Гражданское дело. Главы 11-14

себе и о своих близких. Не то, чтобы говорить, но даже и думать. Все это  слишком тяжело и неприятно, потому что ничего хорошего и примечательного в её малолетней жизни отродясь не было. Хотя сохранились у нее, конечно,  в памяти какие-то кусочки из той, прошлой жизни в городе, где они жили с мамой, отцом и маленькими сестренками. Мама работала в детском садике нянечкой. И детки её любили. У мамы в халате был «волшебный» карман, из которого она  частенько извлекала конфетку и одаривала малыша за хороший поступок. Лина уже ходила в школу, но к маме приходила в садик часто. Почти каждый день. И помогала прибираться, мыть посуду и ухаживать за детками.
            -А что потом случилось? – спросила Ольга Николаевна. – Как вы попали в Талый?
            -Это  отец попал сюда, - уточнила Лина. – Он сюда завербовался, чтобы заработать денег. Ну, пожил здесь, а потом написал маме, чтобы мы все вместе приехали к нему жить. Мама продала все в городе и приехала.
            -А  город-то, в котором вы жили, далеко отсюда? -  опять спросила Ольга Николаевна.
            -Угу!  На юге. Новочеркасск называется.
            -Да, весьма не близко, - сказала Ольга Николаевна. – Что же это мама твоя не побоялась в такую даль с тремя детьми махнуть?
            -Так ведь отец писал, что здесь хорошо, и что деньги большие получает. И что можно здесь жить припеваючи.
            -Но припеваючи жить не получилось? А, кстати, куда отец-то ваш делся? Почему  вас только одна мать воспитывает? – поинтересовалась Ольга Николаевна.
           -Так ведь он умотал  сразу после того, как мы приехали.
-Как умотал? Куда?
           -Дык, в районе здесь  и живет. С  любовницей, навроде. Мы ж когда приехали сюда все, а  у него новая жена.
           -Так-так, Лина! А ну-ка, давай отсюда все как можно подробнее и точнее, - воскликнула Ольга Николаевна. – Его новая жена была кто такая?
           -А фиг знает.  Молодая. В конторе работала.  Ну, они нам и говорят: мотайте, мол, назад, откуда приехали. А куда мотать, когда все продали, а денег только на дорогу хватило. А назад чтобы ехать, отец денег не дает. Ну, мама, конечно,  в контору пошла, ругаться стала, заявление написала, чтобы его заставили  с семьей жить. А он взял, да и умотал. А потом и она уехала. Ну, маме комнату дали и на работу приняли. Но денег все равно мало было. Соседи нам помогали, да в школе одежду покупали. А потом мама пить начала.
           «Вот когда надо было еще руководству сплавучастка, школы и местного совета заняться проблемой этой семьи и  помочь несчастной женщине, - подумала Ольга Николаевна. – И материально помочь, и морально». Учительница живо представила себе, в каком бедственном и униженном положении оказалась Закирова, когда она с тремя маленькими детьми, преодолев огромное расстояние и лишившись практически всего  нажитого, оказалась выброшенной на улицу собственным мужем. А руководство не только ничем не помогло в разрешении ситуации, но даже позволило проходимцу бросить семью и скрыться. Да и потом, вероятно, отмахивалось, кидая время от времени подачки. Было, отчего запить! А  любовница?  Что она  за штучка была, хотелось бы знать? Лина  говорит, что работала в конторе. Кем?... Стало быть, отец у девочек имеется. А его, между прочим, никто не лишал родительских прав. И получается, что ни одна собака не имеет права  отправить  кого-нибудь из детей в какой-нибудь казенный дом до тех пор, пока суд не лишит родительских прав отца. Его обязаны заставить их содержать и воспитывать. Если, конечно, Закирова жила со своим мужем в законном браке.
               -Лина, - обратилась Ольга Николаевна к девочке, - скажи, а у отца такая же была фамилия, как и у вас?
               -Конечно! – кивнула Лина.- Он же нашим отцом был.
               -Прекрасно! -  обрадовалась учительница. – Ты, случаем, не знаешь, кем работал здесь твой отец?
