его стороной. Не послушался Янко своего дадо, воспротивился наказу отца. Спознался пылкий чаворо с названным братом своей возлюбленной, Рохом. Подарками одарил и уговорил парня оказать по-мощь в тайном деле. Вознамерился он покинуть свой табор без отцовского согласия и вместе с Таней отправиться по белу свету кочевать, а пройдёт время, отец простит, и вернутся они тогда в родной табор. Припрятал от семьи червонцев да серебра, на первое время хватит. А коня выбрал лучшего из отцовского табуна: когда обнаружат бегство, их бричка будет уже далеко — не догнать.
Затухают костры цыганские, меркнут уголья в темноте, перемигиваются, покрываясь пеплом серым. Прячется тепло в землю от ночной прохлады. Ветер степной взметает золу вместе с искрами и кружит их над цыганским табором. Как звёздочки, светятся искры в ночном мраке, но быстро гаснут, оторванные от родительского костра. Сгорают огоньки на взлёте, потушенные ветром вольным, и ничего не остаётся после них. Ночное небо черно, не светят чергэня – звёзды, тёмен булыбэн — темно небо. Тучи спрятали от земли месяц со звёздами, утаили от очей людских в эту ночь хороводы звёздные, скрыли Млечный Путь от глаз влюблённых. Разошлись ромалы по своим шатрам новых сил набраться для нового трудного дня, ибо нелёгок их жизненный путь в этом мире. Лачи рят, ромалэ – спокойной ночи, идущие за солнцем! Солнце первыми лучами пробудит вас для новых испытаний.
Не все в ту ночь спали, не все проклинали грозовые тучи, похищающие лунный свет. Нашлись те, кому на руку непогода и кромешная тьма, они вышли из палатки и с великой осторожностью прокрались к реке, где в камышах отыскали спрятанную заранее лодку. Могло показаться, что это два вора, да только выбор их неудачен, палатка, откуда они вышли, была бедна.
Рох бросил на дно лодки небольшой узелок, бережно помог Тане устроиться на корме и, опа-саясь предательского всплеска, осторожно вытол-кал утлое судёнышко из камыша. Какое-то время плыл рядом, держась за борт, а когда от берега удалились на безопасное расстояние, влез к девушке и взялся за вёсла. Молча и сосредоточенно вывел свой чёлн на середину реки.
Вода за бортом черна, как и всё вокруг, и калы́ мысли гаджо — черны мысли его, хоть ликом светел. Коварный план вызрел в озлобленном сердце. Душа будто от сатаны мстительна и жестока. Опустил он вёсла и воззрился сквозь тьму в Танино лицо. Лачи-чай* вздрогнула от его взгляда, хотя и не видно было устремлённых на неё диких от страсти глаз. Она сердцем почувствовала беду, беду, откуда не ждала, не ведала. Нечестивец подсел к ней и попытался прижать к себе, поцеловать.
— Мэ тут камам! Я люблю тебя! Слышишь! Прошу, останься со мной, умоляю. Согласился на этот сговор с одной лишь мыслью: уехать вместе, куда ты захочешь. Всё для тебя сделаю, на всё готов! Не уходи к другому! Останься со мной, — прохрипел он осипшим голосом в её лицо, — Яв ма́нгэ ромнори́! Будь мне женой! Одну тебя люблю! Никому не отдам!
Таня, вырываясь, била его по плечам, по лицу.
— Отачь мандэр! Отачь! Мэ тут накамав! — кричала она — Отстань от меня! Что с тобой? Я принадлежу рому, одного его люблю! А тебя не люблю, не люблю! Пусть раклы* тебя любит! Злыдня*, ненавижу тебя!
— Хотя бы один поцелуй, — сверкнул глаза-ми Рох и добавил, с едва сдерживаемой усмешкой, — на прощание…
— Никогда! Никогда не была и не буду твоей! С этой минуты ты мне больше не брат — ты гаджо! А я ромны, цыганка и люблю цыгана, ему я своё сердце подарила. Авэла! Довольно! Делай, как велел тебе ром Янко.
