В детстве я очень часто и подолгу жила у бабушки. Все самые счастливые воспоминания связаны с ней и моей любимой деревней. Родители жили в городе и много работали, чтобы иметь всё лучшее и своё собственное. Меня же все считали слишком тихим, замкнутым и вообще странным ребёнком. Тёмнокожая и кареглазая я была похожа на папу. Часто посторонние люди принимали меня за мальчишку -циганёнка и по моему сомневались, что я мамина дочка. Моя мама была белокурая красавица и её раздражала некрасивая дочка. Зато бабушка была в восторге, говорила, что я похожа на "писаную картинку" и называла меня галчёнком. Я ни когда не забывала бабушкиных ласковых слов, но комплексы, связанные с моей внешностью и странностью, ещё долго имели на до мной власть. Сама не знаю почему, но тогда, будучи ещё совсем маленькой, я любила прятаться ото всех во всяких укромных местечках. В один из дней, пока бабушка занималась по хозяйству, я улизнула со двора в старую кухню. Кухня - это маленький дом, в котором проходила вся жизнь хозяев. Здесь спали, ели и готовили еду да и то только в холодное время года. Хата - это дом по больше, а кто по богаче - у тех большой дом, который в основном пустовал. Думаю, что так пытались сберечь имущество от преждевременной порчи и старения. Заходили в хату только по значительному поводу. Так вот, улизнула я в кухню и забралась, в дальней комнате, под стол. Уселась там на перекладину с куколкой и тряпочками, и заигралась. То заверну куколку, то разверну. С краёв стола свисала зелёная велюровая скатерть, с жёлто-золотистой бахромой. Она была достаточно длинной, чтобы скрывать меня. Зашла бабушка в кухню, нет меня. Обыскала всё подворье, заглянула в хату, спросила у соседей. Соседи решили помочь. Проверили все близ лежащие улицы и берег реки: "Не могла же маленькая девочка далеко уйти." Потом все решили, что может я в ерике утонула. Гуляла по кладочке да и булькнулась. Эта суматоха длилась несколько часов. Я же преспокойно сидела под столом, в своём маленьком уютном убежище. Огороженная от остального чужого и страшного мира спасительной скатертью. Мне так нравилась её зелёная мягкость. А если подставить голову под угол скатерти, то золотистая бахрома ляжет прямо на лицо. И тогда кажется, что ты кто-то необычный. И может это у тебя корона на голове, и может ты принцесса. Нашли меня случайно, в последней надежде, заглянув под стол. Со слезами на глазах и причитая, бабушка всю меня обцеловала и чуть не задушила в объятиях. Тогда-то все соседи и узнали о странной молчаливой девочке, которая часами могла сидеть под столом или где ни будь ещё.
С тех пор бабушка стала осмотрительней и не поднимала шум по пустякам. Только сказала, что я должна хотя-бы отзываться, когда меня зовут. Я же продолжала прятаться и находить новые места для своих убежищ. В той же кухне, только в передней комнате, стоял за дверью огромный сундук. В нём хранили зимнюю одежду, коврики, дорожки и всякую всячину. Дедушка сколотил его сам, своими руками. У него были золотые руки и он много чего делал по хозяйству. И заборчики, и калитки, и наличники на окна, с голубками и цветочками. И углы на хате с завитушками и узорами. И перила резные на крыльце. Любила я забираться на тот сундук, подставив табуретки. Сначала большую, рядом маленькую и ещё одну маленькую сверху большой. Получались ступеньки и я вползала по этой лесенке на верх в свой потаённый замок. Замечу, что я была ещё совсем маленькой, года четыре. И ни чего ещё не знала о замках, но что-то неведомое подсказывало мне, что они именно такие. Высокие, таинственные и даже страшные, но в них можно спрятаться от чего-то ещё более страшного. Над самым сундуком было маленькое окошечко, в несколько раз меньше обычных окон. Оно осталось в наследство от прежнего назначения кухни. Когда-то она была сараем, в котором держали коров. Когда от коров отказались, сарай перестроили в кухню. Так и сидела я здесь часами, возле окошечка. Прижавшись к нему, разглядывала огород, голубые заборчики с белыми остроконечными головками, соседский зелёный дом. И помнятся мне пейзажи и зимние, и летние, и слякотные. Иногда просто смотрела в никуда, или в небо, или на высокое дерево, которое почему-то вызывало у меня трепетный страх. Может потому, что бабушка часто на него ругалась, мол засоряет огород семенами. А потом просто мучение, избавляться от крошечных деревцев, которые расту вместе с урожаем. Рядом с окном была вешалка, на ней висели дедовы фуфайки. Закутаюсь в подол одной из них, меня и не видно. Зайдёт бабушка посмотрит по сторонам: "Где ты есть?" - " Тут я, бабушка!" - отзываюсь я.
