Она идёт рядом со мной и смотрит под ноги, хотя я уже несколько раз пыталась отвлечь её взгляд на то, что рядом, - сосны, освещенные низким солнцем, игру светотеней меж листьев начинающего желтеть клёна, серебристую канву розоватых облаков… Нет, вроде бы и не замечает всего этого и только – короткий взгляд, кивок и опять… И «опять» о том, с чем пришла ко мне: дети хотят её осчастливить, - сменить мебель, а она… «Ну не хочу! Не хочу я менять!» - слышу от неё в который раз с новыми интонациями, и уже не пытаюсь дать совет, когда жалуется: «Ну как же они не поймут, как не оценят того, о чем я…»
Дина живёт одна уже почти два года и когда спрашиваю: «Не скучно тебе?», отвечает: «Да нет, ведь у нас с Юрой друзей почти не было, а теперь… Так что привыкаю теперь и без него жить. А, впрочем…» И как оказалось, с этим самым «впрочем» сегодня и пришла ко мне, а я пригласила её сюда, в сквер рядом с рощицей «Лесные сараи», которая удивительным образом сохранилась в центре города.
- Ты знаешь, как-то для меня стали оживать вещи, предметы и даже те, которые раньше вроде бы не замечала… (Кивнула на скамейку, жестом пригласила сесть) И теперь они словно приглашают меня в собеседники, чтобы вспоминать моменты их появления и даже слова, которые при этом были сказаны. (Взглянула, чуть заметно улыбнулась.) Не веришь? И удивляешься… Знаю, знаю, не отказывайся. И даже знаю, что скажешь: не чуди, мол, выбрось из головы, да?.. Ну вот, почти угадала. А я не могу оттолкнуть их, оживающих, не могу выбросить из головы то, о чём - с ними… А потому, что вести диалоги… ну, с вещами, картинами, книгами, фигурками, папками и даже с запонками для меня становится необходимостью, которая как раз и спасает от одиночества… (Снова взглянула, но с искоркой упрямства.) Да-да, и даже в эти мгновения создаётся вокруг меня мир, населенный не только словами, но и запахами тех мгновений, когда… (Замолчала. Нырнула в одно из мгновений?) Вчера сижу на диване и вдруг… (Смотрит на крону молодой липки, молчит.) И вдруг он, этот привычный диван, словно заговорил… подсказал, как мы его покупали и как Юра… Ты же знаешь, он был впечатлительный, вот и … Помню, подошли к мебельному магазину, возле него несколько человек стоит, а пред ними, прямо на земле, лежит кто-то… газетами прикрытый, только кроссовки синие видны. Ну, я тоже остановилась, смотрю… потом глянула на мужа, а он стоит бле-едный, вот-вот в обморок упадёт. Взяла под руку, повела в магазин и… Да что-ты, конечно не купили, не до дивана ему стало. И даже когда домой троллейбусом ехали, то не сел, а стоял на задней площадке и, вцепившись в поручень, всё глядел и глядел в окно… Да понимаю я… умом понимаю, что не диван всё это мне подсказал, а моя память, но всё чаще кажется, что… Нет, не перейдёт это в болезнь, не бойся, я же врач и слежу за собой… И бороться с этим не буду, пока не пойму: а нужно ли? Ведь такие диалоги с вещами ничего плохого мне не делают, а только возвращают то, что могло бы навсегда уйти… (Помолчала, вроде бы и не услышав моего вопроса.) Еще тебе - что-то? Ну, хорошо, слушай. И об этом рассказал мне портрет Юры, случайно обнаруженный мной на одной из страниц старой газеты вместе с отрывком из его повести… и, кстати, газеты эти дети тоже хотели выбросить. (Вздохнула, помолчала, резко выдохнула, махнула рукой.) А-а, ладно… я же о портрете тебе хотела. Так вот, был у Юры друг… Нет, не детства, но уж очень одинаково относились они к тому, что видели, слышали, читали, да и к тому, что до определенного времени в стране происходило, а когда началась Перестройка*… Ну да, демократы*, совсем другие газеты, телевидение. Вот тогда они и начали спорить.
