расстоянии и в принципе это меня устраивало. Я очень скучала по родителям и особенно по нашим с папой тренировкам.
Как-то старший дворецкий приказал мне принести бутылку шампанского и фужеры в недавно выстроенный курфюрстом фехтовальный зал. Одноэтажное здание с великолепным паркетным полом, новомодным электрическим освещением и огромными окнами, сладили буквально за три-четыре месяца. Наш Вилберт I неожиданно стал ярым поклонником фехтования и каждый день, до завтрака, пару часиков скрещивал шпаги с лучшими мастерами столицы. То ли мои родители произвели на него такое впечатление, то ли почувствовал во время осады Белого замка себя беспомощным – слухи ходили разные.
В зале было много света и великолепно пахло свежим деревом. Поставив поднос на ажурный столик, я направилась к выходу. Подскакивания и кривлянья курфюрста, а также его попытки уколоть соперника, вряд ли можно было назвать фехтованием и я серьёзно опасалась, что не удержусь от смеха. Взгляд мой скользнул по нескольким портретам на противоположной стене и остановился на изображении матери. Матильда фон Шлезвиг была хороша. Вылитая героиня из средневековых баллад. Определённое сходство конечно имелось, вот только дома мама была совсем другой. Немного усталой, тихой, скромной и счастливой. Всё благодаря моему отцу.
Под картиной к стене была приделана подставка для холодного оружия, в которой рядышком замерли мамин паппенхеймер и папина шпага. Уж её-то я бы ни с чем не перепутала. На рукояти эфеса маминого клинка всё так же был привязан витой красно-золотистый шнур. Сердце моё ёкнуло и понеслось вскачь. Вместо темляка перед её уходом из дома, я лично прикрепила туда шнурочек с геральдическими цветами нашей семьи.
Меня прямо переклинило. Во что бы то ни стало, захотелось оставить этот шнур у себя и ещё разок ощутить рукоятку папиной шпаги в своей руке. Замерев посреди зала, словно соляной столп, я вызвала недовольство дворецкого и, обозвав меня нахалкой, он выгнал меня взашей. Уходя, я уже точно знала что вернусь.
* * *
Напросившись у тётки Марты (старшей распорядительницы дворца) на ночную глажку гвардейских мундиров, я обеспечила себе возможность пробраться ночью в фехтовальный зал.
Словно шпионка, накинув тёмный плащ, я, пригибаясь, пробежала через зелёный лужок, на котором катались на пони детишки курфюрста, и, обогнув небольшое озерцо, остановилась возле фехтовального зала. Окна были плотно прикрыты ставнями, и мне оставалось только надеется, что одна из них всё же будет не до конца захлопнута. Дергая по очереди деревянные створки, я по кругу огибала здание. Ночь была тёмной, хоть глаз выколи, и особо опасаться, что меня кто-то заметит, не приходилось.
– Тр-ы-ы-нь!
Повезло. Одна из досок поддалась, и ловко поднырнув под нее, я прижалась к оконному стеклу, нащупывая пальцами створки. Маленький канцелярский ножик в моей руке ловко проник в щель и окно приоткрылось. Еле-еле мне удалось втиснуться внутрь пожертвовав плащом застрявшим между ставнями и окном.
Здесь всё так же приятно пахло деревом и немножко потом. Глубоко вздохнув, я начала шарить по стенам зала руками ища выключатель и кляня себя за то, что не догадалась взять с собой обыкновенный фонарик.
Неожиданно мне показалось, что в зале ещё кто-то есть. Знаете, так бывает, ты не видишь и не слышишь человека, но ощущаешь его присутствие в тёмной комнате, будто находясь во мраке, он рвёт её тенёты. Вздрогнув, я прижалась спиной к стене и в тот же момент нашла рычажок выключателя.
– Кл-и-и-ик! – громкий щелчок и стеклянные лампы загудев вспыхнули, освещая всё вокруг.
Не сдержавшись, я вскрикнула. И было отчего. Кроме меня в зале находилось ещё пятеро мужчин, которые удивлённо уставились на нежданную гостью.
– Ты кто такая?
– Л-и-и-схен, – заикаясь, ответила я. – Служанка.
У каждого замершего передо мной солдата (короткие стрижки, развитая мускулатура и горделивая осанка говорили сами за себя), в руках была либо шпага, либо сабля. Чуть поодаль на полу была расстелена белая тряпица, на которой в рядок лежало несколько пистолетов и пару винтовок. Эти ребята явно прятались здесь, и никакого отношения к слугам курфюрста точно не имели.
– Она одна! Кончайте её по-тихому! И кто-нибудь вырубите свет! – зашипел плечистый лысый мужичок, пряча саблю в ножны.
Снова вскрикнув, я по стеночке попыталась вернуться к открытому окну, но от волнения не смогла найти его.
В это время один из головорезов бросился ко мне, но я ловко увернувшись, отскочила в сторону. Детина всей своей массой врезался в картину в позолоченной раме. Чертыхнувшись, он сорвал со стены полотно и, достав нож, кинулся на меня.
Только тут я заметила, что на полу оказался портрет моей матери. Рукой, за спиной, я нащупала рукоятку папиной шпаги и, вытянув её из стойки, провела молниеносный батман. Клинком я ударила нападающего по лезвию ножа, отчего тот вылетел из его руки и воткнулся в пол. А затем, не давая противнику опомниться, сделала резкий выпад, вонзив остриё в шею. Всё произошло так быстро, что никто и опомниться не успел.
– Какого чёрта!
– Ты что натворила дура?!
– Чертовка!
Со всех сторон меня окружали вооружённые люди. Но вот что странно, испуг во мне сменялся холодной яростью. И это напрочь изгоняло из меня чувство одиночества.
– Ну, здравствуй мама, я по тебе скучала.
* * *
Доигралась. Слёзы высохли. Я всё ещё находилась в зале в окружении пятерых трупов и до сих пор не верила, что натворила это сама. Кое-как перевязала себя оторванными от платья кусками материи. Ничего серьёзного, переживу. Зато теперь мне стало абсолютно ясно, кем были нападавшие на меня люди. Татуировки чёрных птичек клюющих змею, говорили сами за себя. «Дрозды» хотели дождаться нашего Вилберта на утреннюю тренировку и, воспользовавшись тем, что в стенах дворца охраняло его всего пару человек, убить курфюрста.
Витой шнур с маминого клинка я забрала. Папину шпагу тоже. Не знаю как я её сохраню, но … сохраню. Почему-то именно сейчас я полностью поверила своему отцу. Да, он был из другого мира. Мира обаятельных и очаровательных женщин, не служащих в армии; романтичных, чувственных мужчин, сочиняющих стихи для своих возлюбленных и императоров самодуров, с лёгкостью расправляющихся с лучшими своими гражданами. Там нет цеппелинов, паровых двигателей и телефонов, но если есть такие люди как отец … я бы очень хотела там побывать. Шпага поручика Алексея Верховского тоже не принадлежит нашему миру, а значит и здесь ей не место.
Прислонив портрет матери к стене, уж больно большой он был и самостоятельно мне бы его не повестить, я услышала позади голоса и звук открывающейся двери.
Спасение или опасность? Впрочем, не важно. Щёлкнув каблуками туфель, я улыбнулась сама себе и, приняв боевую стойку тихо произнесла:
– En guard!
