одна была, вроде, на вас похожая... рыжая такая. Ну, она совсем расшалилась, стала в алтаре плясать, а тут и произошло...
- Что произошло? - весело переспросила Алла, даже несколько, как мне показалось, игриво улыбаясь сторожу.
- А то и произошло, - вдруг глубоко вздохнув, повторил сторож, - исчезла она. Совсем исчезла, словно в звёздном свете растворилась... Бог её, что ли, наказал за потеху в святом месте... В общем, прибрал себе, не стало её тогда.
- А дальше что было? - это уж я вмешался в разговор.
- Да, что было... Ну позвали туристы меня, я тут рядом живу, стали девчонку эту искать, не нашли. Потом милиция приезжала, меня таскали... Да что я! Я и не видел ничего. Девчонка не объявилась, а только уж который год, весной, или летом, вдруг из храма по ночам музыка слышится, свет мелькает, а в дверь заглянешь... танцует там эта девчонка, танцует прямо на амвоне, ну вот - где вы стояли, - он взглянул на Аллу, - танцует, а у самой по лицу слёзы катятся и плачет она, плачет, а остановиться не может. А потом пропадает всё.
- Страшную вы историю рассказали, - став очень серьёзной сказала моя спутница, - да, дуры мы девки, удержу не знаем.
...Спустя полчаса мы уже сидели у нашего сторожа в гостях, на тесной кухоньке его деревенского, слегка покоившегося домика. Большая белёная печка топилась так жарко, что весенний мороз, стынущий за низким оконцем, казался уже не страшен. На столе, крытом выцветшей клеёнкой, на деревянной доске, сипел только что скипячёный чайник. Было светло и уютно в этой неказистой кухоньке, оклеенной дешёвыми обоями и с полом из больших, крашенных коричневой охрой, досок.
Хозяин попивал чаёк из щербатого гранёного стакана в старинном затёртом подстаканнике и неторопливо рассказывал о себе.
- А я как из армии дембельнулся, не хотел снова в деревню ехать, нет... Подался в Сибирь, на стройку. Тогда. знаете, великие комсомольские стройки были... народу туда ехала, тьма! Народ всё молодой, весёлый... девчонки были такие... разбитные... но без всякого безобразия, не подумайте, не то что сейчас!
- А что, сейчас уж такие плохие девчонки? - спокойно, без вызова спросила Алла. Она сидела за столом тихая, задумчивая, неслышно помешивала чаёк в своей маленькой, когда-то цветастой, но уже довольно вытертой чашке.
- Да нет, - немного смутившись, ответил хозяин. Сейчас девчонки, я погляжу, даже умнее тогдашних. Цену себе знают, расчётливые... А только, тогда проще всё было. Народ был простой, беззаботный... Жизнь, видно, такая была - беззаботная, что ли... О будущем не думали, легко жили.
- Странно, - Алла откинула движением головы назад свои золотистые волосы, - а нам про то время совсем другое рассказывают: всё было запрещено, все были забитые и запуганные, должны были всегда и везде хвалить вождей и отдавать начальству честь, вот так, - она подняла косым движением правую руку ко лбу, изображая, видно, что-то вроде пионерского салюта.
Тут я не удержался и прыснул в свой стакан. Потом меня затряс какой-то мелкий противный смех, я не мог остановиться и, чтоб уж совсем не выглядеть дураком, выскочил из-за стола и устремился к двери. Там я довольно сильно приложился лбом о верхнюю дверную притолку и выскочил через небольшие сени на крыльцо.
Ночь была тихой, холодной. Через улицу, у церкви светились, словно фарфоровые, гроздья матово-белой черёмухи. Я даже, как будто, слышал их аромат. И эти весенние звёзды... У самого дома густо разрослись невысокие вишни. Они стояли ещё голые, безлистные, но на ветвях уже набухали белые свечи цветочных почек. Вот-вот и они раскроются всеми своими трепетными нежными лепестками, словно взорвутся маленькими прозрачными звёздами и по вишнёвым кущам полетит, зашумит белая весенняя вьюга...
Хозяин вышел во двор покурить. Он был в хорошем настроении, хлопнул меня по плечу: - А что мы всё на вы, да на вы... Колян меня зовут, а тебя как?
