Таинственная "Ижица". Подозрительный постоялец - 1

Но вернёмся в февральский день семнадцатого года, когда запыхавшийся Мотька прибежал к Герке и сообщил, что на заводе рабочие начинают бастовать. Жить стало совсем невмоготу.

– Володька Шумайлов у них заводила, – показал свою осведомленность Мотька.

– Ну, вот, и до нас докатилось (слухи о волнениях в Петрограде и Москве давно ходили по поселку). – Ладно, пошли к Ельке, а то у меня мать скоро вернется, не поговоришь тут, – сказал Герка, натягивая пальто.

Действительно, как бы ни было трудно в шестнадцатом году, а в семнадцатом стало еще хуже.

Армия требовала все больше оружия. Спрос на «трёхлинейки», которые производили все оружейные предприятия поселка, всё возрастал. Хватало Ижевскому оружейному и других заказов — на патроны, снаряды, гранаты, щиты для пушек и даже кинжалы.

Когда есть стабильные военные заказы, есть работа. На Ижевском оружейном заводе в феврале тысяча девятьсот семнадцатого года трудилось больше половины населения посёлка, который был больше Уфы, Перми и губернской Вятки.

Рабочие были вправе надеяться на то, что рост производства оружия будут достойно оплачиваться, но надежды остались тщетными. Этого как раз и не происходило — расценки на фоне инфляции оставались крайне низкими.

Утром пятнадцатого февраля полторы сотни инструментальщиков не вышли к своим рабочим местам, предъявив ультиматум: либо новые расценки, либо забастовка.

А Елька варил пшённую кашу с говяжьим салом, но дух в избе стоял как от щей из кислой капусты.

– Кашеваришь? – спросил Мотька.

– Мамке готовлю, скоро придёт. Там чего-то на заводе творится, не говорит.

– Бастовать будут, – просветил его Мотька, – батя мамке говорил, я и подслушал. Худшие времена наступили.

Герка сразу понял, куда клонит Мотька – запасы хранились до худших времён.

– Елька, дай ему каши, Мотька видимо оголодал.

– Будешь? – радушно предложил Елька.

– Ещё чего, что я вас объедать буду? Дома поем, – отказался Мотька.

Герка решил разрядить обстановку.

– Знаете что, сейчас ещё не время, давайте подождем немного, надо выждать момент, ну, когда совсем – совсем будет трудно, – тут он сделал паузу. – Нам или кому-то,– добавил он.

Мотька и Елька согласились, ждать, так ждать.

– Надеюсь, не всю жизнь, – с надеждой произнёс Мотька.

И поселок замер, предчувствуя непредсказуемые события. Меньше стало людей на улицах, на Базарной площади опустели ряды приезжих торговцев, извозчики поснимали с коней бубенцы и не гнали коней рысью.  Даже собаки стали реже лаять, чувствуя обстановку в поселке.
В тревожном ожидании прошло четыре дня.

Восемнадцатого февраля помощник начальника Вятского губернского жандармского управления ротмистр Добромыслов стоял в кабинете начальника завода генерал-майора Кудрявцева и докладывал о сложившейся ситуации. Он держал в руках раскрытую папку из красной кожи.

– Ваше превосходительство, излагаю суть происходящего с Вашего позволения. Четырнадцатого  февраля вечером пред окончанием второй смены в инструментальной мастерской Ижевского казенного завода мастерами были выданы рабочим на руки расчетные книжки для получения заработной платы за первую половину февраля. У некоторых рабочих расчет был подведен по пониженной расценке, понижение которой последовало по распоряжению начальника мастерской инженера Филиппова и мастера Лыткина.

– Да, я давал такое распоряжение, пересмотреть расценки, – согласился Кудрявцев.

Ротмистр продолжал:

– Вследствие чего рабочие в числе пятьдесят человек, заявив протест против этого, остановили свои работы и потребовали восстановления им прежней расценки, о чем было дано знать помощнику начальника по оружейному заводу полковнику Волынцевичу, который и объявил рабочим, что их требования после будут рассмотрены, и приказал приступить к работам.

