3.
Дома, после ужина, он перекачал отправленный Андреем файл из почты себе в смартфон. Названия у файла не было, просто «Песня-МР3». Очевидно, в этом был какой-то умысел. Вряд ли Андрей, обычно педантичный в своем электронном хозяйстве, забыл обозвать файл более внятно. Скорее всего, так было сделано для чистоты эксперимента, чтобы Лещак заранее не знал, что будет слушать. С улыбкой оценив выдумку мальчишки и вполне осознавая, что, по-видимому, эта запись чем-то по-настоящему важна для Андрея, худрук улегся на диван, подключил наушники, вставил их в уши и запустил воспроизведение.
Торжественно и светло зазвучали вступительные аккорды хорошо знакомой ему песни, и вдруг совершенно потрясающий голос маленького мальчика, с места в высоту взяв первые ноты, зазвенел, словно брызнув в небо яркой хрустальной радугой: «Мария-Мирабела, дой кринь ку окь де повешть!..»
Лещак замер, совершенно ошеломленный. Мало того, что этот ребенок пел песню Евгения Доги на румынском языке с безукоризненным произношением и дикцией (в этом худрук кое-что понимал, ведь он был наполовину молдаванин), но он еще пел ее так, как, казалось бы, петь совершенно невозможно. Где, на каких высотах звенел этот разноцветный хрусталь и как достигал этих немыслимых высот – было абсолютно непостижимо, и Лещак зажмурился и весь сжался в трепетном ожидании, ибо знал, что это еще не самые высокие ноты в песне и вот сейчас… сейчас…
«Мария-Мирабела… Мари-ия… Мирабе-ела…» Лещак почувствовал, что у него помрачается сознание, ибо выше и чище этого мальчишеского голоса не могло быть ничего на свете. Он был выше звезд, чище горных снегов, прозрачнее родниковой воды: «Суб черул ка умбрелэ алэтурь де приетень че бине-й сэ трэешть!..»
Когда запись кончилась, потрясенный до самых кончиков нервов Лещак еще долго лежал, ничего не соображая и ловя в своем сознании эхо только что прозвучавшей песни. Наверное, минут пять понадобилось ему, чтобы справиться с впечатлением и хоть немного опомниться. Тогда он схватил смартфон и набрал номер Андрея.
Мальчишка ответил после первого же гудка, словно ждал, что худрук вот-вот позвонит.
– Андрей, что это? – голос Лещака срывался. – Что ты мне прислал, Андрей?
– Теперь вы понимаете, Дмитрий Александрович, кто поет лучше Игоря Ласточкина? – немного печально проговорил Андрей и вздохнул: – Уж точно не я.
– Да кто это, Андрюша? Кто это поет?
– Сережа Стежар, – просто ответил мальчишка.
– Какой такой Сережа? Откуда?
– Как откуда, Дмитрий Александрович? – искренне удивился Андрей. – Из нашего хора.
– Как из нашего?.. – опешил Лещак.
– Ну, так, из нашего. Он в младшей группе, ему восемь лет.
– Солист? Почему не знаю?!
– Да нет, не солист… Статист он.
– Как статист?! – совершенно ничего не понимая, вскричал худрук. – С таким голосом – статист?!
– Ну, так получилось… –Андрей опять погрустнел. – Видите ли, он заикается…
– Что значит заикается?
– Ну, то и значит. Заикается. Особенно сильно, когда волнуется. Вот Нина Васильевна и держит его в статистах.
– Но ведь он только что пел!
– Ну да. Когда он поет, все заикание пропадает. Ему даже врачи рекомендуют говорить нараспев, чтобы не так заикаться…
– Господи ж ты, Боже мой! – Лещак был совершенно ошарашен. – И ты с ним давно знаком?
– Ну, как давно?.. Вообще-то, мы дружим…
– И ты молчал! Дружим! Да ты что, Андрей! Ты с таким человечком дружишь и молчишь!
– Теперь уже не молчу. – В голосе Андрея почувствовалась печальная улыбка. – Вы сказали, что не думали, кто будет после меня. Вот пусть он и будет. Сережа Стежар. Вы его вживую послушайте, Дмитрий Александрович. Просто вызовите к себе и послушайте. Сам ведь он никогда не проявится. Знаете, какой он застенчивый… Это ведь он только для меня спел вот так, соло, свою любимую песенку, а вообще он никогда не решится, чтобы солировать… Он заикания своего стесняется.
– Завтра же послушаю! Так ему и скажи! Ты ведь увидишь его до завтра?
– Вообще-то, я его и сейчас вижу, – все с той же печальной улыбкой в голосе отвечал Андрей. – Вон он, в уголке с солдатиками играет.
– В каком еще уголке? Ты где?
– У него в гостях. Его мама котлеты жарит, сейчас ужинать сядем.
– Ты меня сегодня в гроб вгонишь, Андрей! – Лещак совершенно запутался. – Дай мне с ним поговорить!
– Не надо, Дмитрий Александрович, – попросил Андрей. – Я же говорю, стесняется он, а тут еще по телефону… Расплачется еще…
– Да горе ж мне с вами, воробьи вы этакие! – худрук понял, что мальчишка прав и по телефону ничего решать не стоит. – Ладно, тогда договоримся вот как. Привези-ка ты мне его завтра на квартиру.
– К вам?
– Ну да. Этак часам к двум. Посидим, пообедаем, поболтаем, а потом, когда он немножко освоится, чтобы не очень стеснялся, я его прямо в своей студии и послушаю. Так годится?
– Думаю, да, Дмитрий Александрович, так будет лучше всего.
– Ну, тогда всё, договорились. Машину я пришлю, сбрось дяде Леше адрес. Под твою ответственность, не подведи.
– Я постараюсь, Дмитрий Александрович. Спасибо вам.
– Да мне-то за что? Это тебе спасибо, Андрей, бессонную ночь ты мне сегодня обеспечил.
И Лещак разъединил линию.
