Смертельный мольберт

1

Рядом с высотным
домом небольшая ограда казалась мизерной, опоясывая здание и, прихватывая довольно
большую   площадь зеленого ковра, она выглядела пунктирной
линией.  Эту прерывистость придавали секции ограды, если смотреть на
нее с высоты седьмого этажа.

В конце сентября
трава не должна быть зеленой, но за домом приглядывал модный кооператив по
благоустройству, и его работники старались. Они подсеивали, прочесывали газон и
между дождями активно поливали. 

Сегодня газон еще не
успели убрать от налетевших с вечера и за ночь желтых листьев, собравшихся
в  живописные острова на море зелени.
Листья были принесены с деревьев сквера, который начинался сразу за оградой. И
первыми отдавали свою крону молодые клены, словно им, подросткам, надоела 
 летняя шевелюра и они задумали записаться в осенний призыв.

Только что с 
седьмого этажа сюда упала  девушка. Герман, с необъяснимым наслаждением
смотрел  на Алину из открытого окна, размышляя о завершенности картины,
предпосылки к которой он создавал достаточно долгое время.
В тот сильный толчок ногами от подоконника Алина вложила
желание полететь ласточкой. Сколько длился для нее этот полет, никто
не узнает. Можно, конечно решить школьную задачу, зная массу человека, высоту,
силу ускорения.

Итак, тот
слабый  шлепок, приглушенный   травой  и листьями, стал
последней точкой художника, расписавшегося в углу картины. Теперь он смотрел на
ее бордовый плащ, который сливается с перезрелыми кленовыми листьями. Хорошо бы
сюда темно-бордовую подмазку листьев черноплодной рябины или плюща,
но и клен создавал эффект растекающейся центральной фигуры… 
 Это видно хорошо сверху одному автору из проема в странном
многоуровневом выставочном зале.

Прохожих 
 в этот момент  мало. Те, кто спешил на работу, уже сидели в
своих кабинетах, растворяя в своих чашках кофе или чай в виде пакетиков. А
те, кто не спешил, или еще спал, давно суетились в своих  квартирах.

Герман 
 щелкал фотоаппаратом. Nikon имел сильный телескопический
объектив, бравший многократное увеличение.  При смене на мощный
светосильной широкоугольный, пропустившей через себя фотонные всполохи 
первых мгновений полета Алины, Герман думал о том, как  с помощью 
контр света  создать иллюзию распахнутого пространства. Теперь уже 
не контр свет вызывал его мысли, а палитра цветов.

 «…Ярко-красной
чеканкой выделяются трепетные монисты осин, желтую кисею одевают березы».
Откуда это? Кажется, читал на каком-то интернетовском сайте, но как, кстати,
они, эти строки!
Герман  все снимал и снимал, напевая мотив из старого французского фильма
«Мужчина и женщина».
Когда показалась  старушенция, идущая, как гиена на падаль - нос вперед,
подслеповатый, но цепкий взгляд – Герман грустно отметил, что в его выставочном
зале скоро будет много посетителей. Ему же, автору, надо увидеть ближний план!

Он быстро
протер  подоконник влажной салфеткой, вытянув её  из пакетика, 
закрыл окна,   бросил последний взгляд на комнату, которая выпустила
птицу, и вышел. 

Когда он подошел со
стороны сквера к месту падения Алины, эта старушенция  еще ни в чем
не разобралась, но уже занесла свою палку-клюку, что бы  приподнять
плащ.  Девушку она еще не видела, приняв плащ, накрывший ее, за темное
пятно.

- Что вы делаете! –
воскликнул Герман возмущенным голосом. – Здесь лежит человек!

- Человек?

Старушенция
переспросила так, словно не подозревала, что на Земле есть такое существо, как
человек!

 - Ее трудно
назвать человеком, - ответил, как бы оценивая увиденное, Герман, - похоже,
это пьяная проститутка разлеглась на газоне…

Герман был 
нестерпимо зол на лишнего свидетеля. Он хотел спровадить старушенцию подальше.

