ходили. Я поискал глазами секретаря, но его место пустовало, в приемной кроме нас никого не было.
Михаил Борисович решительно пересек комнату и широко, по-хозяйски, распахнул дверь кабинета. Через его плечо я увидел, как над громадным столом нервно вскинулась небольшая черноволосая голова с длинным, как утиный клюв, носом. Голова возмущенно прокрякала:
- Куда?! Ты не видишь – я занят! Грозно сверкнули стекла очков.
Сбоку от раздраженного господина сидела рыхлая женщина в белом халате. Она тоже с осуждением смотрела на нас.
На какое-то мгновение гневная гримаса на лице хозяина кабинета сменилась растерянностью и даже испугом, но эти чувства тут же исчезли. Лицо вновь приняло отчужденно-брезгливое выражение, Костин демонстративно повернул его к своей собеседнице.
Засухин попятился, осторожно прикрыл дверь, и мы, не разговаривая, проделали обратный путь по коридорам этого неприветливого учреждения и вышли к ожидавшей нас автомашине.
Засухин был мрачен. «В гостиницу!» - сухо приказал он шоферу, сел на заднее сидение справа и всю дорогу молчал. Я сидел рядом с шофером и тоже помалкивал: не утешать же мне его.
В номере Михаил Борисович сразу же позвонил кому-то по телефону, сказал, что обстоятельства изменились, намеченные мероприятия он, с сожалением отменяет, и ему нужно вылететь срочно домой, желательно, ближайшем же рейсом. Он попросил своего собеседника заказать два билета и доставить нас к самолету.
Только в самолете Засухин посчитал нужным высказать свое отношение к эпизоду, случившемуся в конторе икорного объединения.
- Мне говорили, вообще-то, что он большой хам, но я не верил – не давал он мне ни малейшего повода. Спину, мерзавец, в бане до одури тер, за пивом из предбанника бегал, чай в термосе приносил. А теперь – вон как он проявился… Впрочем, в кого ему быть порядочным? Отец – горький пьяница и лодырь был несусветный. Всю жизнь в одних штанах проходил с масляной ширинкой. Мать – посудницей подвизалась в нашей столовой между своими болезнями. Куски оттуда таскала, чтобы ораву свою прокормить. Короче, – голытьба, голь перекатная!.. Такие люди добра не помнят… Порядочность, благородство, как и другие положительные качества человека с молоком матери передаются потомству. Наследственность – величайшая мудрость природы!
Я слушал Засухина и вспоминал разговор двух собачников, подслушанный в поезде. Сейчас он сам подтверждал их теорию о роли родословной в породе. Себя Михаил Борисович относил, несомненно, к очень породистой категории, хотя среди именитых семей людей с его фамилией я что-то не помнил.
Отпуск я получил сразу же после возвращения из командировки, и у меня была возможность обстоятельно поразмыслить над тем, что во время ее случилось. Я старался понять, что в ней было по капризам и воле случая, а что было закономерным.
Цепь случайностей была налицо с самого начала этой поездки. Но если она была неожиданной для меня, то другие-то ее предвидели и планировали. А встреча Костина и Засухина?.. Ясно, что Костин был застигнут врасплох. А Засухин? Ему, как гром среди ясного неба, показалась реакция на его появление. Реакция, которую проявил Костин, тот, кого Засухин считал преданным себе «по гроб жизни». По-моему, эта была реакция откровения. А как бы повел себя Костин, если бы заранее знал о появлении своего бывшего благодетеля? И что теперь предпримет Засухин, осознав вероломство своего воспитанника?
Того, что предпринял Засухин, не было ни в одном проработанном мной варианте.
Когда я вышел из отпуска, то узнал, что меня собирались уволить. Как сообщило наше коридорное радио, буквально на другой день после возвращения из Астрахани Засухин дал кадрам команду подготовить почву для моего увольнения. Мой завотделом такого не ожидал, стал возражать, но в кадрах ему напомнили: Засухин брал его, то есть меня, с собой, чтобы получше к нему присмотреться. Вероятно, он увидел такое, чего вы, уважаемый руководитель отдела, не смогли обнаружить за годы его, то есть моей, работы под вашим надзором. Неужели вы так близоруки?! Единственный вопрос, возникший у кадров в связи с таким поручением – как быть с моим отпуском?
- Пусть отгуляет и катится во все стороны, - был ответ Михаила Борисовича.
Увольнение случайно не состоялось – с моим «покровителем» случился удар. Он лежит в больнице с глубоким инсультом. Команда его, естественно, потеряла свой вес. Теперь Засухин сам выбыл из нашего коллектива, и никто об этом, кстати, не сожалеет.
Я продолжаю работать на своем месте и, между делами, размышляю о роли случая в судьбе человека. Кое-чего из своих прежних убеждений приходится пересматривать. Где-то я вычитал, что случай – это неосознанная необходимость. Похоже, что я соглашусь с такой точкой зрения: в рамки этой формулировки можно уложить все, что случилось за время моей командировки, включая ее неожиданность. Не укладывается только внезапная болезнь Засухина, но, возможно, и этому имеется свое объяснение.
2005 г
