дворец только тебя одну, - сказал стражник. - Не утруждай себя лишними разговорами. Будь благоразумной и следуй за мной, – с этими словами он вышел из комнаты.
Как только он ушел, Сабина поспешила найти защиты в объятиях матери.
- Матушка, я не хочу туда ехать, мне страшно! – жалобно заговорила она.
- Иди, иди и ничего не бойся, доченька, все будет хорошо, твой отец уважаемый человек в городе, с тобой ничего плохого не может случиться, - торопливо заверила её мать.
Эти слова немного приободрила девушку и, сопровождаемая недоумевающими взглядами челяди, Сабина проследовала к ожидающим её носилкам. Корнелия же, проводив её и не желая оставаться в опустевшем и сразу тем опостылевшем доме, прихватив приготовленные дары, направилась в храм Исиды, чтобы молить богиню сжалиться и вернуть её детей их родным пенатам.
Не ведая того, что произошло в отчем доме, Лидия, не покладая рук, трудилась в мастерской. Работа спорилась. Стежок за стежком – и за прошедшее время она одолела половину задания. Дружная трудовая песня общинниц, которую девушка быстро выучила и негромко подпевала вместе с остальными, помогала не замечать усталости и не допускать промедлений. Пальцы без устали ловко и крепко сшивали ткань. Однако мысли девушки вовсе не были так же ясны и четки, как дело рук её. Близилось время начала занятий в училище и на душе становилось все тревожнее – Лидия все больше начинала опасаться, что из-за работы ей придется пропустить уроки.
Это было неправильно и этого нельзя было допустить, ведь если она не будет посещать занятия в училище, она не сможет сдать катехизис, а значит никогда не станет оглашенной, а разве не для того она здесь? Но в тот самый момент, когда она всерьез уже вознамерилась бросить работу, прикидывая, сразу ли выгонят её за такой проступок из общины, или вероятнее, что поругают, а потом поймут и простят, в мастерской появилась старшая общинница и сразу обратилась к новоявленной швее.
- Сколько изделий у тебя готово, Лидия? – спросила матушка Биррена, и одновременно, не дожидаясь ответа девушки, сама быстро пробежала пальцами по уже сшитым хитонам.
- Что-то около дюжины, матушка, - отвечала девушка.
- Умница. Ну а теперь оставь все это, дочка, и отправляйся-ка в училище, - сказала Биррена, забирая у девушки недошитый хитон, иглу с нитью и наперсток. – Работа в общине не должна помешать тебе изучать катехизис.
Услыхав такую речь, девушка просияла от радости.
- А как же остальное? – для виду обеспокоилась она, не умея скрыть счастливой улыбки.
- Иди, иди, занятия вот-вот начнутся. После вернешься и доделаешь остальное.
Больше не заставляя себя уговаривать, Лидия выпорхнула из мастерской.
- Но ведь она не успеет дошить, - с недоумением молвила одна из работниц.
- Отец Афанасий велел отпустить её, - с досадой отвечала матушка Биррена, – а ты тут выкручивайся как знаешь, - недовольно проговорила она себе под нос.
Выбежав из распахнутой калитки общины, девушка очень скоро уже шагала по выложенной белым камнем тропинке сада в сторону училища. Урок ещё не начался. Ожидая учителя, одногруппники рассаживались по местам, взволнованно и шумно обсуждая меж собой трагические новости, которые к тому времени облетели уже весь город.
- Мир вам, - поздоровалась Лидия, присоединяясь к остальным.
С появлением отца Афанасия взволнованные речи и споры стихли, все внимание учеников обратилось на учителя. Афанасий выглядел хмурым, усталым, как будто постаревшим сразу на много лет. Однако, вместо того, чтобы заговорить с учениками о том, что больше всего теперь волновало каждого из присутствующих и чего абсолютно все от него ждали, он повел совсем другую речь:
- Итак, вот и настал, Божьей милостью, тот решающий для вас день, когда вы будете говорить и нести предо мною ответ, а я - лишь вопрошать и слушать, - сказал он, вызвав новую волну оживления среди собравшихся.
У Лидии отчаянно заколотилось сердце: неужели сейчас решится её судьба? Экзамен? Уже? Но она совсем не готова…
- Итак, для начала поговорим про основы основ, – безапелляционным тоном продолжал тем временем учитель, не оставляя ученикам ни времени, ни шанса хоть как-то собраться и подготовиться. - И это Нагорная проповедь и заповеди блаженства. Памфил.
- Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.
- Теосебия.
- Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
- Темеху.
- Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
- Синухе.
- Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.
- Бата.
- Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.
- Лидия.
- Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
- Хетти.
- Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.
- Селевк.
- Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.
- Мирон.
- Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать, и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.
- Прекрасно. Это вы знаете, – холодно констатировал учитель. - А теперь, Хетти, огласи нам две наиважнейшие заповеди Господни.
- Возлюби Господа Бога всем сердцем и ближнего как самого себя.
- Верно.
- Учитель, а если этот ближний обернулся иудой-еретиком, предавшим Спасителя, то как следует с ним поступить в таком случае? – спросил в ответ Хетти, останавливая экзамен.
- Ты спрашиваешь то, что сам должен сегодня мне отвечать без запинки, то, что давно должен был затвердить не только в мыслях, но в самом сердце, - сердито отвечал ему Афанасий, но почему-то, к удивлению остальных, не прогнав вон столь дерзкого ученика. - Мы говорили об этом, и ты должен был бы это знать.