- Вон все лицо в
синяках, - добавил он с притворным осуждением.

И старушенция
клюнула.

- А пустой бутылки
около нее нету? – спросила она.

- Нету, - в тон ей
ответил Герман, - если вам не на что хлеб купить, вот вам сотня. Хватит?

Старушенция
обрадовалась, выхватила протянутую сотенку и уже резво поковыляла  прочь.

Вид Алины был
прекрасен. Она лежала ногами к ограде, поэтому старушенция не увидела
издали ее белого лица, почти полностью зарывшееся в листву.
Наверное, кстати, потому что череп, вероятно, расколот, и кровь без листьев все
бы испортила. Но вот та, что двумя тонкими струнками исходила из-за рта и
изящного носика, придавала картине изумительную пикантность.

Странно, как
старушенция не заметила изумительных белых ног?  Непостижимо! А
ведь именно ноги, вывернутые неестественно, почти под прямым углом к
телу и параллельно рукам, придали изображению некую сюрреалистичную суть. 

Герман оглянулся.
Старушенция оказалась еще той – она спешила в первый подъезд, где на стене
висел телефонный аппарат. Сейчас доберется, чтобы растрезвонить по 02 о
пьяной проститутке. Надо спешить! Герман занялся съемкой.



2


- Ну, что, студентка, купила домой билет?

Алина удивленно
подняла на подошедшего мужчину свои ясные серые глаза.
«Только не на асфальте, если останутся открытыми…», - сразу подумал Герман о
том, что будет фоном будущей картины. Именно в такие мгновения он чувствовал,
что в его сознании зачато новое произведение. Выбор темы будущей
работы происходил вот так, спонтанно вырываясь из глубин подсознания.

Он выглядел очень
благопристойно в глазах девушки из провинции, вероятно приехавшей
поступать  в институт, в который  не поступила. Это стало
окончательно ясно по раздражению, которое  она и не пыталась
скрыть:
- Что вам от меня надо?

- Я врач по профессии,
- пожал плечами Герман и вдохновенно сочинил историю о самом себе, -  и
провожал друга.

Герман сделал паузу и
вкрадчивым голосом поведал удивительно приятные вещи:
- Друг  оставил мне ключи от своей квартиры  на два года. А у меня
нет времени ее стеречь! Вот, увидел вас и подумал, может, согласится девушка на
одну несложную работу?

- Зачем  мне
ключи, когда без денег в институт не пройдешь!

- И что, в институте
много просят? Я заплачу за вашу работу. И сколько необходимо?

- Пять тысяч
долларов!
- Могу сразу авансировать  за все два года отсутствия друга!
- Да как же это так? Это же огромные деньги!
Девушка смотрела на мужчину с недоумением и появившейся надеждой.
-  Кому-то большие,  а кому – мелочь. Да притом это деньги моего
богатого друга.

Алине было 19 лет.
Она верила в дружбу, в порядочность, в простоту отношений.

 
3


Герман с грустью вспоминал эту встречу. Ах, эти первые контакты! Они
изумительны, насыщены трепетными ожиданиями, маленькими открытиями, нечаянными
прикосновениями, от которых воспаляется воображение. Именно тогда закладывается
важное содержание работы. И все на фоне рутины.

Он сидел в своем домашнем
кабинете, стены которого были покрыты фотографиями. Это все его работы. Какая
из них лучше?

Сколько раз Герман
рассматривал фото в цветном изображении и не охладевал ни к одной из них. 
И сейчас он встал, чтобы рассмотреть девушку, которую он распял на березе. И
береза была молодой и стройной, и сама девушка была тонкой. А гвозди Герман
заказал с большими, как нынешние металлические пять рублей, головками. На их
черном фоне проштампован белый  силуэт черепа.

Удивительной белизны
эта польская краска! Пять гвоздей! Два длинных – в лоб и лобок, два короче
– в ноги, один в обе руки, сложенные ладонями, обращенные к зрителю
над головой.  Это Марина. Ей было 18 лет.

