ответил, что нет, посижу пока, почитаю.
- Ну, а я подремлю…
Он лег на спину, потянулся, потом повернулся на бок, лицом к стене, и засопел, а я раскрыл книгу.
Мне показалось, что в купе стало душно и я приоткрыл дверь. Из соседнего купе доносились мужские голоса, о чем-то там спорили. Наверно, мужики тоже «перекусили», подумалось мне, и теперь выясняют, кто кого и как уважает. Но вскоре я понял, что разговор у них шел о другом, о собаках. Они не спорили, просто спиртное сказалось на эмоциональности их выражений. Запах винных паров наносился к нам в приоткрытую дверь и смешивался здесь с ароматом армянского коньяка.
- Я давно пришел к выводу, - слышался напористый с хрипотцой голос одного из невидимых собеседников, - собаку надо выбирать с учетом предназначения. Охотничья порода, к примеру, совсем не пригодна для дома, то есть, для городской квартиры. У соседа моего – спаниель. Как пойдет он с ним на прогулку, тот сразу от хозяина – в сторону, нос – в землю, и ушами, как помелом, все кругом подметает. Грязь ли, лужи – все ему нипочем. Даже рад грязи – он для воды предназначен, для водной охоты, у него даже перепонки на лапах, как у лягушки. Самой природой в его генах заложено – шастать ему по воде. Если спустил его с поводка, он, как черт, вымажется, в квартиру страшно пускать, надо за уши сразу и – в ванну. А на поводке все время тоже нельзя: собаке побегать требуется, дома движения нет – тесно… Для дома годятся сторожевые или декоративные. Болонки, там, разные, пинчеры, пудели. Есть карликовые породы, с такими в доме полегче…
- А я вот думаю боксера приобрести, - раздался голос второго.
- Пойдет. Боксер – хорошо, годится. Только обращай внимание на родословную, без родословной ни в коем случае не бери. И среди хороших пород попадаются выродки и ублюдки. По виду он может быть и боксер, а по сути – свинья. Порода должна быть чистой.
Далее я услышал целую лекцию о подборе собак, о том, что такое есть родословная, как надо сохранять лучшие собачьи достоинства, как надо собаку кормить и воспитывать. Хриплый голос говорил об этих вещах убедительно, как специалист по собачьему делу.
- Есть породы, которых выводят веками, - уверял он. - Собачьим веком, конечно. Такая собака генами знает, что ей положено делать.
- А как же дрессировка и воспитание? Они-то имеют значение?
- Имеют, конечно, но их роль – вспомогательная. Главное то, что заложено в генах! Никакой дрессировкой ты не заставишь породистую овчарку вертеться на задних лапках, а болонку – приносить уток. Слышал про волка – сколько его не корми, а он куда смотрит?.. То-то…
- Чепуху он нес про собак, - произнес Засухин за ужином, он тоже, оказывается, слышал тот разговор. - Вот человек, например, он, по существу, то же животное, подпадает подо все законы природы. Что, и его надо спаривать по родословной?.. Ерунда! Такие отличные парни получаются и отнюдь не от царских кровей… Тот же Леонтий, о котором я тебе говорил. Сколько таких прошло перед моими глазами. Главное здесь именно воспитание! И начинать его нужно с детства. В наше время это было поставлено четко: октябрята, пионеры, комсомол, партия. Везде были программы, уставы, инструкции – продуманный последовательный маршрут. Плюс образовательный горизонт – школа, институт, и – так далее. Последовательная, логичная программа воспитания и порядочного человека, и специалиста. Это потом все опошлили, ударились в формализм. И все из-за лени, благодушия и беспринципности. А если бы относились ко всему добросовестно, берегли бы партийные принципы и достижения, разве мог бы пустозвон ставропольский так перебаламутить ЦК?.. Ты, думаю, понимаешь, о чем я сейчас… Так при чем здесь столетние гены? Школа нужна! Ахинею порол этот собачник!