И спорили так, что мне всё труднее и трудней становилось их успокаивать, мирить, а потом… Нет, не подрались, а разошлись по разным газетам… Ага, мой перешел во вновь созданную, а Сашка остался верен прежней, партийной, за что редактор его и повышал. И стал там делать карьеру. И ему даже отдельный кабинет выделили… Конечно, было за что, ведь настолько не принимал перемен, что стал отожествлять их с Юрой и даже… (Достала из сумочки пачку сигарет, встряхнула её, но зажала в кулаке.) А вот что сделал. Повесил в кабинете портрет Юры и стал в перерывах метать в него дротики… Не веришь? Но именно так и было. А когда Юра узнал об этом и, позвонив, спросил: это, мол, правда, что ты в мой портрет… то Сашка ответил: «Ну, знаете, что касается Вас, то я пренебрегаю всеми моральными нормами». Представляешь?.. А что – я? Надо было пойти и закатить ему скандал?.. То-то ж. Он всё равно потом метал бы дротики, поэтому попыталась просто успокоить Юру: «Да забудь ты об этом! Время дуэлей прошло, так что…» Но он до самого ухода всё страдал, страдал...
Дина встала, шагнула вправо, влево, остановилась напротив и, жестом пригласила меня идти:
- Ладно, на сегодня хватит... хватит мне тебя грузить... своим. Пойдём-ка к тебе, кофейку твоего вкусного с лимончиком попьём.
Моя странная подруга… Но эти её странности как раз и привязывают меня к ней, ибо иногда, вдруг подбрасывает загадки своими поступками, размышлениями, неожиданными выводами из прочитанного, услышанного, увиденного, вот и теперь… Но, чтобы немного отвлечь её, не уведя от начатого разговора, снова «обращаю её взор» к тому, что дарит приближающийся вечер в этом сквере, дорожки которого изрезанные тенями деревьев и похожи сейчас на переходные «зебры», а меж тёмных стволов с шапками уже не яркой листвы, кое-где украшенной желтыми пятнами, весело прорывается бирюза неба. И мне удаётся заставить её увидеть всё это, хотя и идет молча, - знаю, что, как и я, напитывается увиденным, слышит и этот осенний галдёж грачей, «договаривающихся» о скором перелёте в теплые края.
Она снова пришла через несколько дней с просьбой помочь купить ей диктофон, и когда ехали троллейбусом в магазин, я всё же спросила её: «А зачем он тебе?»
- А буду записывать свои беседы… Ага, с предметами. А то они постепенно уходят, а я хочу сохранить их рассказы, ведь напоминают мне не только о себе, но и о Юре, о себе самой той, которой была когда-то. Вот вчера дети предложили продать мой старый магнитофон, а я на полке, где он стоял, обнаружила катушку с записью Юриного рассказа о том, как мы ездили в районную типографию за его, отпечатанной там книгой, ну и прослушала её. (Отвернулась к плачущему дождинками окну, помолчала.) И столько вспомнилось!.. Нет, без его рассказа не вспомнила б, уже забылось, а вот услышала голос и… (Пальцем проследила след сползающей по стеклу капельки.) И странно, даже мелочи замелькали, вроде такой... Когда ехали назад и допивали из термоса чай, то при повороте я немного пролила себе на брюки, огорчилась, а Юра протянул мне носовой платок, чтобы вытерла мокрое пятно и пошутил: «Будем считать, что ты первой обмыла мою новую книгу.» (Указательным пальцем накрыла еще одну каплю, но та медленно выплыла из-под него и заскользила вниз) Гу, а если не о мелочах… Кстати, тогда вот так же моросил и моросил дождь, и так же на стеклах сползали капли. Но осень была поздняя и как же красиво смотрелись поля ярко-зелёной озими, за которыми иногда виднелись стайки желтых берез, темно-зеленых елей... (Отвернулась от окна, взглянула.) Нет, о дожде в той записи Юра даже не упоминал, это я сейчас… после его рассказа о том, с какими приключениями ехали… А с такими. За каких-то шестьдесят километров две аварии увидели, ведь дорога мокрая была, скользкая, вот и… Нет, не страшные. Одну машину прямо перед нами так занесло, что оказалась на другой стороне дороги, но уже развёрнутой в обратном направлении, а другая... В кювете перевёрнутая повозка лежала с кирпичами, рядом – лошадь, машина ГАИ*, в «Скорую помощь» заносят кого-то и тут же мечется мужик с окровавленной головой и руками… (Приподняла руки, и словно отряхнула их.) Говоришь, что такое лучше не вспоминать? (Коротко на меня взглянула.) Может быть. Но понимаешь, когда что-то возвращается, то ниточкой тянет за собой еще… еще и следующее. И так, цепляясь одно за другое, наша память… мозг наш уже не дремлет, а разгоняется, и в медицине эти действия поддерживаются нейрометаболическими стимулятороми, которые… Ой, прости, не буду грузить тебя медицинскими терминами, надеюсь, ты уже схватила суть… Да как раз и приехали.
