Старая кобыла тяжело ступала по узкой горной тропе среди камней и осыпей. Иногда она оскальзывалась и едва удерживалась на ногах, и тогда старику приходилось слезать с лошади и некоторое время вести ее под уздцы. Пес тоже тяжело дышал и часто отставал, ведь и он был уже старым, наверное, старше и старика, и кобылы, - собачий век короток. Двенадцать лет назад тощее бродячее животное прибежало откуда-то к хижине. Старик пожалел его и кинул кусок серой лепешки, которые сам выпекал в тандыре с тех пор, как старуха его покинула этот мир, а сыновья подались в область за лучшей жизнью. Собака съела угощение и осталась жить возле хижины. Многие годы она сопровождала старика в его поездках, когда тот ставил в горах силки на куропаток (кекликов) или спускался в долину, в поселок - узнать новости и купить муки и риса. У пса, как и у лошади, не было имени. Его звали просто «ит» - собака. Впрочем, и самого старика в поселке – аиле – давно уже называли ака, без имени. Полгода он не бывал в поселке, да и в горы не ходил, - довольствовался лепешками. Иногда готовил плов без мяса, и они с псом были сыты.
Но три дня назад заезжал в хижину Балтабай – милиционер из аила – и сообщил, что в горах объявились моджахеды. На их поиски выслан оперативный отряд и, возможно, дом старика станет им пристанищем во время снегопада, который обещают со дня на день. Встретить таких дорогих гостей нужно было как следует, вот старик и отправился за куропатками.
Когда силки были расставлены, снег уже шел густыми хлопьями. Тщательно отметив места ловушек, старик повернул назад.
Когда внизу показалась крыша хижины, пес навострил уши, зарычал и рванулся было вперед, но резкий окрик хозяина остановил его.
Гости уже прибыли. Все они были молодые, веселые, одетые в странную пятнистую форму, какой старику видеть еще не приходилось. Особенно понравились старику высокие военные ботинки на шнуровке, на толстой рифленой подошве. Он все смотрел на эти ботинки, пока гости распаковывали свои мешки, доставали какие-то банки, пакеты и фляги. Потом гости принялись потчевать хозяина, называя его уважительно «аксакал». А хозяин смущался оттого, что не поспел к приезду гостей и нечем их достойно встретить. От вкусной еды и глотка спирта старик разомлел и тихо дремал в своем углу, иногда вздрагивая и просыпаясь, когда раздавался взрыв смеха. Пес лежал подле старика, щурил глаза и благодушно помахивал хвостом.
Еще затемно старик поднялся со своей лежанки, тихо собрался, оседлал лошадь и отправился проверять свои ловушки. Пса он привязал веревкой у дверей хижины, чтобы не увязался вслед, потому что за ночь сугробы намело глубокие, а ходить по снегу быстро пес не мог. Интуиция не подвела старого охотника: в расставленные им силки попалась добыча, и когда он возвращался назад, у луки седла висело несколько куропаток, позарившихся на дробленую сечку с курмаком. Старик щурился от удовлетворения. Ах, как он сейчас угостит своих гостей!
В хижине царила суета: гости спешно собирали свои вещи. Старик растерянно стоял в дверях, держа в руках свою добычу.
- Не обижайся, аксакал, - похлопал его по плечу старший, - служба такая. Сейчас поедим – и вперед. В следующий раз ты нас угостишь.
Двое молодых внесли в хижину казан, от которого исходил чудный запах плова. Все расселись, причем старика на этот раз усадили на самое почетное место. Ели почти молча, торопливо, хотя такое блюдо требовалось смаковать. Но военные, видимо, и вправду торопились.
После еды, когда гости принялись одеваться и подготавливать снаряжение, старик обошел стол, аккуратно складывая кости в миску. Когда он вышел из хижины с миской в руке, гости как-то замялись, и лица их приняли странное выражение. Старик поставил миску на снег и принялся звать пса…
И в это время раздался взрыв такого дружного хохота, что хозяин невольно вздрогнул. Он недоуменно обернулся. Смех моментально стих. И вдруг старик почувствовал, как в сердце его змеей заползает страх. Он растерянно обвел глазами молодые лица, опущенные глаза, прячущие усмешку, потом резко повернулся и посмотрел на колышек с обрезанной веревкой. Руки его бессильно разжались, и миска выпала. А потом с ним случилось то, чего не случалось никогда в жизни. Ему показалось, что змея, сидящая внутри него, вдруг зашевелилась, заворочалась и неудержимо ползет вверх, к его горлу. По пути эта змея схватила край его внутренностей и стремится вывернуть их наружу и выплеснуть на снег…
Он не понимал, как снова очутился в хижине, на своей лавке. Перед ним стоял смущенный старший.
-Прости, отец, - сказал старший. – Ребятам моим нужна была горячая мясная пища. Твоя хижина – последнее жилье на нашем пути. Неизвестно, сколько теперь придется в снегу ночевать, пока этих гадов не выследим. Прости…
Старик закрыл глаза.
- Это вот тебе, в качестве компенсации… настоящие…военные…
Старик услышал, как старший вышел и тихо прикрыл дверь. Он долго лежал с закрытыми глазами и долго молча плакал, как не плакал даже в тот день, когда умерла его старуха. Потом он открыл глаза и спустил ноги с лавки, задев за что-то на полу. Он посмотрел. Там стояли высокие военные ботинки на шнуровке, на толстой рифленой подметке. Старик брезгливо отряхнул штанину, тяжело поднялся и медленно поплелся во двор. У дверей он нагнулся и поднял небольшую пустую картонную коробочку из-под патронов, оставленную его гостями.
Он вышел из хижины, опустился на снег и принялся аккуратно собирать рассыпавшиеся кости и складывать их в коробку. Потом вернулся в хижину за ботинками, выдернул из них шнурки и крепко-накрепко перевязал этими шнурками коробку. Ботинки же зашвырнул подальше в снег.
Недалеко от хижины под старой туей он разгреб снег руками и щепкой выкопал яму. Яма вышла неглубокой, потому что мерзлую землю трудно было копать щепкой. Старик положил коробку в яму и засыпал землей. Выровнял холмик, воткнул сверху веточку туи.
Потом лег рядом на снег и умер.
