груди, притянул к себе, она не сопротивлялась, лишь прикрыла веки.
Слившись, мы покачивались в такт музыке, и у меня вновь возникло ощущение дежавю – со мной это несомненно происходило.
– С закрытыми глазами, – нарушила молчание Анна, – мне кажется, что я танцую с Алешей, – словно вернулась в то далекое счастливое время. Тогда он был едва ли старше тебя нынешнего, вы так похожи, а ведь я любила его. Очень, очень…
Она была лишь чуть ниже меня. Ее глаза струили тихую печаль, горечь, и… призыв?
Полные чувственные губы, не удержался.
Это не был скорый неумелый поцелуй как с ровесницами – ноги стали ватными, голова поплыла.
Что происходило дальше? Почему-то мы оказались в ванной комнате.
Затаил дыхание – ведь я впервые видел обнаженность женщины, и так мне вдруг захотелось стать струйками воды, ее омывающими!
Далее в памяти сохранилось, как несу Анну на руках, роняю на постель, мои робкие потуги, увы, безуспешные…
Она взяла инициативу в свои руки.
Опрокинут, не знающие запрета женские губы, умелые руки… сокровенные касания… бесстыдные ласки… запредельное состояние…
Вдруг вспышка – вселенная взорвалась, разлетелась в клочья – конец жизни, а может, ее начало?..
Я лежал на спине, переживая первую свою победу над женщиной, в глазах – слезы восторга, радости и гордости. Тем более странным показался мне укоризненный взгляд Анны.
Эту невероятную ночь любви я запомнил на всю жизнь. Единственно, что смущало – все это время она называла меня Алешей.
Ушел от нее я на рассвете, влюбленный по уши.
Это было первое и, увы, последнее мое свидание с Анной, в чем она осталась непреклонной…
Я настойчиво добивался ее, слезно умолял, предлагал жениться. Ей было и смешно, и горько – от Алеши она такого не дождалась.
Валентин умолк, выпили, закусили поднаторевшей икрой, задымили…
– А хотите, я расскажу вам о первой своей женщине? – вдруг вызвался Влад.
Не очень-то хотелось выслушивать его пьяные излияния, зная склонность к душевному эксгибиционизму, но он, как и другие, имел на это право.
Окинул кают-компанию мутным взглядом, затянулся сигаретой, нехорошо осклабился:
– Мне исполнилось восемнадцать лет, мои сверстники давно уже “кувыркались” с девицами, только я задержался. Но не признавался, плел небылицы, в которые никто, естественно, не верил. Это доводило меня до бешенства! Был готов переспать хоть с кем, лишь бы доказать свою состоятельность.
Наконец, представился случай…
Как-то под вечер в выходные я сидел в забегаловке, пил пиво, разбавляя его, как водится, водкой, и тут увидел ее!
Это была рослая девица неопределенного возраста, возможно и привлекательная в прошлом, но синюшного цвета одутловатое лицо не позволяло заподозрить это сейчас, впрочем, я был в той кондиции, когда все бабы кажутся юными красавицами.
Предложил выпить, она не отказалась, подумал: а почему бы и нет? Другую придется уламывать, а эта сама просится. Тешило самолюбие еще и то, что сам я – мелкота, она же каланчей возвышалась надо мной.
Куда она меня привела, не помню – то ли сторожка, то ли котельная, впрочем, мне было до одного места.
Я никогда не раздевал женщин. Блузку снял без проблем, с лифчиком долго возился, не совладал, плюнул, откинул юбку, дальше – пара пустяков! Как бы не так! Резинка видавшего виды трико в силу длительного его использования растянулась до состояния веревки, множественные узелки были нанизаны на нее, добавляясь по мере растягивания. Мои усилия развязать хотя бы один оказались тщетными, остервенело рванул. Недвижная до этого момента девица схватила меня за руку, стойко, как юная девственница, обороняя последний редут, на самом деле удерживала от варварства – не напасешься на всех! Затем хихикнула, за что-то потянула – ларчик и открылся, но мне не доверилась, сделала все сама.