Мнение о Засухине у меня все больше склонялось в лучшую сторону, с ним установились хорошие, почти домашние отношения. Мы коротали время в беседах (больше, конечно, говорил он, однако ненавязчиво, без занудства, без всяких назиданий и наставлений), чтении газет и журналов, которые оказались в одной из картонных коробок или молчаливом разглядывании пейзажей за окнами. Я иногда, чтобы размяться, гулял по вагону, Михаил Борисович покидал купе только для туалета. Его купеседство я объяснял сначала его возрастом, но потом обнаружилось и еще одно возможное объяснение. Обеспокоенный как-то затянувшейся отлучкой Засухина, ушедшего умываться, я выглянул в коридор и увидел его в обществе какого-то мужчины возрастом лет за сорок. Мужчина этот вел себя суетливо и что-то, торопясь, говорил чуть ли не в ухо Засухина. Михаил Борисович отвечал редко, кратко и суховато, лицо его было кислым, как будто его кормили лимоном. Я понимал, что он тяготится приставаниями этого субъекта, но не вмешивался потому, что неизвестный мужчина выглядел очень прилично и не был похож на представителя криминального общества, к тому же, Засухин видел, что я наблюдаю за ними, но никаких знаков о помощи он мне не делал.
- Знакомого встретили? - спросил я, когда Михаил Борисович наконец возвратился в купе, сгоняя с лица брезгливое выражение.
- Знакомый. Инструктором работал в нашем райкоме. Бестолковый до невозможности. В одном колхозе скот начал падать, медики обнаружили, что коровы заболели туберкулезом. Поручили этому инструктору разобраться на месте – побеседовать со специалистами, оценить обстановку и внести предложения. Уехал. Дней десять не появлялся в райцентре, потом неделю справку готовил. Принесли мне его творчество. Пишет: в колхозном стаде паслись вместе коровы, принадлежащие и колхозу, и частным лицам. Среди таких лиц оказалась гражданка такая-то, которая болела открытой формой туберкулеза, от нее-то болезнь могла перейти на корову, а потом и на колхозное стадо. Источник болезни установлен и ликвидирован: хозяйка коровы умерла прошлой осенью… Все! Справка, конечно, длинная – неделю ее сочинял, но вся суть – в этих словах. Сдал он ее заведующему отделом и ходит гоголем по райкому – выполнил важное партийное поручение… Освободили тогда мы его – не терплю бестолковых!.. А сейчас он мне хвалится, что возглавляет какую-то фирму. Представляю, каково работникам этой фирмы!.. А прилипчивый – насилу от него отвязался… Еще здесь маячат два-три таких типа, - заключил Михаил Борисович, и я понял, почему он так редко оставляет купе.
Но еще одна встреча Засухина с прошлым все-таки состоялась. Незадолго до прибытия в Астрахань, когда пустынные заволжские степи начали оживляться речушками с деревьями по берегам, к нам в купе вошел бригадир поезда, здоровенный мужик с круглым красным лицом большого любителя выпить и седеющими усами. Если бы на нем не было формы, его можно было бы отнести к любой разбойной профессии.
- Михал Борисыч! Здраствуйте!.. Не узнаете?!.. - радостно загудел он, протягивая ручищи Засухину.
Тот, пытливо разглядывая лицо вошедшего, подал руку.
- Здравствуйте, здравствуйте… Припоминаю…
- А мне доложили, что вы тут, в нашем поезде, - продолжал гудеть бригадир, - так я сразу сюда! Как же! Столько лет работали под вашим началом! Святые времена были!.. Как вы сейчас, в порядке?.. Как семья?.. Как Людмила Петровна?..
- Спасибо, все у нас хорошо.
