Таинственная "Ижица". Тайна заброшенной голубятни - 1

Февраль одна тысяча семнадцатого. Шёл третий год Империалистической войны, высасывавшей из страны все соки. Промышленное производство падало, не хватало оружия, боеприпасов. Начались трудности с продовольствием: у хлебных лавок выстраивались длинные очереди, не было в достаточном количестве элементарных продуктов и товаров, процветали спекуляция, воровство и грабежи. Инфляция съедала и без того невеликие заработки рабочих.  Недовольство и возмущение кровавой бойней и тяжелым положением охватывало миллионы людей.

Общее положение в стране сказывалось и на Ижевском заводе.

Каким-то чудом четырем рабочим удалось добраться до Петрограда и попасть на прием к начальнику Главного артиллерийского управления генералу Маниковскому. Тот, выслушав жалобы ходатаев, отправил в Ижевский завод начальника юридической части генерал-майора Жанколя. Шестого февраля, прибыв в поселок, после инспекции, Жанколь убедился в справедливости требований рабочих увеличить расценки и отдал соответствующие распоряжения.

Стоимость рабочего часа была увеличена втрое — с трёх до девяти копеек, также предусматривались процентные надбавки за предыдущие месяцы работы. Благодаря этому, каждый рабочий получил более ста рублей к своей обычной зарплате, но это были уже далёко не те деньги, что ходили в стране до войны.

Стоимость хлеба выросла к февралю семнадцатого года примерно в шесть раз, аналогично подорожало и мясо, а иных продуктов не было вовсе. Привыкших к достойным заработкам ижевских рабочих эти выплаты, конечно, удовлетворить в полной мере не могли. К тому же администрация Ижевского оружейного повела себя недальновидно: расценки были увеличены далеко не для всех рабочих завода. Назревал бунт.

И хотя в рапорте помощника начальника Вятского губернского жандармского управления в Сарапульском, Елабужском и Мамалыжском уездах ротмистра Добромыслова отражалось, что за январь и половину февраля в Ижевском заводе настроение населения было спокойное, в общей массе рабочие ни в чем предосудительном не замечались, фитиль недовольства уже начал тлеть.

Вот на фоне всех этих событии, наши герои Герка, Мотька и Елька продолжали жить своей привычной жизнью, пытаясь осмыслить происходящее.

К Герке прибежал запыхавшийся Мотька. Тот сидел за столом и читал книгу.

– Мой отец сказал, что сегодня домой не придет, – выпалил с порога Мотька.

Герка внимательно посмотрел на друга.

– И чего здесь удивительного, время военное, заказ, наверное, срочный.

– Не, они сегодня бастовать будут. Там вообще буза на заводе творится. Рабочим расчетные книжки выдали,  опять зарплату уменьшили. Вот они и хотят бастовать. Володька Шумайлов у них заводила.

– Если начнут бастовать, будет плохо.

– Мой отец тоже говорит, что лучше договариваться с руководством, чем забастовка.

– Так, чего же он тогда бастует?

– Ну, как, все бастуют и он с ними, – Мотька пожал плечами.

Герка захлопнул книжку.

– Ну, вот, и до нас докатилось (слухи о волнениях в Петрограде и Москве давно ходили по поселку). Наверное, пришло наше время, не зря мы прошлым летом потратили столько сил. Может, и мы пригодимся.

– А-то как же, - залихватски подхватил Мотька. – Конечно, пригодимся.

– Ладно, пошли к Ельке, а то у меня мать скоро вернется, не поговоришь тут, – сказал Герка, натягивая пальто.

Тут надо вернуться в лето шестнадцатого года, чтобы читателю  стало понятно, о чем говорили мальчишки. После этого все встанет на свои места и можно будет дальше продолжать рассказывать о тех событиях, которые происходили в поселке Ижевский завод в феврале тысяча девятьсот семнадцатого года. И какую роль в этих событиях сыграли три друга с улицы Куренной,  сыщики из сыскного агентства “Ижица” Герка, Мотька и Елька (они же – сэр Джонс, агенты Билл и Чарли, но это так, к месту).