Провалился в ее безмерность, и сразу пролился, впрочем, ей это было уже безразлично, она дрыхла…
Придя в себя, долго соображал – где я? От едких миазмов першило в горле. Увидел возле себя на матрасе, лежавшем прямо на полу, “прекрасную незнакомку” с широко раскинутыми ногами. Она громко храпела, слюна длинной ниткой из уголка рта тянулась к полу. Рванул в угол, сломался пополам в рвотном позыве, обтерся какой-то грязной тряпкой, и покинул место первой своей победы над женщиной, пнув напоследок ее ногой.
Увы, эта незабываемая встреча не осталось безнаказанной.
Я потом встречался с нормальными женщинами, но с ними не получалось – они крутили носом, выкобенивались, мол, не такие, будто им и не надо вовсе. А на поверку – та же мерзость только в красивой обертке!
А вот с профурами легко достигал согласия, достаточно было налить. Да и заводился с полуоборота!
И это называют любовью?
Влад хотел еще что-то сказать, не договорил, зажал рот рукой и бросился вон.
В кают-компании повисла тишина, покачиваясь на кольцах дыма. Вновь налили, выпили, запивая неприятный осадок…
Воцарившееся молчание нарушил Сева:
– Единственно, в чем не могу не согласиться с Владом – первая, пусть и случайная любовная связь может повлечь необратимые последствия.
Мою любимую звали Лика. Тоненькая, изящная, склонив головку, она прятала за длинными ресницами озерца глаз, отсвечивавших: когда синь неба, когда серую непогодь.
Училась она на нашем потоке в соседней группе. На общих лекциях я всегда садился сзади сбоку, исподтишка стрелял глазами на милый мне курносый профиль. Лика чувствовала мой взгляд и, повернув головку, отстреливалась насмешливостью. Тощий, длиннорукий, неуклюжий, девушка мне казалось недосягаемой. Многие догадывались о моей влюбленности, знала и она...
Осенью поехали на картошку, я очень рассчитывал на эту поездку, надеясь, что, наконец, решусь на признание, увы, девушка заболела и не поехала, а ведь все могло сложиться иначе.
Почему на меня запала приставленная к нам (студентам) бригадирша Зина?
Невостребованность туго распирала ее блузку. Что могло быть общего у нее со мной, смотревшимся рядом с ней мальчишкой? Почему-то я раздражал ее плоть, она легко угадывала мою неопытность, тем сильней ко мне тянуло.
Волновала и она меня, тело ее источало терпкий полынный запах греха, а замутненный неутоленностью плоти взгляд обездвиживал, вызывая неудержимое желание захлебнуться в сладостной жути неизведанного.
Приближался отъезд студентов, Зине довелось ускорить события.
Втроем с трактористом мы развозили по домам поселка сложенные на прицеп мешки с картошкой.
Завезли и в ее дом. Жарко, мучительная жажда усыпила мою бдительность, она не без умысла принесла из погреба кувшин крепкого сидра. Выпив несколько кружек на голодный желудок, разомлел, откинулся на скамью. Склонилась надо мной, вытирая пот с моего лица, блузка “случайно” распахнулась, высвободив содержимое… Против такого аргумента возразить было нечего. Что было дальше, помню смутно. Раздавила сладкой тяжестью, впилась в губы. Целоваться я не умел, что еще больше распалило ее. Островком в памяти остался восторженный ужас, с которым мои глаза расстреливали освобождавшиеся от одежд роскоши. Невменяемая от желания, не владея собой, она как удав на жертву натянулась на меня, погрузив в муть наслаждения.
Остальные мешки тракторист развозил без нас…
Из колхоза я приехал другим. На лекциях, как прежде, садился чуть позади Лики, но что-то изменилось – смотрел на девушку, а перед глазами стояла пьянящая воображение картина женского изобилия.