- Вячеслав.
- Вячеслав... Ишь ты... Славка, значит! У меня тоже в армии друг был Славка, хороший парень... Он потом в офицеры вышел, мне письма писал...
Николай замолчал и некоторое время курил в задумчивости, глядя куда-то сквозь вишнёвые ветви.
- Убили его... в Афгане. - Закончил он глухо.
На порог дома вышла Алла. Волосы её были распущены наподобие гривы и эта рыжеватая грива отливала в темноте тёмным золотом, словно светилась от какого-то внутреннего огня.
Колян стоял раскрыв рот и по-детски улыбаясь смотрел на Аллу.
- Что, красивая? - несколько иронично спросила она и как-то скептически взглянула на меня, тихо стоящего среди вишнёвых ветвей.
- Красивая, - признал Колян, но тут же, оглянувшись на меня, делано шутливо добавил: - Хороша Алла, да, жалко, мало...
- А вы не досказали свою историю, - прервала его Алла: Ну, уехали вы на комсомольскую стройку...
- А дома мать осталась, - став серьёзным продолжил хозяин, - одна осталась. Письма мне всё писала: приезжай, Коля, что ж ты из армии даже не заехал, у нас вон вишни цветут, а весна такая тихая да ясная, выйдешь в сад вечером, на небо взглянешь, а там середь белых цветов - звёзды... Потом писала: приезжай Коля, уж вишни поспели, лето к осени тянется, я варенье варю, твоё любимое вишнёвое... А кот Дусик совсем загрустил, никуда уже не ходит, мышей не ловит - старый стал, всё на скамье у дома лежит, да на калитку смотрит - хозяина ждёт, а ты не едешь...
Тут Колян неожиданно заплакал. Он плакал громко, навзрыд, по-мальчишески, никого не стесняясь и размазывая слёзы по лицу жёстким своим рабочим кулаком. - А я всё на стройке верчусь, - продолжил он, немного успокоясь, - всё башли заколпачиваю. Вот, думаю, накоплю на жигуль, так в родную деревню кум королю приеду, все девки мои будут! Да.. а тут мне телеграмма из нашего сельсовета: мол умерла ваша мамаша, так вот у калитки сидела, сидела, да тут и умерла... соседи нашли. А кот ушёл, - закончил он, вдруг, сурово, - ушёл и с концами, пропал совсем.
- Я вернулся в село, продолжал он уже спокойным тоном, - и на могиле матери поклялся: никуда отсюда больше не уеду. Так вот и буду жить в нашем с матерью доме, каждый день на могилу к маме ходить, это здесь недалеко кладбище, - он махнул рукой куда-то за церковь, - буду перед ней грехи отмаливать и денег мне никаких не надо. Так вот и живу, - твёрдо заключил он.
Потом он ушел в дом, а мы с девушкой остались стоять одни у низенького покосившегося крыльца. Рядом была скамья, когда-то, видно, крашенная в голубой цвет, как и весь этот ветхий домик, а теперь облезлая.
- Присядем, - сказал я Алле, - в ногах правды нет.
Ночь была на исходе. Где-то наверху, за тёмной кромкой леса уже светлело. Но молчаливые и яркие вешние звёзды светили всё также ясно и выпукло, как ёлочные игрушки.
- Ну, что же вы теперь не рассказываете свою жалостливую историю, - вдруг сухо, и как-будто даже желчно спросила у меня девушка. Она сидела на скамье совершенно прямо, не горбясь и чуть откинув голову смотрела пристально куда-то за вишнёвые ветви.
- Я не знаю никаких жалостливых историй, - немного удивившись, ответил я, - а вы что, привыкли, что вам все исповедуются и плачутся в жилетку?..
- Да, со мной по жизни это происходило довольно часто, - неохотно ответила она. - Я так к этому привыкла, что даже рассказывала об этом своим подругам. Они посмеивались надо мной, а одна из них, неплохая поэтесса, так прониклась сочувствием ко мне, что вот написала такие строки... - Алла слегка задумалась, немного помолчала, а потом сухо и без эмоций процитировала:
Вы милостивы в немощи,
Вы немолчны в пожарище,
Больны под скорбью режущей,
Устав ото всего.