Было ещё одно странное место - курятник. Он был за хатой, в палисаднике. Забиралась я туда, присаживалась к курочкам на насест и представляла, что это чей-то домик, а я в нём прячусь от неведомой опасности. Курочки с подозрением косились в мою сторону и переговаривались. А петух так вообще крик поднимал. Вот тогда бабушка ругалась. Если не к курам, так на вишню могла забраться. Раскидистая она была с широким стволом и толстыми ветвями. Цвела розовым, а вишенки, когда созревали, были тёмно-бордовые, почти чёрные и сладкие-пресладкие. Примощусь между ветвями, в основании ствола, там как будто специально для меня место образовалось и сижу задрав голову. Всматриваюсь в крону, а там птички возятся, своими делами занимаются, щебечут о своём и на меня никакого внимания.
Посижу, посижу, спрыгну и в дальний угол палисадника побегу. Туда, где частокол на улицу выходит. Поцеплюсь на него и смотрю сверху в низ на берег. Любопытно, что же там происходит. Иногда пройдёт кто нибудь и кто бы не прошёл со всеми надо поздороваться. Или коровки, целым стадом, с пастбища прошествуют. Мычат, ревут и общипывают попутно всё, что можно общипать. А Байкал, наш пёс, с ума просто сходит, облаивая их из-за калитки. Частокол был достаточно высокий, чтобы забраться на него, надо было ногу между колышками просунуть и поставить на нижнюю перекладину. А гавань под ним ещё выше. Гаванью у нас называют укреплённую насыпь, с помощью которой поднимают над уровнем реки дворы и даже берега, чтобы защититься от наводнений. Правда, когда сильная низовка, воду этим не остановишь. Так вот и висела на колышках, рассматривая всё кругом. И ерик, и противоположный берег. Там тоже люди живут и домики красивые стоят, и коровки ходят, и даже лошадки пасутся. А за домами там степь и далеко-далеко видно. По ерику же уточки плавают и гуси, а в камышах цапли на лягушек охотятся. Смешно так перешагивают, высоко поднимая свои лапки. Бывает проедет кто нибудь на лодочке или глиссере, или на мотолодке. Частенько, замечтавшись, я видела вместо маленькой речушки море или даже океан. Вместо гавани, морскую бухту. А дедушкина мотолодка, что стояла у небольшой пристани, становилась кораблём. И я сама бороздила на нём просторы океана. Кстати, в дедову мотолодку тоже любила забираться. Там было очень интересное местечко и называлось оно кубрик. Не знаю, как там помещался дед, но для меня это был райский домик. Маленький, уютненький и там всё было маленькое. Дверцы, полочки, шкафчики. И ещё много всяких интересных вещей. Снасти, крюки и даже якорь запасной. Дед его прятал в самый нос лодки, а я всё равно его доставала. Любопытная вещь, вроде бы небольшой, а может целую мотолодку на Дону удержать.
Уже читала когда-то. И только сейчас увидела название сборника, в котором размещен этот рассказ: "Убежище". А ведь и правда, родные с детства места и есть убежище для нас.
Совершенно верно, Магдалина! И именно такая задумка и была, и должны были быть ещё рассказики, но они так и остались у меня в душе. Моя малая родина, моё маленькое убежище, мой мир, мой покой и радость, мой ангел хранитель, моё сердце................