Однажды Лика подошла ко мне, и насмешливо поинтересовалась:
– Как там твоя колхозница, не пишет? Наслышана, наслышана.
Покраснел, уличенный, и понял – шансов у меня больше нет!
Теперь на занятиях я садился спереди, исподтишка подсматривая за девушкой, которая удивленно вертела головой, не обнаруживая меня на прежнем месте...
Спустя лет десять встретил Лику, она приятно пополнела и из хрупкой девушки превратилась в невозможно привлекательную женщину. Без былого стеснения пригласил ее в ресторан. Потягивая вино, не без удовольствия разглядывал, и вдруг признался:
– А ведь я любил в жизни только одну женщину.
– Кого?
– Тебя.
– Почему? Отчего не открылся, хотя я знала это и так. А ведь и ты мне очень нравился, да не могла же я первая! А потом почему-то утратил ко мне интерес.
– Не утерял.
И напомнил тот случай на картошке.
– Господи, какой же ты дурак, ведь я отчаянно ревновала тебя!
– Может, исправим ошибку?
– Поздно, в любовницы к тебе не пойду, в жены бы пошла, да несвободна, впрочем, как и ты…
Недосказанность закачалась в дыму сигарет…
Ее нарушил пожилой метеоролог, которого все почему-то звали не по имени, а по фамилии Крот. Он и походил чем-то на крота, женат не был, и мысли о женщинах, судя по всему, его не слишком донимали.
– Это не моя, и не кем-то рассказанная история, – начал он, – а то, что происходило на моих глазах с соседом по лестничной площадке в течение многих лет.
Звали его Виктор.
У его матери было двое детей – он и старшая его сестра Галя. Отцы у них были разные.
Их никто никогда не видел, скорее всего, и мать не смогла бы их точно идентифицировать.
Трудно ее в этом упрекнуть, поскольку в те послевоенные годы на одного действующего мужчину, включая калек, приходилось десяток невостребованных женщин, инстинкт продолжения рода которых уверенно побеждал девичью честь.
Воспитывать детей не имелось ни сил, ни возможностей, дай бог прокормить, и свое отрочество мальчик провел в интернатах да пионерских лагерях. Учился кое-как, дружил только со старшими ребятами, девочек избегал.
Долгое время оставался маленьким и хилым. Таким и ушел в армию. Не дослужил и через год вернулся, так и не пояснив толком, почему его комиссовали. Поразило другое – с ним случилась удивительная метаморфоза. Невозможно было в рослом синеоком темноволосом парне с мужественным лицом узнать недавно еще плюгавенького, забитого паренька, кого не обижал разве что ленивый.
Увы, в глубине души он таким и остался.
Я никогда не видел рядом с ним женщин.
Как-то, возвращаясь домой, увидел стоявшую у лифта девушку – очень даже ничего!
– Вам куда? – спросил.
– На шестой.
На шестом этаже жили лишь я и Виктор.
– Вы не ко мне случайно?
Презрительно фыркнула.
– Значит к Виктору, кто вы ему будете?
– Вам какое дело?
Действительно, какое! Только я впервые видел девушку, рискнувшую переступить порог его дома, да еще какую!
Вышли из лифта, она позвонила в двери напротив, пожелал ей успеха, ответа не дождался.
Утром, выходя из квартиры, столкнулся у лифта со вчерашней незнакомкой. Вид у нее был такой, словно она только-только вырвалась из огромной очереди, где ожидаемый дефицит ей так и не достался.
Поздоровался, как со старой знакомой.
Буркнула нечто невразумительное, тупо уставившись на меня. Единственно, что мне удалось высмотреть в ее широко распахнутых глазах, была нескрываемая оторопь.
Можно лишь догадываться, что между ними произошло, но со всей определенностью могу утверждать, что в течение
Напомнило по структуре Боккаччо.