На следующий день, пятнадцатого  февраля рабочие инструментальной мастерской в числе около двухсот человек  неожиданно прекратили работы и предъявили Волынцевичу требование об оставлении старой расценки, более высокой, чем вновь введенная, а когда это требование было удовлетворено, то рабочие эти предъявили новые требования об увеличении вообще заработной платы. Это новое требование, как помощниками начальника, так и начальником заводов не было удовлетворено за отсутствием к тому законных оснований.

– Прошу прощения, ротмистр, – генерал-майор прервал Добромыслова. Нет предела моему возмущению. Если мы пойдем на поводу этих мятежников сегодня. Да-да, надо называть вещи своими именами, именно мятежников, то завтра… Я даже боюсь представить, что может быть завтра. Распустили народишко. Сначала в столице, теперь и до нас дошло. Продолжайте.

– Шестнадцатого февраля утром рабочие той же мастерской, как и всегда, явились на работу все, но рабочие Шумайлов Владимир Афанасьевич и староста Кокоулин Федор Федорович первые начали подстрекать рабочих бросить работу и примкнуть к забастовщикам. Рабочие из солидарности к бастующим прекратили работу. Всех рабочих инструментальной мастерской забастовало до трёх тысяч человек.

Никаких беспорядков в мастерских рабочие не производили, но были случаи угроз, если кто будет продолжать работу. Остальные мастерские завода 16 февраля работали.

Ротмистр Добромыслов сделал паузу.

– Надо арестовать главных бунтарей и судить. Надумали бунтовать в военное время, – генерал-майор был вне себя от гнева.

– Ваше превосходительство, считаю это преждевременным.

– Почему?
–Могут возникнуть беспорядки. Для предотвращения непредсказуемых событий мною дана телеграмма командующему войсками Казанского военного округа о выделении роты солдат, для усиления гарнизона Ижевского завода.

– Это разумно, ротмистр, когда ожидается прибытие?

– Завтра, утром.

– Хорошо, давайте дальше.

Добромыслов продолжил рапорт.

– Семнадцатого февраля забастовали почти все мастерские завода, за исключением ложевой, электрической и мартеновской, предъявив те же требования. Забастовщики к работам не приступили, но мастерских не покинули, а устраивали там собрания и обсуждали вопросы требования.

Кроме того, сегодня была подана телеграмма в Петроград на имя генерала Маниковского рабочим Степановым, проживающим по Куренной улице в доме двести восемьдесят восемь. В телеграмме упоминается, что завод не работает, посему просят выехать комиссию для расследования о сбавке расценок администрацией. На данный момент у меня всё.

– Так, – начальник завода встал из-за стола. – Властью данной мне Государем Императором объявляю. Пишите Приказ.

До отречения Николая Второго оставалось всего десять дней. Но эти десять дней надо еще было пережить, как посёлку Ижевский завод, так и всей России. И нашим героям: Герке,  Мотьке и Ельке.

Девятнадцатого февраля у проходной  вывесили приказ генерал-майора Кудрявцева о закрытии завода. На территорию никого не пускали. Начальник завода посчитал,  не смотря на то, что забастовщиков, хоть было меньше тех рабочих, которые не поддержали забастовку,  всё – же их количество было внушительным,  а нежелающие работать терроризировали остальную массу.
Нахождение же массы неработающих людей внутри завода, в теплых помещениях вместе с тем давало возможность агитаторам настраивать рабочих все враждебнее и враждебнее к высшей и низшей администрации и не обещало в будущем ничего хорошего. А потому, по его мнению единственным правильным шагом при сложившейся обстановке – закрыть завод, очистив территорию завода от рабочих и не давая возможности рабочим вне завода устраивать сборища или сходки без разрешения начальства. На всякий случай  временно были закрыты увеселительные и учебные заведения.

