Степан Игнатьевич был в селе личностью незаурядной, даже можно сказать выдающейся. Жил один, летом носил трико и футболку, а зимой фуфайку и ватные брюки. Сухощавый и острый на язык Степан, собирал вокруг себя подростков и рассказывал им разные истории о себе и о жизни после войны. Ходил Степан одним плечом вперед, может, поэтому и прозвали его ледоколом. А может по другому поводу.
Выдающимся его считали потому, что не было в селе такого умельца как он. И лудил, и паял, и для лошадей упряжь делал на загляденье, и печи клал, и валенки катал, а подшивал их так, что они лучше новых казались.
Зимними вечерами собирались ребятишки у него в избе. У каждого пара валенок с собой, проношенных и пара совсем негодных, из голенищ которых, Степан и ставил заплатки. Дети приносили ему за работу, кто сала кусок, кто яиц десяток, кто пирожков. В общем, у кого что было. Степан раскладывал на столе принесенные детьми продукты, наливал в кружки чай заваренный на листьях смородины и ягодах шиповника и усаживал детвору за стол. Для них это был праздничный ужин. А Степан садился у печки, раскладывал свой инструмент на табурете, приступая к работе, начинал свой рассказ.
- Было мне тогда около тридцати. Встал я как-то утром раненько, смотрю в окно, а дым из соседской трубы столбом вверх поднимается. Ну, думаю, погода ясная, надо бы на охоту сходить. За Аникиной балкой, еще по осени заприметил лежку заячью. Самое время навестить косого. Ружьишко на плечо, рюкзак за спину, встал на лыжи и покатил к лесу. Бегу, а на сердце радость такая, будто меня в кумовья позвали на крестины. Снег под ногами искрится, синички на кустах тенькают. Скатился с берега и пошел по реке. Решил с версту по ровному руслу пробежаться, а там и балка слева. Снежок рыхлый, все припорошил, бело и светло вокруг. Вдруг, меня как кипятком обдало. По прямому ходу, я в полынью и заехал. Кромка льда острая, хрупкая, начал пробираться к толстому льду, да не тут то было, на дне течение быстрое, упругое и глубина уже такая, что ногами не достать. Скинул я ружьишко, рюкзак, да фуфайку, а легче не стало, под лед так и тянет. Ну, думаю, все конец мне. От домов далеко, если кричать, бесполезно, ни кто не услышит.
Оперся локтями о лед и потихоньку промерзаю. Даже дрема напала. И чувствую, под ногами у меня что-то зашевелилось, и поднимает меня все выше из воды, я уперся ногами и так из промоины выкатился на лед. Смотрю, а в полынье что-то серое всколыхнулось громко и затихло все.
Встал я, ружья нет, рюкзака с фуфайкой тоже, рубаха и подштанники к телу примерзают. Побежал босиком по снегу домой. Валенки с лыжами в реке остались, ну и носки, видимо скатились, пока барахтался. Не помню, как до дома добежал. Встал в сенях, думаю, если зайду сразу в тепло, то и обмороженные ноги и все остальное, что к ногам поближе, насовсем потеряю. Рубаху местами с кожей снял, чтобы в сухое переодеться. Снега занес в тазике и оттирал ноги, ну, и все остальное, пока не почувствовал боль.
Вот такая история со мной случилась. А ведь я даже не заболел тогда. Только кожа с ног слезла, да новая наросла. Но, до сих пор вопросом мучаюсь, кто же тогда меня спас? Это было что-то большое и сильное. Такой большой рыбы у нас в реке быть не могло. Летом нырял в этом месте, ничего такого необычного не обнаружил. Родник там бьет на дне, небольшой, но с особенностью. Он, то в реку воду качает, то из реки. Образуется воронка и всасывает воду, наверно подземное русло у реки есть.
Степан развел руками и замолк. Ребята встали из-за стола, взяли свои подшитые валенки и тихонько разошлись по домам.
Где теперь эти Иваны, Степаны, Кузьмичи? Которые рассказывали детям разные истории. Пусть что-то было правдой, а что-то выдумкой, но каждый рассказ был уроком, который запоминался на всю жизнь.
|
Да, много историй случается.
Написано очень хорошо. Легко читается.