А произошло вот что.

Прошлым летом как-то Гека предложил:

– Может, отправимся в то место, где Ельку прятали? Возьмем лодку, сплаваем.

– Зачем? – спросил Мотька.

– Посмотрим издалека, чего там, как там. Интересно же.

– Ага, тебе интересно, а мне до сих пор кошмары по ночам сняться, – промолвил Елька.

- Это с голодухи, у меня тоже такое бывает, – успокоил его Герка.

– Давайте, – согласился Мотька, – а чего издалека смотреть, может, прямо на само место. Вдруг,  клад, какой найдем?

– Ну, клада, положим, там никакого нет, откуда там клад? Просто интересно посмотреть. Чего там сейчас, год уже прошел. Елька, ты помнишь то место?

– Помню, конечно.

– Показать сможешь?

– Покажу, – утвердительно сказал Елька, – что я, комлем пришибленный?

Побывать на этом месте ему совсем не хотелось, но еще больше ему не хотелось оказаться трусом. Нет, только не это.

Не откладывая в дальний ящик, долго не раздумывая, через день троица отправилась на противоположный берег пруда.

Отвязав лодку, Герка и Мотька сели за весла, Елька же устроился на носу, как впередсмотрящий.

Лодку Мотька попросил у родственников, якобы для рыбалки (чтобы было все взаправду, накопали червей и взяли с собой удочки). Дело было обычным, так он поступал уже не раз, поэтому в этом никаких проблем не было. Проблемы начались потом. Елька никак не мог определить место, где нужно было причалить лодку. И вроде, как бы,  здесь, по его мнению, и по его памяти, но что-то было не то. Берег, был какой-то другой. Когда Ельку сюда привез Кривин, тут был карман (для любознательных – впадина по направлению к берегу). А сейчас в этом месте находился язык (выступ берега в сторону воды – для них же). И деревьев не было прямо у воды.

Мотька рассердился:

– Я уже устал грести. Сейчас, как дам веслом по башке, сразу вспомнишь.

– Давайте ближе, – попросил Елька. Погребли, подплыли к берегу.

Все оказалось просто, к берегу прибило лабузу. Лабуза или, как ее еще называют, сплавина – это плавающий остров, образованный из корней растений и деревьев. Он и изменил очертания берега, поэтому Елька никак не смог сориентироваться.

Герка и Мотька бесшумно причалили к берегу. Прислушались и осмотрелись вокруг – вроде ничего подозрительного и опасного. Елька спрыгнул на землю, привязал лодку.

Троица осторожно (мало ли что) подошла к избушке. Ощущалось, что здесь давно никого не было. Старое кострище, полуоткрытая дверь, никаких следов пребывания людей. Голубятня была пуста: голубей то – ли выпустили, то – ли перевезли на другое место.

Ребята подошли к двери, которая оказалась незапертой. Первым зашел Герка, жестом дав понять, чтобы Мотька и Елька оставались снаружи. Через некоторое время раздался его голос:

– Здесь никого, заходите.

Мотька и Елька зашли. Сквозь грязное окно пробивался свет. Треснувшая местами печка, деревянный топчан, стол, перевернутая скамейка. Над столом два покосившихся ящика с дверцами, в углу стоял узкий самодельный шкаф.

– Ну, и чего нам здесь делать? – спросил Мотька.

– Пока не знаю, – ответил Герка. – Давайте осмотрим сначала жилище, а потом обойдем вокруг. А может, чего и найдем.

– Ну да, тут уже давно все разобрали. Думаешь, мы одни такие любознательные?

Ничего не ответив Мотьке, Герка открыл первый ящик. К его большому разочарованию, он был пуст.

– Спорим, во втором будет то же самое, – сказал Елька.

Он оказался прав, и второй ящик был также пустым.

– Ну, вот, а я что говорил? 

В это время Мотька подошёл к шкафу и открыл дверцу. И тут Герка и Елька не успели ничего понять и сообразить, только услышали пронзительный крик.

Что-то огромное выскочило из шкафа и выбежало на улицу через открытую дверь. Герка не увидел, что это было, Елька увидел, но не рассмотрел, но оба невольно вздрогнули от Мотькиного крика.