По городу поползли слухи, что для охраны благоразумных рабочих, тех, кто не принимал участие в забастовке, из Казани прибыла рота солдат. Ситуация накалилась, запахло арестами.

И они не заставили себя долго ждать.

“Вчера арестовали сорок четыре рабочих – “путиловцев”. Врывались ночью, хватали людей прямо с постели и, не давая проститься с родными, бросали прямо в холодные товарные вагоны без отопления и отправляли в Казань. Говорят,  всего арестовали около двух тысяч человек. А сегодня еще одну партию арестованных прямиком на фронт”, – это уже Мотька рассказывал Герке и Ельке со слов отца. Отец у Мотьки был в курсе всех дел, хотя и не совсем поддерживал забастовку, а вот у Ельки, мать, хоть и работала на заводе, но в политику не лезла. Ей бы работу не потерять и сына на ноги поставить.

– А еще, – продолжал Мотька, – на завод снова стали набирать рабочих. Моего отца взяли.

– Мамку тоже приняли, – заявил Елька.

– Это хорошо, – сказал Герка. – А вы знаете, что наших ижевских двадцать человек взяли во главе с Шумайловым? А сегодня за Степановым с нашей улицы  приходили, к тому, кто телеграмму отправлял.

– Расстреляют? – спросил Мотька.

– Откуда же я знаю, – ответил Герка, – но мы должны помочь.

Мотька и Елька переглянулись.

– Как, освободить? – теперь уже шёпотом спросил Мотька.

– Не, я в такие игры не играю. Мамка не поймёт. Она не одобрит, если мы против власти попрём. И так, слава богу, что её снова на завод взяли.

– Мой батя тоже не одобрит, – вставил Мотька, – выпорет или уши оборвёт.

– Эх, не поняли вы, хотя думаете в нужном направлении, – Герка щёлкнул пальцами. Щелчок получился звонкий и резкий. – Не освободить, а дать продержаться. Чуете, какие события в столице назревают? Неизвестно, что еще дальше будет. Мы поможем им едой.

Повисла пауза, во время которой Мотька и Елька переваривали то, что сказал Герка.

– Какой? – спросил Елька.

– Вот только не надо делиться нашими запасами, – произнёс Мотька, догадываясь, к чему клонит Герка.

– А, – вот ты о чём, – прозрел Елька. – И как это мы сделаем? Будем ходить по дворам, и раздавать еду? Или прямо пойдём в тюрьму – вот передайте забастовщикам покушать?

– Да, – с сожалением произнёс Герка, – не повзрослели вы, как я погляжу, нет у вас политического чутья.

– Чего у нас нет? – поинтересовался Мотька.

– Пролетарского сознания.

Герка сыпал непонятными словами, от которых Мотька и Елька ещё больше терялись.

– Ты, это, не особенно, объясни нормально, – выдавил из себя Мотька.

– Слушайте сюда, – Герка заговорщически зашептал, чтобы придать особую важность тому, что он только что придумал. – Мы идем сегодня на наше место, берём еды, сколько сможем унести и отнесем огородами Степановым. Они-то знают, кого арестовали, и между кем разделить.

– Ну, я не знаю, – с сожалением произнёс Мотька.

– Мотька, не будь скрягой. Они же для всех старались.

– Да я что? Я ничего. Что я несознательный какой? Вот Елька, наверное, не согласится, – попытался Мотка всё свалить на Ельку.

Тот вскипел:

– Получается, это я несознательный? Да я сознательнее чем десять таких как ты. Да я…, да я…, – Елька не нашелся, что сказать. Просто добавил: “Я готов, хоть сейчас помочь”.

– Я так и думал, что вы настоящие друзья, – похвалил их Герка. – С нашей улицы еще Бушуева и братьев Маркадеевых арестовали. А у них семьи. Кто о них позаботится?

– Кто? – машинально переспросил Мотька. Герка посмотрел на него