- Ну, слава Богу!.. А у нас в городе – не разбери – поймешь! Все пошло кувырком с начала этой перестройки проклятой! Правда, сейчас вроде бы кое-что проясняется. Шустрее всех оказались ребята из парткомитетов – быстро разобрали все контрольные точки, возглавили все структуры. Обкомовские – областные, горкомовские – городские, райкомовские – по районам. Названия поменялись, а люди – те же! Председатель облисполкома стал губернатором, секретарь обкома – начальником налоговой службы. Он – в областной, а в районных – тоже секретари райкомов партии, бывшие. Фамилии я не называю, - бригадир бросил на меня быстрый взгляд, - но вы их всех знаете. Почти в каждом сельском районе глава администрации – первый секретарь райкома, а начальником налоговой инспекции – или второй, или председатель райисполкома.
Бригадир поезда не показывал открыто своего отношения к узурпации власти в области бывшими партийными функционерами, он констатировал факты. И если можно было уловить что-то в его возбужденной манере рассказа, то только зависть и восхищение: здорово перестроились эти ребята, своего случая не упустили!
Он пробыл у нас около часа, и если в начале Засухин не скрывал прохладного отношения к его посещению, то вскоре – это я понял по его лицу, - заинтересовался рассказом и даже задал несколько уточняющих вопросов. Бригадир, когда почувствовал такой интерес, и вовсе разговорился, и говорил он о действительно важных вещах: об отношении местного населения к переменам, о безработице, о криминале, ставшим обычным явлением. По его словам, хотя власть и осталась, практически, в прежних руках, но жить стало хуже намного – условия стали другими.
Перед какой-то, видимо, крупной станцией бригадир спохватился:
- Извините, не могу больше задерживаться – дела.
И он шумно скрылся за дверью.
- Энергичный товарищ, - сказал я.
- Очень, - согласился Михаил Борисович. - В свое время на дыре дыру ухитрялся высверливать. Бывший председатель районной кооперации. Приходилось не раз прикрывать его от правоохранительных органов. В системе кооперации почти любое действие можно рассматривать как нарушение, а он пользы приносил больше, чем вреда. Вот и случалось его вытаскивать из передряг. Я тогда и в обкоме эту систему курировал.
В Астрахани нас не встретили, хотя, по словам Тоцкого, договоренность об этом была. Он сказал мне перед отъездом, что все условия нашего пребывания в этом городе он обсудил с местными господами, и они были приняты.
- Может быть, потому что опоздал поезд? - попытался я скрасить неловкость ожидания неизвестно кого возле пустого вагона.
- Если б мы раньше приехали, тогда – дело другое, - проворчал недовольно Засухин и решительно заявил: - пошли на такси! Обойдемся без посторонней помощи.
Он пошел первым, держа в руке нисколько не похудевший портфель, а на плече – дорожную сумку, я со своим багажом и коробкой, в которой были остатки нашей провизии, плелся сзади и во все глаза смотрел на привокзальные построения. По ним можно было сразу понять, что мы находимся в южном городе: все было легким, ажурным, рассчитанным на несуровую зиму. О юге свидетельствовала и погода: небо чистое, сине-серое, солнце уже раскаляло землю, хотя не было еще и одиннадцати.
Выстояв небольшую очередь за машиной, мы минут десять ехали на дребезжавшей «Волге» по запущенным, с ухабами улицам, после чего оказались в месте более привлекательном, проехали мимо стены Кремля и остановились у высокого прямоугольного здания с большими окнами.
- Гостиница «Лотос», - объявил нам шофер и выключил счетчик.
Михаил Борисович сунул ему в руку купюру и отрицательно покачал головой, когда водитель засуетился со сдачей.
Я в это время подумал об увлечении астраханцев называть все нежным цветком: поезд – «Лотос», гостиница – «Лотос», еще несколько таких вывесок попалось нам по пути от вокзала.
То ли свободных номеров было много, то ли администратор, смуглая женщина, узнала Засухина, но проблем с устройством в гостиницу у нас