Хетти, смутившись, замолчал, озираясь на приятелей в ожидании подсказок.
- Твой брат ответит за тебя.
- Камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла. Всякий, кто упадет на тот камень, разобьется, а на кого упадет, того раздавит, – тут же отозвался Синухе.
- Отлично, - кивнул ему Афанасий.
- Но зато я твердо усвоил другие слова Спасителя, - не унимался упрямый Хетти. – Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч. Разве эти слова не должно знать?
Тот же вопрос ясно читался и в глазах остальных. Чему он их учил? Неужели эта жажда мести, которой светятся их глаза, это его заслуга? Или же он просто никудышней учитель, что так и не смог утвердить в их сердцах заповеди Истины и вытравить оттуда язычество, усвоенное ими с молоком матерей.
- Что ж, - заговорил в ответ Афанасий, обращаясь не только к Хетти, но и к остальным ученикам, - это пророчество истинно, как и все пророчества Слова, иначе и быть не может. И восставал брат на брата, и немало повидали наши братья мечей. Мертвый храбрым не бывает, верно, Хетти? Взявшие меч, мечом погибнут. Если ни мои уроки, ни смерть Макария тебя не научили ничему, то порасспроси после Гая на досуге, - если, конечно, нам с владыкой удастся вытащить его живым из застенок – только этим теперь заняты все мои помыслы. А ещё тем, как предотвратить гонения на общину, которые могут начаться со дня на день, и всё это в результате того, что несколько учеников нашего училища решили провозгласить себя карающими мечами для еретиков. Ещё не будучи причастными Христу, они решили, что способны мстить за Него! Не усвоив истину, они вознамерились нести её другим, побивая их камнями. Вы слышали, что сказано око за око? А я вам говорю любите врагов ваших и благословляйте проклинающих вас! Не этому ли учил я вас, вслед за Спасителем? Но, к несчастью, когда экзаменатором становится сама жизнь, она спрашивает гораздо суровее любого учителя. Незнание законов - не оправдание и, увы, не избавляет от ответа перед высшими законами бытия, данными нам в Священных Писаниях. И вы именно для того приходите сюда, чтобы узнавать их и не вершить беззаконий. Преступлением закона ты бесчестишь Бога. Хетти, слышишь ли ты меня? Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим – вот что говорил Спаситель. А что касаемо безбожников и еретиков – то это дети диавола, и их ожидает участь, соответствующая их поведению в жизни: болезнь и печаль, и воздыхание, сопровождающее мучения, ибо, отринув разум, к стыду своему, уподобляются скотам несмысленным. Потому и Божественное Слово не допускает, чтобы они имели мир, ибо безбожные не имеют мира, они творят дела горести и печали. Смотрите на неразумные народы, не внявшие Слову, чья страна теперь опустошена! Да будет наше верное оружие против еретиков - слово Божье, соблюдение заповедей и законов. Вот наш меч. Наша брань - не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной! А ведь многие, будучи ревностны по отношению к посту, оскверняют самих себя помышлениями сердец их, совершая бесчестные деяния. Не делая дел, принадлежащих свету, они совершают дела тьмы. Но впишите то навеки в скрижали своих сердец: лишь когда все мы отложим лицемерие и зложелательство, удалим от себя гордость и ложь, только тогда возможем достичь любви к Богу и ближнему нашему. Если любим Бога от всей души, всею крепостию и силою, а ближнего нашего как самих себя, только тогда мы восприимем то, что приготовил Бог любящим Его. Итак, Хетти, все ли ты понял?
Хетти слушал учителя, мрачно глядя на него исподлобья и скрестив руки – весь его вид говорил о том, что эта речь ему не по душе. Однако в ответ на последний вопрос он лишь молча кивнул, более не желая выдавать своих помыслов.
Афанасий же продолжил опрашивать остальных, а по итогам экзамена всех без исключения учеников объявил оглашенными и разрешил отныне посещать службу в храме.
***
После вечерни община празднично преобразилась. Cтало многолюдно и шумно. Нарядно одетые общинники не спеша направлялись сюда из храма, воодушевленные и радостные после причастия, и в преддверии торжественного застолья, радостно приветствовали друг друга улыбками и объятиями. Столы в открытой трапезной под навесом ожидали их, застеленные старательно выбеленными скатертями, заставленные пышными букетами прекрасных благоухающих цветов, яствами и кувшинами с разбавленным вином и водой. Угощение было скромным – здесь были хлеб и запеченная рыба, латук и другие овощи, оливы и сыр… но зато этого угощения было много, сразу было видно, что сколько бы народу не явилось к обеду, еды у гостеприимных хозяев хватит для всех гостей – а их все прибывало. В широкую открытую калитку заходили все новые и новые люди. Среди них были не только христиане, но и все, кто только намеривался принять крещение. Они шли целыми семействами; увечных, больных и калек тоже вели с собой.
Когда же в общине появился сам епископ Александрийский, в сопровождении диакона, весь люд тут же окружил его, спеша перемолвиться с владыкой хотя бы словом и получить благословение.
Лидия, с тех пор как, справившись с работой, была предоставлена самой себе, не отходила от калитки - после того, как Синухе в подробностях рассказал, что и как ему сказала её матушка, девушка была уверена, что та обязательно придет к ней и надеялась, что, увидев, какие здесь хорошие, добрые люди, и как здесь все красиво, не станет ругать
