Служил на крейсере «Безумный» Тихоокеанского флота капитан 2 ранга Чудный. Все его звали просто - Чудик. Редко ласково, хотя у него было имя и отчество - Борис Константинович. Это был еще не старый, но сильно поношенный службой моряк.
Жил Борис Константинович одиноким бобылем, словно ширинка без пуговиц в состоянии завидного душевного покоя. На водку и баб хватало и, слава богу, считал он. По флотским меркам все было хорошо, если бы ни одна закорюка. От очередного запоя он просто отбыл в лучший из миров, где не было побудок, сварливых жен, начальников, болезней, тревог и печали. Где не надо было пить, а потом опохмеляться.
Умер когда находился «на сходе» на берегу, поэтому об этом в экипаже сразу и не узнали. Хватился своего «бычка» первым командир, почувствовав в ходовой рубке крейсера отсутствие стойкого спиртового перегара.
- А где наш Чудик? - спросил кэп вахтенного и сразу к этому вопросу пристегнул старпома, после чего жизнь корабля сразу оживилась и стала веселее.
Начался поиск злыдня по всему кораблю, в котором участвовали все, кроме замполита, который начал на всякий случай писать на него в политотдел отрицательную характеристику. Старпом с видом страдальца-работяги лично пошел искать Чудика, распространяя вокруг себя злость и жажду немедленной расправы над «бычком». В каюте «бычка» не было. В кают-компании тоже. Не было его и в лазарете. Заглянул в штурманскую рубку с надеждой - может капдва опять играет в нарды со штурманом. Там нет нашего героя. Начал искать по рундучным, вентиляционным шахтам, в шлюпках и спасательных плотиках, в кокпике, по топливным цистернам и водяным емкостям. Заглянул даже к веселым акустикам, которые кроме командира никого на корабле не признавали. Не поленился заглянуть в гальюн, в этот главный храм партийно-политической работы на корабле - может, Чудный случайно проглотил веревку и не может ее испражнить в очко прицела писсуара? Но и в этом храме убогих бытовых корабельных услуг алконавта не было.
Поиски офицера переместились с корабля на берег. В квартиру к Чудику постоянно кто-то звонил, стучался и ломился. Экипаж с матерком искал своего члена по всему поселку, базе и окружающим сопкам. Госпиталь, сумасшедший дом, комендатура, милиция, морг и кладбище - оказались без Чудного. В библиотеку не заходили - это было бы странно и глупо. В Доме офицеров флота, этой местной филармонии не искали - бесполезно и смешно.
Опросили его дружбанов - те Чудика давно не видели. Прошерстили кафе «Дельфин» и местные забегаловки - результат прежний, никто этого обормота на горизонте давно не наблюдал. Проверили подвалы и чердаки военного поселения - там его тоже не нашли. С дуру даже подключили гуманистов водолазов-спасателей, чтобы те протралили дно у пирса. Опять послали матросов домой к офицеру - там тишина, гробовая. На корабле стали ждать, когда все-таки «бычок» проявиться.
Через неделю старпому пришло в голову вскрыть квартиру. Суетливо взломали, там и обнаружили окостеневшего Чудного с открытыми стеклянными глазами в пустой кухне с исцелованным стаканом «Агдама» в высохшей руке и печатью законченности жизни на лице. Было видно, что застывший Боря - кожа, да кисти, с усмешкой на сухих губах задумался над остатками одинокого холостяцкого ужина: недопитой голой, словно телеграфный столб бутылкой портвейна, скелетиком селедки, засохшей банкой кабачковой икры, черствой горбушкой и пепельницей «бычков». На флоте смерть - дело житейское. У нас если ты кого-нибудь не угрохаешь, то тебя, как пить дать - ухандокают.
- Поди же вот, - вздохнул старпом, глядя каменными веками на скорбную картину, - а я с ним недавно спирт пил. Вот незадача!
- А мне он червонец должен… - одеревенев лицом от вида пожухлого покойника, с досады сплюнул замполит.
Сослуживцы поужасались и сообщили срочно родным об этой трагической новости. От тех ни ответа, ни привета. Через некоторое время родне опять послали могильную депешу, а в ответ тишина - видно там еще «не все вернулись из боя». Что делать? Отвезли тело покойного Бориса Константиновича в морг флотского базового госпиталя, покрашенного хлоркой. Стали ждать, когда приедут за телом родные, чтобы вместе с ними заняться скорбными делами. День ждут - никто не приезжает, второй - нет никого, третий - тоже. На девятые сутки из морга звонит обезумевший заведующий:
- Забирайте своего покойника, у нас средств на его погребение нет!
Первое о чем задумался служивый народ, где взять гроб? Как говорил в свое время Александр Сергеевич Пушкин: «Живой без сапог обойдется, а мертвый без гроба не живет!» В военно-морской базе контор по ритуальным услугам, как в больших городах не было, поэтому на флоте и жизнь и смерть тебе обеспечивают твои товарищи.
Ребята в тылу выписали два ящика из-под порохов к стартовым агрегатам крылатых ракет, и флотские умельцы на свой рост, быстро не снимая мерки, соорудили гробовину. Обили её сверху ленинским кумачом, внутри постелили матросскую простынь, в изголовье положили старую свернутую флотскую шинель, на дно - сушеных водорослей, чтоб было помягче. Чем не классическое последнее пристанище для настоящего моряка?
Экипаж пошел по «миру» собирать деньги на похороны. Кто участливо дал рубль, кто пятьдесят копеек. Соседи кое-что продали из нехитрого скарба Бориса. В итоге хватило средств не только для того, чтобы забрать тело покойного из морга, обмыть его и одеть, но и закупить крест, венки и иконку в руки, вырыть могилу на поселковом погосте, организовать кое-какие поминки.