— Мне слушаться твоего Янко — никогда. Либо ты будешь принадлежать мне, либо… — процедил сквозь зубы гаджо в исступлении.
Уловив в его речах всё пуще разгоравшуюся ярость, цыганка встала, готовая броситься в воду.
Рох ожидал таких действий, поэтому не удивился, а выхватил из-за пояса цыганский чури́ — нож.
— Если в сердце твоём ко мне нет любви, если сохнут губы твои без его поцелуев, тогда получи в свою грудь последний поцелуй, поцелуй моего ножа, — и ударил сестру.
— О, Масхари, сыр дукхано… — вырвалось из уст чайори, — О, Матерь Божья, как больно… Прощай, милый Янко… — и уже немеющими гу-бами прошептала — А тебя проклинаю. Будь ты проклят, гаджо! Тэ скарин ман дэвэл! — Чтоб тебя Бог покарал! Чтоб скитался ты весь век бездомным...
Клинок, прежде чем проникнуть в грудь, рассёк монисто, и на дно лодки посыпались серебряные монеты. В это мгновение выглянул молодой месяц, и с небес пролился лунный дождь, устилая водную гладь серебром и жемчугами. Тихо, без всплеска, опустил гаджо тело молодой цыганки на последнее ложе, выстланное серебром. Приняла река тело лачи-чай. Приняла и сомкнулась над чернобровым челом. Несколько кругов друг за другом разошлись по воде, напоминая серебряные кольца, которым не суждено было соединить любящие сердца.
Долго стоял Рох, глядя на черную воду, как бы прислушиваясь к своей совести, ждал от неё ответа. Но молчала совесть. Молчала оттого, что душа его была мертва — не было в ней жизни, не было в ней Бога. Будь душа живой, разве смогла бы допустить подобное, вынесла такой удар? А раз смолчала, значит, нет в ней жизни, покинул её Бог! Очнувшись, он собрал со дна просыпанные монетки и, чтобы вырвать из себя последние остатки сомнений, зашвырнул их далеко-далеко от себя. Сердце не защемило, не забилось перебоями, его будто вообще не было. Словно в груди гробовой камень застыл.
Янко ждал у рощи свою ненаглядную, напрягая в темноте зрение и слух. Стреноженный вороной конь мирно пасся на поляне возле берёз. Ничто не нарушало тишину. Месяц выглянул из-за туч, украдкой оглядел свои владения и поспешил укутаться одеялом, сотканным из рваных об-лаков. Где-то далеко заиграла зарница, и вскоре послышались отдалённые звуки приближающийся грозы.
Чуткие уши лошади учуяли посторонние звуки, навострились, голова её приподнялась обернувшись на звук. Хозяин, доверяя животному, тоже прислушался. Наконец-то мучительным ожиданиям пришёл конец.
Ступая тихо, как кошка, из мрака вышел Рох.
— Где Таня? Почему ты один! Отвечай! — нетерпеливо выкрикнул Янко, хватая того за плечо. — Неужели она отказалась?!
— Она почувствовала дурноту и пожелала остаться у воды. Она ждёт тебя — там, на берегу. Надо ехать, скорее, пока не разразилась гроза.
— Дурноту? Отчего? Что с ней?
— Тебе лучше знать, — сквозь зубы процедил слова Рох, сверкая дикими от ненависти глазами.
— Запрягай коня, я укажу место, — и уже в возбуждении прикрикнул на цыгана. — Поторапливайся!
Рох сам взялся править, и через несколько минут они были на месте.
— Ступай за мной, — в интонации слышался приказ.
Запах реки кружит голову, прохлада одёргивает плечи, тихий плеск волны ласкает слух. Вот и лодка, уткнувшаяся носом в песок.
— Где же Таня? — с тревогой вопросил чаворо.
— Смотри внимательней, — стараясь смягчить голос, пробормотал гаджо. Его рука легла на пояс.