Или Виктория, повешенная
над гротом, из которого бежал сверкающий на солнце ручей.  Висящая на
прочных шпагатах за две руки, за щиколотки ног и голову, она как паук, охраняла
вход в пещеру…

Или лежащая на дне
бассейна Кармелита, которую Герман прикрепил ко дну цепями, чтобы не всплыла.
Те же руки и ноги…

И все работы на самом
высоком эстетическом уровне. Никакой пошлости! Никакой избыточной эротики! Все
нежно и воздушно!



4


Алине было всего пять лет, когда умерла ее мать от цирроза печени. Воспитанная
бабушкой в вере в самое чистое на свете, она   не могла подвергнуть
сомнению искренность человека, который не знал, куда деваться от квартиры
и денег. Но каким-то смутным чувством понимала, что от нее потребуется
какая-то плата. А возвращаться в деревню было еще хуже…   И то,
что Герман поставил условие жить только одной, ее обрадовало.

Герман привел Алину
в квартиру на седьмом этаже, которую для него снял студент, радостно
бежавший мимо него с экзамена. Через два дня  устроил в институт. И даже
после этого не потребовал никакой платы, был корректен и безупречно
вежлив. 

Так началась
подготовка к созданию картины. Это было в июле.

Герман любил гармонию
цветов   и обставил квартиру так, что многие ведущие дизайнеры
позавидовали бы ему. Сама Алина не была бесчувственной к красоте. Она
быстро схватывала уроки. Экзаменом стали вещи, которые она купила для себя на
деньги Германа. Это было в августе.

В первые дни сентября
Герман пришел с полным набором для небольшой пирушки, чтобы отметить
начало  студенческих дней.

Первая
небольшая  доза героина в шампанском лишь  отключила Алину, организм
которой не привык ни  к городским деликатесам, ни к изысканному вину.
Вторая, через два дня, – позволила ей раздеться перед Германом. Она сама не
могла понять взрыва своей чувственности, которая смела все на пути к постели с
этим приятным, сильным и тонко мыслящим мужчиной. Доза, которая была пятой
и наибольшей за весь сентябрь, сделала ее птицей…



5

 

Ездить в общественном
транспорте одно удовольствие для человека, одаренного и ищущего тему. Герман
увидел на заднем сиденье нового автобуса "Мерседес" девушку с
удивительно зелеными глазами.  «Только в болоте! Засасывающем, живую и
кричащую от страха!»
Так  затрепетал замысел. О, если бы девушку   звали удивительным
именем!   Герман аккуратно приблизился к девушке, держа в руке
перчатки. Одна упала на колени незнакомки.
Извинения, шутки, совершенно естественный вопрос «А как вас зовут?», когда со
смехом Герман назвал себя ведущим популярную телевизионную игру. 

Вероника!

Это необычайное
везение. Но болото сейчас занесло снегом.  И пройдет еще месяцев семь,
когда можно будет вывезти Веронику на природу.

Может, это и к
лучшему, он сам отдохнет, лучше подготовит девушку…

Такие мысли кружились
в голове Германа, когда он протягивал свою визитку и запоминал своей цепкой
памятью номер телефона общежития пединститута, в котором жила Вероника.



6

 

Пятое свидание было
намечено на   площади Куйбышева, в скверике со стороны
Красноармейской.  Дом Германа находился за несколько кварталов, и он шел
пешком по обледеневшему тротуару. Настроение было приподнятое. Сверкающий на
солнце снег, чистый морозный воздух, бегущие на площадь, где соорудили высокую
горку мальчишки с пластиковыми сиденьями для спуска. И он увидел Веронику,
изящную, стройную, в белом коротком меховом полушубке и в шапочке. Она не
просто шла навстречу со стороны трамвайной линии, «летела» и снимала все подряд
фотоаппаратом. Nikon дал ей Герман на четвертом свидании, наказав сделать как
можно больше снимков.