Утром, в день похорон Бориса Константиновича, сослуживцы дружно собрались в его доме. Из окна квартиры был виден океан - плыви куда хочешь, тони, где хочешь, но ему уже никуда было не надо. Женщины готовили закуски, строгали «оливье», старушки месили кутью на поминальный стол, мужики настаивали спирт на сушеной саранче и свежем помете бурундуков, разливая все по бутылкам. Валерку-химика, дружка Бориса по пьянкам, снарядили на тыловой старенькой полуторке с гробиной, «парадкой» и белыми тапочками в морг за покойником. Правда химик понимал в ритуальных делах как фазан в библии, но товарищи его знали и того меньше.
Время было уже за полдень, когда изрядно выпивший и повеселевший Валерчик, из госпитальной мертвецкой возвратился в поселок Разбойник с траурным грузом. Кто-то предложил сразу же гроб вести на погост. «С глаз долой - из сердца вон!», но сердобольные бабушки этого сделать не дали, поэтому машину, в клубах пыли, завернули к дому. Выгрузили гроб с Константиновичем, который, глядя на окружающих глухонемыми глазами, делал вид, что никого не узнает. Все украдкой перекрестились.
Прибили, как полагается офицерскую фуражку с «дубами» к крышке. Скорбно поднесли домовину с телом покойного к подъезду дома. Поставили, как полагается на табуретки, вскрыли крышку, поправили отвисший подбородок, растрясенный на безумной дороге. Освятили святой водичкой, вложили венчик в руки, посыпали по краям песочком, попрощались. Вынесли венки. На правах старшего, командир подошел к гробу, и что-то поправил покойному. Готовый уже перекреститься, с опаской оглянулся на замполита, промолвил:
- Отпевать будем?
- Зачем? Бога нет!
На этом и порешили, только вот лицо Чудного, вокруг которого уже хозяйничали мухи, некоторым из присутствующих показалось каким-то странным, хмурым и «осунувшимся», как бы неузнаваемым. «Да, что только с телом не может случиться за десять дней нахождения в морге? - подумали в сердцах ребята. - Флот есть флот, утром ты Чудный, а к вечеру на кого только не похож и как тебя только не называют. И все, как правило, матом!»
- Прости, Господи, нас грешных, все там будем… - командир с видом больше отрешенным, чем у Чудика, посмотрел взглядом Иисуса Христа на радиолокационные антенны тяжелого авианесущего крейсера «Новороссийск» и втихаря выругался. - Вот и стали мы одинокими...
- Одиночество - это когда тебя некому похоронить, - поправил командира старпом. - А это так, временные затруднения.
Катафалка с серебряными позументами в базе сами понимаете, не было, поэтому быстро-быстро заколотили крышку гроба. Не занося в квартиру с деланными лицами, чуть ли не бегом четыре морячка мелкой веселой рысцой не за деньги, а из уважения к офицерскому званию поскакали на поселковое кладбище, притулившееся на берегу скалистого мыса Могильный. За ними гуськом посыпались мужики из экипажа.
Все, что было раньше флотским офицером, резко колыхалось вместе с белой простынкой на плечах матросов. Единственный венок «От командования», цепляясь за репейник еле-еле успевал за процессией. Замполит был очень доволен, все было благопристойно и дешево.
Кладбище, расположенное на скалистом, искусанном чьими-то зубами утесе смотрело на океанские дали, где билось сердце океана. Местный погост был убог, как и все места, где военное начальство прилагало мало сил и внимания. Эта убогость навевала простые мысли о бренности человеческого существования и тщетности жизни. Ничего в могилу не заберешь и наша суета - это прах. Жаль, что это мы понимаем, когда безвозвратно теряем близких, друзей и товарищей. Смерть дает понятие Жизни! Хотя, смерть существует только среди живых, для мертвых ее нет.
Воздух был пропитан запахом моря. Вдали виднелся остров Путятин, за который прятался остров Аскольд. Кроны старых деревьев, вцепившись в скалы своими корнями, тихо замерли в преддверии скорбных дел. Полинялые кресты на могилах были растопырены, будто давая понять - сюда хода нет!
На небольшом погосте базовый оркестр из трех человек и протертого барабана, тихо играл траурную музыку, которую покойник не слышал. Похороны были с оттенком праздника и победы над службой. На пятачке кладбища места для мертвых было мало, тем более для живых, поэтому мужики, выстроившись цепочкой, гроб передавали на руках.
Слова на панихиде были по-военному кратки и лаконичны. Никто не выл, не рвался прыгнуть в отрытую могилу и не причитал - «На кого ты нас покинул? Как же мы без тебя? Ты там, мы здесь! Мы здесь - ты там!» Некому было сказать на языке Библии - «Господи, почему ты забираешь у нас самых лучших?!» Никто не бился в истерике - «Закопайте меня вместе с ним!»
Люди не говорили о его тяжелой корабельной службе с ее нервотрепками и заморочками, о его неприкаянной семейной жизни и бессонных ночах на благо обороноспособности невезучей страны. Никто не вспомнил о его собачьей должности, на которую никто не претендовал. Глухо стучала земля о сухую крышку гроба. Народ торопился кончить тяжелое скорбное дело. Все только думали о поминальном столе. Короче - похоронили, зарыли. Все чин-чинарем, как учили.
Вернулись с кладбища почти бегом. Помыв руки, быстро сели за поминальную трапезу с нехорошей тишиной и теплой водкой. Похороны без водки, что гроб без покойника. В комнате единственное покарябанное зеркало было завешено военно-морским флагом. Слабый бледный свет восковой свечи, зажженной старушками, высвечивал глубокую тайну смерти. Время твердело и падало на головы присутствующих. Оживленный бутылками стол поднимал