Янко наклонился, пытаясь разглядеть, что в лодке, и в этот момент холодный блеск безжалостного лезвия, лизнув темноту, ударил под лопатку. Лицо губителя исказилось дьявольской улыбкой и взгляд его прожёг тело поверженного соперника. Никакая тьма не могла скрыть от его глаз мучительную смерть жертвы. Он торжество-вал.
Лодка попала в стремнину, и её понесло. Перевалив тяжёлое тело Янко за борт, гаджо взялся за вёсла и вступил в единоборство со стихией. Небеса разверзлись и потоки воды ринулись на землю, слившись воедино с рекой. Стремнина забурлила, закрутилась в водоворотах. Деревянное судёнышко вертело как щепку, кидало в разные стороны, грозясь перевернуть. Молнии били в берега, освещая поднявшиеся волны. Казалось, небеса решили покарать нечестивца. А Рох, прокусив до крови губы, крепко сжав в руках вёсла, отчаянно выгребал из гиблого места. Он никогда не молился и сейчас не желал выпрашивать ни у кого прощения и помощи. Даже в эту минуту сердце его не дрогнуло и жилы тела превратились в камень. Не чувствовал ни страха, ни усталости, поэтому благополучно достиг берега. Сбрасывая весла в воду, заметил: под лавкой что-то блеснуло. Он протянул руку и поднял серебряную монетку от Таниного монисто, которая закатилась в щель. Покрутил пальцами и уронил обратно на дно. Ставшую ненужной лодку оттолкнул от берега в разгулявшуюся пучину и, отвернувшись, побрёл искать коня и бричку. Но, отойдя шагов двадцать, обернулся. При блеске молнии сквозь струи дождя увидал лодку, уносимую течением, а в ней — светящийся Танин силуэт. И вдруг Рох, не раздумывая, бросился обратно. Бушующая река не остановила его. Брызгами, пеной окатила волна, когда кинулся он вдогонку. Настиг, взобрался и тут только понял всю иронию судьбы. Никакой Тани там не было, на дне лишь лежала и светилась серебряная денежка. Разорвав рубаху и свернув её жгутом, душегуб вложил в него находку. Обвязался заместо кушака и вновь кинулся в волны.
Видно, не дорога жизнь проклятой душе, отвергнутому сердцу, в котором нет ни веры, ни надежды, ни жалости даже к себе. Вот он и бросает вызов стихии, испытывая судьбу, сетуя на горькую судьбину. Что-то он всё-таки вынес, не только завёрнутое в поясе, но и в сердце, оттого и вышел из реки невредимым.
Вскочил гаджо в бричку цыганскую, поднял к небу под струи дождя лицо и в отчаянии выкрикнув слова из цыганской песни:
— Грай кало, да ту улыджа миро шэр… — Конь чёрный, да унеси ж ты мою голову, — хлестнул коня кнутом что есть силы. Бричка рванула с места, увлекая несчастного в ночную тьму.
***
Барэлла смолкла. Рука с потухшей трубкой, обессилив, опустилась на колено и застыла. Минута-другая прошла в тишине и, как бы набравшись сил, цыганка молвила ещё слова:
— Прошли годы, как кони, пронеслись они по степи, поднимая облака пыли, и пыль тех событий разметало ветром во все стороны. Всё смешалось. Родились слухи, будто сам государь, войдя в почтенный возраст и оставшись без наследника, искал своего сына, рождённого крестьянкой, вот по этому перстню, что красуется на моей руке уже много лет. Правда ли это, или выдумка, мне не ведомо, но сказки цыганские готова всю ночь рассказывать.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
* гОжо чайори (цыган.)- красивая девушка.
* чавори – парни.
* днище – расстояние в один день пути.
* заутро – рано утром.
* Гаджо – не цыган.
* Чакиро - девочка
* Лачи-чай – невинная, целомудренная девушка.
* ракло, раклы – русский парень, девушка.
* злыдня – злой человек.
| Помогли сайту Реклама Праздники |