Он был самым лучшим, она это знала. Так же как и то, что ничего у них не получится — слишком разными они были. Жили в разных измерениях. Она — дочка академика, а он — простой мальчишка, почти что с улицы.
Он стал лучшим, когда однажды вступился за неё на переменке. В школьной столовой она заняла очередь и уже хотела расплатиться, как её оттолкнули. Какие-то мальчишки из параллели вылезли вперёд, а он неожиданно вступился, не побоялся — один против троих. Уже назревала драка. Она попыталась примирить ребят, но тут к нему подоспела помощь в лице его друзей. Конфликт отложился сам собой: трое против троих. Кажется, они договорились встретиться после уроков.
А она была ошарашена: ещё никто не заступался за неё в школе! Да никто и не обращал на неё внимания — подумаешь, новенькая.
Он стал её кумиром. Самым настоящим рыцарем.
Он жил с матерью в каком-то бараке. Мать мыла полы в цеху, и он был всё время предоставлен сам себе. Улица стала его вторым домом, как и друзья — второй семьёй. Он был ей не пара — это она тоже сразу поняла, и терялась в догадках, почему он заступился тогда?
После ей очень хотелось подойти к своему «заступнику» хотя бы для простого «спасибо». Но случая всё не подворачивалось. А однажды он попросил дать ему списать решение задачки, и она с тайной радостью отдала тетрадь, забыв, что в ней осталось фото: отец пробовал новый фотоаппарат с мгновенным проявителем и заснял её, смеющуюся. Она потом перерыла всю комнату, но снимка не нашла и посчитала, что он потерялся. Жаль было кадра — такие естественные эмоции она проявляла редко.
На выпускном она видела его мельком: он просто забрал аттестат и тихо исчез. Не остался, не выслушал поздравительную речь директора. Ему это было не нужно ровно настолько же, насколько ей необходимо видеть его. Каждый день.
Разумеется, школу он закончил с натягом — аттестат выдали «по личной просьбе» кого-то там. Никуда не поступал. Кажется, его сразу забрали в армию. Она не знала наверняка, а верить слухам «про скатившегося парня» не хотела.
Отец пророчил ей великое будущее в своём НИИ, но она выбрала журналистику. После скандалов в семье и сожалений родителей о потраченных на неблагодарную дочь нервах она поступила. Легко училась, легко закончила вуз. Практику проходила в бесконечных выездах на репортажи. Писала очерки. И между этим всем не переставая думала о нём.
Пыталась узнать о его дальнейшей судьбе — ничего не вышло. Кто-то рассказывал, что после смерти матери он уехал — вроде попросился назад на службу уже контрактником. Его друзья — ребята со школы — разъехались кто куда. Больше о нём ничего не было слышно, но она продолжала искать, надеяться, ждать.
* * *
В один из тихих дней в редакцию ТВ поступило сообщение: заминирован крупный торговый центр. Террористы взяли заложников. Её руководству понадобился срочный репортаж с места событий. Она узнала об этом первой и сразу же помчалась туда.
—…Ведётся съёмка в прямом эфире. Неизвестные захватили здание торгового центра. Требования стандартны: деньги и вертолёт. Здание заминировано. Мы остаёмся на связи…
Никто не догадывался об истинной цели такого её рвения. Коллеги за глаза тут же прозвали карьеристкой. А она не смогла бы объяснить, откуда в ней проснулось это. Просто почему-то она решила, что террористом мог быть он — её школьная мечта, её рыцарь. Её кумир.
—…На место прибыли сапёры. Ведутся переговоры…
Когда прозвучал выстрел, она вздрогнула всем телом. Террористов оказалось двое: одного ранили, второго убили при попытке сбежать.
Крики боли, женский плач, отборный мат, грохот штурма — всё стихло, когда в открытых дверях толпа увидела страшную картину: девочка лет семи обмотана каким-то проводами, маленькие пальчики, сжимающие чёрную коробочку, побелели от напряжения…
— Сапёров, живо! — раздался зычный голос.
Откуда-то из глубины зала выдвинулась фигура с лицом, закрытым шлемом. Манипуляции с проводами производились размеренно.
Те несколько минут лично ей показались растянутыми на несколько часов.
Но сапёр знал свое дело: размотав провода на отключенной бомбе, он отпустил девочку к рыдающей матери, рвущейся из рук какого-то омоновца. Снимая на ходу шлем, был встречен аплодисментами.
И тут она его узнала. По глазам — она запомнила этот взгляд ещё со школьной столовой.
Раненый террорист воспользовался отвлёкшимися от него людьми. Рыкнув, он молниеносным движением выхватил из-за отворота голенища сапога небольшой предмет и выбросил вперёд руку. Стальная звёздочка-лезвие тонко просвистела и впилась в шею сапёра. Террориста расстреляли в упор.
А она… она бросилась к сапёру, зовя на помощь, и он тяжело осел на её руках. Не понимая, откуда кровь, и почему парень не двигается, она трясла его. Бегали люди, что-то крича, пытались отодрать её от лежащего тела, но она отчаянно сопротивлялась. Вцепилась в него так сильно, что сорвала пару пуговиц с камуфляжной формы. Из нагрудного кармана выпал небольшой прямоугольник. Это оказалась фотография — её, счастливой, улыбающейся, глядящей в объектив.
* * *
В их городке есть отдельное кладбище для военных, павших смертью храбрых. Там похоронено много людей, и все они — герои, награждённые посмертно. Но одна могила выделяется среди других — там всегда лежат живые цветы. Кладбищенский сторож часто видит девушку — это она кладёт цветы и молча сидит, подолгу рассматривая какую-то фотографию, которую всё время приносит с собой. На памятнике высечены даты жизни и смерти, а внизу цифры: 250.
Теперь она знает: ровно столько мин её кумир успел обезвредить за свою недолгую жизнь.