Найдите мне прибежище
В кострах своих пылающих
И дайте мне пристанище
У сердца своего.
Костров там хватит тающих,
Ножей там хватит режущих,
Но правит там не правящий,
А тот, кто сам - в огне!
В кострах своих пылающих
Найдите мне убежище…
Зачем же только в немощи
Приходите ко мне?..
- Интересные строки... - я вытащил из кармана помятую пучку сигарет "Золотое руно", щёлкнул зажигалкой, закурил... - А эта ваша подруга талантливая поэтесса... и умная.
- Умная... - мы все там умные, - странно усмехнувшись ответила Алла.
- Где, там? - немного заинтригованный спролил я.
- В университете... Я ведь, знаете, университетская дама... Дайте закурить, - вдруг неожиданно резко и невпопад она обратилась ко мне.
Закурили вместе... Когда я подносил зажигалку к её лицу, меня озадачило какое-то ледяное и презрительное выражение, прячущиеся в уголках её красивого рта, у тонких, слегка подкрашенных губ, небрежно сжимающих сигарету.
- А вы несчастливая, - неожиданно сказал я. - И зачем вы заехали в эту деревню, вам совсем здесь не место.
- Почему же?..
- Вы городская... вся наполненная холодом и злостью городской толпы. Снежная маска... а в душе - закоренелая эгоистка и никого не любите, только страдаете от своего эгоизма...
- Вот странно, - она отстранённо курила, - как не познакомлюсь с каким мужиком, так он сразу начинает меня анализировать, на части резать... - она презрительно отбросила сигарету в вишнёвую заросль, - а сами-то вы кто?.. Мямли! Не знаете, что хотите от женщины... Ищите любви, а сами любить не можете, оттого только ёрничаете, да женщин судите, а сами...
- Вот правильно, Алла! - это вышел на крыльцо хозяин дома. он был слегка навеселе, видно, что принял немного. - Разве городские эти способны любить?..
Он присел на скамейку рядом с девушкой и небрежно обнял её за плечи. Странно, но Алла не отстранилась и не сбросила его руку... А ведь казалась такой гордой!..
Мне вдруг стала одиноко и даже как-то скучно. Зябкая весенняя ночь заканчивалась, небо на востоке всё светлело и светлело, холодные вешние звёзды таяли в белёсой дымке, постепенно заполнявшей небо.
- Уже скоро автобус, - неловко переминаясь с ноги на ногу сказал я, - пойдём, Алла...
- А она никуда не пойдёт! - Довольно развязно заявил Колян, а сам продолжал всё сильней и настойчивей сжимать девушку своей узловатой крестьянской ручищей. Я взглянул на Аллу и вдруг увидел её блаженно закатывающиеся зеленоватые глаза, в которых теперь не светились звёздные блики, её растрепавшиеся соломенные, уже не казавшиеся золотыми волосы, ещё раз взглянул на всю эту странную парочку, повернулся и вышел через распахнутую калитку на пустынную деревенскую улицу.
Светало. Пыльная дорога до остановки показалась мне удивительно короткой, а когда мы ночью здесь шли с Аллой, то ведь шли долго, пока добрались до церкви... или всё это было во сне?..
..........................................................................................................................
Месяца через три, в самую июльскую жару, я снова побывал в тех краях. Открытые поля вокруг села обдувал знойный южный ветер. Он поднимал маленькие пылевые смерчи вдоль шоссе, но в самом селении, лежащем, как бы в ложбине, окружённой древними, корявыми плакучими ивами, было тихо и жарко. Всё та же пыльная дорога привела меня к знакомой церкви. А напротив полуразрушенного храма, я без труда нашел маленький покосившейся домик, прячущийся за разросшейся вишнёвой кущей. Он производил впечатление полной заброшенности. Низенькое крыльцо, покрашенное когда-то голубой краской, теперь совершенно облезло и деревянные резные столбики, поддерживающие сень, вырезанные когда-то с любовью заботливой рукой, теперь совершенно растрескались и покосились. В мутных оконцах стыла глухая тоска.
- А где же хозяин? - Спросил я у полной,