– Ты чего? – спросил Герка.

Мотька перекрестился.

– Какой-то чёрт выскочил, черный и вот такой здоровый, – он показал руками.

– Какой еще чёрт, выдумаешь тоже, откуда здесь черти, черти на болоте водятся, – сказал Елька, с таким видом, будто был профессором по нечистой силе.

– На болоте водятся болотные черти, а на пруду водятся прудовые черти, – не сдавался Мотька (ещё один знаток по чертям).

– Перестаньте спорить, прервал их Герка. – Никакой это не чёрт, это была обыкновенная крыса.

– Ничего себе, обыкновенная. Я таких вообще никогда не видел, вот и испугался, – произнес Мотька.

– Неизвестно, кто еще кого сильнее напугал, крыса тебя или ты ее своим криком, – усмехнулся Герка, но чтобы не ставить друга в неловкое положение, добавил, – я, наверное,  тоже бы испугался.

Елька, который чисто случайно не закричавший вслед за Мотькой, просто от того, что у него  занемели все органы внутри, хотел было вставить, что вот он крыс вообще не боится. И уже было открыл рот, чтобы показать себя храбрецом.

Но тут из шкафа выскочила вторая крыса и, немного пометавшись из угла в угол и запутавшись в Елькиных ногах, убежала вслед за первой.

Тут уж из открытого рта Ельки раздался такой вопль, что крик Мотьки по сравнению был просто детским хныканьем. Но это было еще не все, после крика, Елька выдал такую булькающую затяжную руладу, словно вурдалак, наступивший на гигантского ежа.

Минут пять мальчишки приходили в себя. Две огромные крысы подряд, выскочивших неожиданно, крик Мотьки и непередаваемый ор Ельки дали о себе знать.

Герка очнулся первым.

– Все хватит, не будет больше крыс. Если и остались в шкафу, то померли от такого крика. А, заодно, и в трех верстах по кругу.

А Мотька только смотрел на Ельку удивленно, словно хотел спросить: “Где тот так орать научился? Будь другом, научи”. 

Герка сам подошел к шкафу. Протянул руку к дверце. Задержался, оглянулся и посмотрел на ребят. Мотька крепко сжал губы, Елька для верности закрыл рот рукой.

Шкаф действительно был пуст, в плане крыс, их действительно больше не было. Но и не настолько пуст, чтобы не заинтересовать мальчишек. На верхней полке лежали три огарка свечи, пыльная тряпка и моток переплетенных ниток. В нижнем углу стоял металлический прут и обгрызенная резиновая калоша на правую ногу. Калоша была всего одна, поэтому ребят не заинтересовала.

– Эх, была бы пара, в хозяйстве бы пригодились, – с сожалением произнес Мотька.

– А еще лучше, если бы была пара сапог, – это Елька дал волю своим мечтаниям.

– Ишь, чего захотел, откуда здесь сапоги, – сказал Герка. Хотя от сапог он бы и сам не отказался. Осень не за горами, а у его старых, оставшихся по наследству от отца сапог, начисто отошла до самых каблуков. Сапоги “просили каши” и были похожи на пасти крокодилов в ожидании добычи. Загнутые гвозди в подошве придавали вполне узнаваемое сравнение.

Герка взял прут в руки.

– Так, свечи есть, ключ (он показал на железяку), тоже есть. Осталось найти дверь.

–Ты, чего это? – спросил Елька. – Никак опять чего удумал. Ох, у меня плохие предчувствия.

– В прошлый год у тебя тоже были плохие предчувствия, а сладости за обе щеки уплетал, аж, за ушами трещало, – заметил Мотька.

– А сам-то, сам-то, – вспылил Елька, – но дальше этого у него не пошло. Заклинило словно.  Что “сам-то”, он объяснить не мог. Хотелось сказать, что-нибудь обидное, но ничего на ум не приходило.

– Ладно, не ссорьтесь. Давайте, обследуем избу.

– А чего ее обследовать, все как на ладони. Если только слазить на чердак, –