Подруга по несчастью

«Нечего так орать!», — обращался Сева к кладбищенским воронам. Они черной сетью опустились на землю, будто пророчили недоброе. «Кыш, зараза, накаркаешь!»

Лучи заходящего солнца отражались от надгробий, тени от которых, длинные, причудливые лежали на земле. Закат алел ярко и зловеще, то ли предвещая холодную погоду, то ли поддерживая воронье. Очертания оград, памятников, корявых ветвей на багровом фоне казались неестественно четкими, темными, нереально большими. Человек чувствовал себя жалким лилипутом в мире мёртвых великанов. Шорох крыльев, кики птиц. Ни шума машин, ни людской суеты. Жуть.

Вдруг в стороне, тускло, визгливо: «Мань, Мань, Мань…, Мань, Мань, Мань…»

Сева брел по старым захоронениям. Путник думал, что тропинка приведет к воротам, но, видимо, ошибался. Идти было тяжело после работы. Сегодня закопали трех покойничков. С друганом Толиком с утра рыли могилы. Еле справились в срок. За час до первой церемонии наехал разъяренный Бугор. Кричал до хрипоты. Люди изнывают от желания опохмелится, а тут вопят: «Не уложимся по времени  -  выгоню к той самой матери!». Увольняй, сам хватай лопату и вперед! На тот свет молчаливых клиентов  проводить всегда успеем. Часом раньше, часом позже, им без разницы.

С трудом, но закончили. Родные усопших не остались в долгу. Поэтому сейчас было тяжко вдвойне, от той самой благодарности. Не держали ноги, глаза слипались. И как они так незаметно приняли на грудь почти два литра на троих! Чуток на утро осталось. Толик скопытился там же. Напарник пошел домой. Что за странная прихоть – каждый раз ночевать под боком жены? Всеволод хвалился, будто это принцип, но в душе знал: никакие обстоятельства не заставят остаться на кладбище, страшно. Только не признается в этом. Хотя Петрович, сторож, живёт здесь, и все в порядке! Правда, его каморка в отдалении от могилок. Из окна, с холма, городские огни видно, дорога близко. Да и сам дедок, к вечеру уже вдрызг пьяный спит.

Солнце село. Стемнело. Тропинка под ногами затерялась. Человек понял, что остался один на заброшенной территории. Круглая луна недобро выглядывала из-за рваных облаков, гонимых ветром. Ночное кладбище со смутными шорохами и звуками казалось бескрайним. Живой сущностью пробуждалось той стороной своего бытия, которая недоступна днём. Корявые ветви растений тянулись ввысь, будто руками, цеплялись за одежду. Отполированные надгробья отражали матовое сияние небесных светил. Тени сглаживали очертания. Глаза с посмертных фотографий вглядывались в окружающий мир из другого измерения, следили за чужаком, который был здесь иным, непозволительно живым. Пока...

«Мань, Мань, Мань…, Мань, Мань, Мань...», – протяжно, глухо, ниоткуда…

Скрип ветки. Неуловимое движение. Тихий вздох, и нечто промелькнуло во тьме. Сева почувствовал: кто-то рядом.
По спине забегали мурашки, ноги сделались ватные, не пошевелить. Мужчина вскрикнул, неожиданно громко. В ответ - многократное эхо. Возглас ожил, сам по себе разлетелся по всем уголкам последнего пристанища мертвых. Обезумев от страха, путник бросился наутек.

Бежал долго. По сторонам не смотрел. Боковое зрение выхватывало аллеи во мраке, ведущие в никуда, усыпальницы, призрачные облака, парящие над могилами. Тучи разошлись, блюдце луны отражалось в стеклах портретов. Силы таяли. Выхода не было. Сева почувствовал: сейчас упадет на погребальную плиту, не сможет больше подняться. «Господи, спаси и сохрани! Если я выберусь отсюда, пойду в Храм, начну новую жизнь! Пить брошу, клянусь тебе, Господи!»

Внезапно земля разверзлась, мир перевернулся, и бедолага провалился в темноту. Летел считанные секунды. Упал на нечто комковатое и рыхлое. Следом что-то посыпалось. Наступила тишина, прерываемая тяжелым, с присвистом, дыханием. «Ё-моё!.. Я в могиле!» — охнул и потерял сознание...

«Холодно. Сыро. Где он, что случилось?». Голова раскалывалась. Во рту пересохло. Открыл глаза. Над ним темное небо в зловещих косматых тучах. Вокруг сочащиеся влагой земляные стены. Вспомнил, как отвели три похоронных обряда, расслабились сверх меры, как заблудился по пути домой, бежал по ночному кладбищу и угодил в свежевырытую яму... «Ё-моё...», — шептали трясущиеся губы.

Чуть слышный шорох в ночной тишине. То ли вздох, то ли стон... «Я не один, здесь кто-то есть!…»
Волосы встали дыбом. Ощутил: на него смотрят... «Господи, спаси и сохрани! Помоги, Господи! Чур, меня, чур!»... Начал вспоминать, как надо креститься.

Опять возня и топтание рядом. Нечто мягкое коснулось сжавшегося в комочек человека. Он закричал. Голос эхом отозвался со всех концов усыпалища.

Из темноты, не мигая, глядели два желтых глаза. Над ними угадывались большие черные рога. Ниже — необъятная косматая борода... «Дьявол! Чур, меня, Дьявол!» — выдохнул Сева. Его последней мыслью было: «Ну, вот и все. Конец... Я в аду… »

* * *

Утреннее солнце осветило последнее прибежище упокоившихся. Поднялось выше, заглянуло в недавно выкопанную могилу. И несказанно удивилось, обнаружив там, где им быть не положено, двоих: человека, седого, скрюченного, который то ли спал, то ли был без сознания, в одном углу; а в другом..., напротив, окаменев от ужаса, застыла... большая серая коза. Глаза её желтели из-под рогов. Лохматая борода дрожала. На шее мерцал ошейник с надписью «Маня».