почти мой ровесник?
- Это который с колеса обозрения спрыгнул?
- Ага, Мартин. Катались мы в общей компашке лет десять назад на снегоходах в Татарстане, у меня там бабушка двоюродная, по отцу. И мы к ней на день заехали. Голодные как раз, а у нее там хозяйство, десять гектар, все такое. Ну, бабуля старая. Кормила нас домашними колбасками. Так вот этот дядя-сноб большой, считал себя потомком князя Ромодановского… ну был у него такой бзик и, в общем, на всех свысока смотрел. Короче, ему бабушка говорит – чего, мол, ты, сынок, одну картошку ешь, ты вегетарьянец чтоль? Вот так прям и сказала – через мягкий знак, как будто «Вольтерьянец» прозвучало. Но в общем, речь не об этом. Дядя Мартин на это ей говорит: а почему вы, бабушка колбаски по тарелкам руками кладете, а не вилкой?
Борис хмыкнул. Вадимыч приподнял брови:
- Прикинь такое ляпнуть. Меня чуть не перевернуло от злости. Клянусь, если бы не родная кровь – взорвал бы ему башку. Хорошо, бабушка ничего не поняла.
- Но, послушай Вадимыч, - возразил как бы с неохотой Борис, – ведь люди этими руками ковыряют в носу, трогают член и еще бог знает что делают, в самом деле.
- Это неважно, - отмахнулся Вадимыч, - так нельзя!
- И все же не согласен – я знаком с этой дрянью и честно говоря, – ну ее. Между шансом прослыть грубияном и подцепить какую-нибудь дрянь, я выбираю первое. По-твоему, он что, должен был сожрать эти котлеты через силу?
Вадимыч вскочил с кресла:
- Именно так, Борис! Именно так! Он должен был их сожрать! Человек, наделенный внутренним чувством такта, обязан сожрать.
- И заболеть?
- Да, это жертва, можно даже сказать сакральная жертва, но этой низменный атрибут того дара, которым наделили тебя высшие силы. И как любой дарованный свыше дар - он несет свет и добро людям, порой принося в жертву обладателя дара. Такова его миссия, его крест, если угодно!
- Ты гонишь, Вадимыч.
Вадимыч открыл рот, но не успел ничего сказать – в дверь замысловато постучали. Вадимыч поднял указательный палец вверх – намекая, дескать, что разговор еще не окончен, спешно подошел к двери, открыл, и глаза его тотчас полезли на лоб:
- Что случилось?!
- Всё! Лангермановцы! – ответил, задыхаясь Киря, втаскивая Антуана, у которого все туловище от подбородка до паха пропиталось кровью. Бросив увесистую сумку-рефрижератор на пол, Киря опустил Антуана и сам сел рядом – на диван.
Вадимыч суетливо глянул в проем и спешно прикрыл дверь.
- Лангермановцы?! Сколько?!
- Один, - выдавил из перекошенного рта Киря, - кончился. И этому хана… походу.
Киря снял шлем. Изо рта Антуана пузырями шла красная пена, безжизненные глаза смотрели в потолок, на темных щеках светлели следы от слез.
- В диафрагму попали, это все.
- Врач…
- Бесполезно, отходит.
- В диафрагму это да… - произнес подошедший Борис, хмуро оглядев умирающего Антуана.
Антуан громко захрипел, вытолкнув изо рта порцию бурой густой крови.
- Лангермановец…. В список внесли, значит, - Вадимыч упер пухлые руки в бока, поковырял носком ботинка ножку дивана, - мда-а-а.
- Вот ты и просчитался, Вадимыч, - сказал Борис, кивнув растерянному толстяку.
Киря снял китель и принялся вытирать вафельным полотенцем лицо и шею.
- Теперь у каждого из нас по косяку.
- Черт!
- Слушай, Вадимыч, - сказал Киря, швырнув полотенце в угол дивана, - поехали в Гинзу.
- Да подожди…
- А чего теперь?
- Боре ведь надо аппаратуру собрать.
- А что ее собирать, - отозвался Борис, - «Андромеду» я не разворачивал, дрон не запускал, пара минут и все.
Он вернулся к своему столу, и принялся убирать в чехлы, аккуратно разложенные приборы.
- Ну что ж, поехали… тогда.
Вадимыч снял с вешалки куртку, задумчиво проборматал: - мда-а-а, не думал я…
Киря еще до конца не отдышавшийся, надел свой бутылочный пуховик, застегнул до самого подбородка, и, глядя на пластиковый стаканчик, оброненный десять минут назад Антуаном, слушал, как Борис тихо напевает:
- Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе видна-а-а…