               -Не-а.
               -Ну, хотя бы, чем занимался?
               -Да в лесу работал с лесорубами. Еще бумажки всякие в конторе заполнял.
               -Ладно. Все это, в общем-то, несложно узнать.  Хватит болтать! Сейчас дуй в ванную, а потом в постель. А я попробую звякнуть нашему общему другу.
               Ольга Николаевна подошла к телефону и сняла трубку.

                                                                                              14

               Ночью Лине приснилась мать. Будто она совсем старенькая и больная. И лежит она, будто, на льду, на речке, где зимой всегда каток устраивают. Силится мать подняться на ноги, а лед скользкий-прескользкий. Ноги скользят и подворачиваются.  Вот мать приподнимется, вроде, привстанет, а ноги – в разные стороны. И она опять падает. А кругом люди на коньках и санках катаются, и мимо пролетают. Мать плачет, к людям тянется, просит, чтобы помогли встать, а никто не слышит. А сама Лина на берегу в сугробе застряла. Хочется ей к матери побежать, чтобы помочь подняться, но никак Лина не может из сугроба выбраться. Крутится, барахтается, но только еще глубже в сугроб проваливается. И чувствует, как из сугроба пробирается холод. Сначала к ногам, потом  по телу, и уже к самой груди подступил – все, замерзает уже окончательно. Да только плевать Лине на то, что замерзает. Она от матери глаз оторвать не может, видит, как та мучается на льду: подняться не может и кричит Лине, обливаясь слезами: «Доченька, помоги подняться! Я тебе конфетку из «волшебного» кармана дам, только помоги!» «Мама! – отчаянно кричит Лина, - Мамочка-а-а!!! Подожди-и-и! Я сейчас! Мама-а!»…
              Тут она и проснулась. Ольга Николаевна  тоже проснулась. Встала и включила свет.
              -Ты на другой бок повернись, Лина, - посоветовала она. Потом спросила:
              -Свет оставлять или выключить?
              -Мне все равно! – отозвалась Лина, отвернулась к стенке и беззвучно заплакала.
Ольга Николаевна посидела на своей кровати, потом поднялась, подошла к столу и налила из графина воды в стакан. Принесла  девочке:
             -Попей водички! Легче станет.
             -Отстаньте! – огрызнулась Лина и стала реветь  не таясь.
Ольга Николаевна молча подала  Лине полотенце. Постояла еще немного со стаканом в руке, потом опять протянула:
             -Все-таки выпей воды! – сказала. – А то истерика будет. И успокойся, пожалуйста! Я обещаю тебе, что мы с Федором Петровичем все уладим.  Он же  районный прокурор, а не какой-нибудь там директор школы.
             Лина приняла из рук учительницы стакан, отпила несколько глотков и, действительно, успокоилась. Потом  выбралась из постели и отнесла на стол стакан.
             -Вы на самом деле нам  поможете? – спросила у Ольги Николаевны, вернувшись к кровати.
             -Непременно! – уверенно ответила учительница. – Предпримем все меры, чтобы и решение суда обжаловали, и вас из семьи никуда не увезли. Тем более, что у вас, оказывается, имеется отец, которого никто  от родительских прав и обязанностей не освобождал. Завтра же его начнут искать, и разбираться с ним. А на это уйдет не один день. И это хорошо, потому что сейчас очень важно выиграть время.
            -И что же, в понедельник мне не надо будет идти в ментовку?
            -Нет, надо! – сказала Ольга Николаевна. – Очень даже надо. И бояться ментовки тебе сейчас не нужно. К тому же, инспекция по делам несовершеннолетних – это далеко не то, что представляет собой настоящая милиция. Да и никто не будет тебя держать в детской комнате. Тебя отведут в детприемник, о котором говорил Федор Петрович. К понедельнику он  подготовит  на этот счет прокурорское предписание. Так что здесь все у нас будет в ажуре. Нам сейчас главное – успеть с кассацией. Так что, не волнуйся, пожалуйста! Ложись и спи! Отдыхай, пока есть возможность.
