за горизонтом. Мыкола облегчённо вздохнул и аж заколдобился.
Инда не перевелись ещё сильные духом за поребриком...
Жизнь на МКАДе или похождения Пчёлки Майки
Предисловие:
Продолжение рассказов: «Мадам Лайно», «Инда расхомуталося солнышко» из моей книги юмора «Удивлённая Одесса».
Моросило и мрячило. Как сказал бы классик жанра — было не комильфо, не колдобило. В предутреннем тумане жизнь на МКАДе, замерла. Почти все водители грузовых фур и искатели недорогой, но продажной любви отдыхали, а тем кто спешил по своим делам было не до путан, стоявших на обочине трассы. Хотя и те, в эти предутренние часы, предпочитали отдыхать. Остались самые стойкие ночные бабочки, путаны-стахановки.
На остановке автобуса одна из таких путан, отдыхала и подсчитывала свою ночную выручку. «Жизнь удалась», — подсчитав деньги, которые она заработала своим уже давно не молодым телом, подумала Пчёлка Майя — это была она — наша старая знакомая, которая теперь трудилась ночной бабочкой на МКАДе.
Часть денег, она спрятала у себя под французский корсет, который выгодно скрадывал её возрастной целюлит, а другую, большую часть, отложила своей «крыше» сутику Самвэлу, который пас её здесь на трассе.
Конечно, ей до слёз было жалко отдавать свои кровные, но страх наказания, пересиливал жадность. Однажды она попробовала схимичить, продинамить сутика, наказание субботником превзошло по жестокости средневековые пытки инквизиции. Её вывезли в тайгу на лесоповал и оставили там на неделю. Наверное, не пользовал её там только медведь. Ссыльнопоселенцы драли её во все места сутками — без выходных и проходных. Но не это было обидно — пользовались ею бесплатно. Сутик, возможно, что-то и получил, но она кукиш с маслом и геморрой, который потом долго и нудно лечила. Так что лучше отдать часть денег, но сохранить другую часть и здоровье.
Сравнивая свою теперешнюю жизнь с той прошлой, когда она молодая и бестолковая бакланка-кандейщица, отдавалась за почти бесплатно (бухало не в счёт) в севастопольских бытовках и кораблях, она невольно приходила к выводу, что та жизнь прожита ею зазря. Кроме негативных воспоминаний и трёх байстрюков у неё не осталось ничего ценного. Её подруга по учёбе Лайно сумела не только там зацепиться, подцепив мужа с севастопольской пропиской, но и со временем стать солидной дамой содержательницей элитного борделя. Она же вылетела с Крыма за Урал, где прозябала в старом пятистенке, с помешанным на социальном равенстве своим отцом, бывшем мичманом Мыколой Поломарём, которого за систематические хищения, вычистили с бербазы в отставку.
Флотское начальство воровало тоннами, списывало корабли на иголки в Китай, Турцию и Индию, а его, простого кладовщика, сделали козлом отпущения. И хорошо, что ещё не посадили, а заставили сдать севастопольское служебное жильё и
|