И всё же, тревожась о Дине, я заглянула в Интернет, чтобы подробнее узнать о тех стимуляторах, которые, как она выразилась, разгоняют наш мозг: «Нейрометаболические стимуляторы или ноотропы (греч. noos - мышление, разум; tropos - направление) - средства, оказывающие позитивное влияние на высшие интегративные функции мозга и улучшающие умственную деятельность, стимулирующие познавательные функции, память.» Ну что ж, по-видимому ноотропы нужны некоторым людям, и Дина уверена, что ее разговоры с вещами – то же самое. Но помогут ли они ей? Да еще записанные на диктофон. Понимаю, ей одиноко, но не опасно ли заполнять пустоту только прошлым и искать утешения не у людей, а у вещей? Нет, не известно во что может вылиться её увлечение, поэтому, когда придёт, обязательно поговорю с ней.
Её не было почти две недели, а когда пришла, то я сразу поняла: что-то случилось. А она молча прошла в комнату и когда я, возвратившись на кухню, чтобы выключить горелки, вошла в зал, Дина стояла на балконе и смотрела вниз на верхушку буреющего каштана, под которым желтыми шариками были рассыпаны цветы «Золого шара».
- Скажи, а ты решилась бы расстаться с этим двором? Ведь знаю, что он для тебя что-то вроде каждодневной маленькой радости… Спрашиваешь, почему спросила? (Обернулась ко мне, улыбнулась.) Да так… просто так. А, впрочем… (Прошла в зал, села на диван, взглядом стала перебирать то, что стояло на книжном шкафу.) Ведь и ты что-то вспоминаешь, когда смотришь… ну, хотя бы во-он на тот кувшинчик, да?.. То-то ж. Так - и я. Поэтому… (Отвернулась от меня, но взглянула, грустно улыбнулась.) Вчера прихожу домой, а в коридоре на тумбочке стоит керамический чайник с такими же чашечками, который мы с Юрой купили, когда ездили в Сочи кататься на лыжах… А как ты думаешь? Конечно, удивилась. Но прошла в свою комнату, а в ней - новый диван и новый книжный шкаф. Звоню дочке, благодарю… Ну да, была против, но они же старались, верили, что обрадуют этим, так как же не поблагодарить? А я, хотя и огорчилась, но… (Встала, подошла к окну, постояла, резко обернулась.) А потом спрашиваю: а чайник-то почему у порога стоит? А дочка отвечает: «Он слишком большой и грубый. Определи его куда-нибудь или подари, вынеси во двор, может, кто возьмёт, а мы тебе фарфоровый подарим, расписной». Ну, скажи, зачем мне расписной? Ведь в моём керамическом – целая история… память, тепло памяти! Так живо помню, как мы его выбирали, как упаковывали, потом в ожидании поезда сидели в чужом дворе, пили чай из термоса, ели вкусные булочки, как потом в вагоне бережно ставили его на верхнюю полку и боялись: не упал бы… (Снова присела на диван, достала из сумочки диктофон, зажала в ладони.) Да ладно, не ахай и не сочувствуй, чайник этот с собой заберу… Куда-куда. В деревню. В мамин дом. И не только его, но и всё,