Ольга Николаевна выключила свет и прошла к своей постели. Сон у неё, конечно, пропал окончательно. Однако  нужно было  хотя бы делать вид, что спишь, чтоб не тревожить понапрасну ребенка. Но и ребенок, по всему видать,  не в состоянии был успокоиться. Вон, как  вертится с боку на бок: вся кровать ходуном ходит. Видать, родные приснились девчонке, вот и убивается. Ох, как ей сейчас должно быть муторно! Не приведи господь! Тоска, обида и страх перед неизвестным будущим  - это не самые лучшие попутчики на пути к самостоятельности. А тут еще и мрачные воспоминания, небось,  камнем давят. Кстати, очень важно  было бы знать, что у неё там с этим Лыгаревым произошло? Что-то плохо верится в ту версию, что она сама  напросилась в постель к этому  отвратительному бугаю. Никак не похожа девчонка на дешевую профурсетку. Спросить, что ли, её? Все равно ведь не спит.
              -Лина, - всколыхнул мрачную тишину голос учительницы, - ты же все равно сейчас не спишь. Расскажи, пожалуйста, как это у тебя вышло… ну,  каким образом ты с этим…
              -Да уж так прямо и спросите, как я с этим  козлом  трахалась, – зло выкрикнула Лина. – Не буду я ничего рассказывать! И вообще, чего вы ко мне пристали? Расскажи да расскажи! Чего в душу-то лезть? Мое это дело! И никого это не касается.
                Добавив к этому еще пару непечатных ругательств, Лина  поглубже втиснулась в постель и  натянула на голову одеяло.
              -Ты прости меня, Лина! – попросила учительница. – Я понимаю, что тебе тяжело об этом говорить. Но, пойми меня, пожалуйста: я не  от праздного любопытства спрашиваю. Чтобы тебе помочь, нужно знать правду, а не то, что придумали люди в своих версиях. Ты же сама слышала, что говорил на суде адвокат Лыгарева. Он же выставил его этакой невинной жертвой. А я не верю тому,  что он сказал на суде. А когда я буду знать правду, мне и Федору Петровичу легче будет вести дело.
             -Да к мамке он моей приходил, - отозвалась Лина. – Ну, жил с ней. Деньги приносил, всякие гостинцы. Он даже никогда не обижал. Другие напьются, и давай кулаками размахивать. А этот ничего. Даже не матерится. Ну, а потом, как-то мамки не было, а он пришел. Стал ко мне подлизываться. Конфетами угощал. И даже вина дал попробовать. Я сначала не хотела. А он сказал, что вино – не водка. И что хорошее вино пользу приносит. А я уже совсем взрослая. Ну, чтоб его уважить, я выпила немножко. Тут он и стал ко мне лезть. Противно так было!
            -Зачем же ты  потом снова позволила ему над тобой издеваться? Почему никому ничего не рассказала?
            -Не знаю, - простодушно призналась Лина.
            -А зачем на суде сказала, что тебе нравилось то, что он делал?  Ведь не нравилось же на самом деле? – продолжала допытываться учительница.
            -Не знаю, -  повторила Лина. И заплакала.
            -А вот теперь ты зря плачешь, - сказала Ольга Николаевна. – Я, вообще, на твоем месте сейчас даже порадовалась бы.
            -Почему? – удивилась Лина. Слезы у неё мгновенно высохли.
            -Да потому, что, во-первых, ты, наконец, сказала правду. И теперь тебе станет легче. Во-вторых, все это уже в прошлом. Все ушло. Ничего нет, и подобного больше не будет, если этот опыт научил тебя чему-нибудь. Разве не смешно печалиться о том, чего нет? В-третьих, за все свое безобразие этот человек получил возмездие, пусть небольшое, но все-таки. Тебе стало легче, а ему  намного труднее. Кто много страдал, может получить наслаждение. А кто много наслаждался за чужой счет, получает страдания. Вот как! А ты ревешь. Ей-богу, зря.
            -И вправду зря, - повеселела Лина.  Потом добавила:     -А все-таки очень жаль.
            -Чего?
            -Ну, что вы раньше нам не встретились, чтобы все вот так растолковать.
            «И