Де Эспиноса с любопытством посматривал на жену, которая вместе со слугой готовила ему ложе. Она в который раз поразила его этим утром. Однако он тут же напомнил себе, что обольщаться не должен. Беатрис сострадательна, как он сам и сказал ей, но вряд ли это что-то меняет.
После того, как кушетка была застелена, молодая женщина подошла к нему:
— Я и Хосе поможем вам лечь.
Дон Мигель нахмурился, чтобы скрыть невесть откуда взявшееся смущение: он абсолютно не предполагал, что Беатрис, принеся ему лекарство, останется рядом и, тем более, будет укладывать его в постель. Ему вовсе не хотелось представать перед ней в одной рубашке, да к тому же сейчас, когда он так слаб.
«Я одряхлел. И составляю теперь печальный контраст своей жене», — язвительно поддел он себя.
— Мне поможет Хосе, а вам следует пойти к себе и отдохнуть, донья Беатрис, — он произнес это, как ему казалось, достаточно равнодушным тоном, чтобы обидеть ее.
Беатрис взглянула с недоумением, а потом усмехнулась:
— Вам придется потерпеть мое общество. Я должна убедиться, что лекарство подействовало.
Мысленно послав все к дьяволу, де Эспиноса резким движением сбросил одеяло, будто надеялся смутить и ее своим полураздетым видом. И в самом деле, она отвела глаза, в свою очередь вызвав у него усмешку. Он поднялся, преодолевая слабость, и Беатрис тут же шагнула вперед, с другой стороны подскочил Хосе.
— Черт побери! — не сдержался дон Мигель. — Я еще в состоянии стоять на ногах!
Яростно оглядев обоих, он сумел без посторонней помощи добраться до своего ложа и даже не слишком задохнуться.
— Вот и хорошо, — покладисто сказала Беатрис. — Вижу, что вам немного лучше. Тем не менее, я еще побуду здесь. Хосе, передай всем слугам, что дон Мигель отдыхает в гостиной, чтобы никто не тревожил его, — обернулась она к слуге, который с поклонами пятился к дверям.
— Будет исполнено, донья Беатрис, будет исполнено.
— Вам лучше уснуть, дон Мигель, — заметила она, устраиваясь в кресле.
— Я все-таки склоняюсь к мысли, что скалы были бы предпочтительнее, — огрызнулся де Эспиноса.
Дышать стало ощутимо легче, и он почувствовал, что засыпает. Он услышал, как Беатрис тихонько рассмеялась и прошептала:
— Камней вам удалось избежать... А вот меня...
Однако де Эспиноса не был уверен, действительно ли слышал эти слова, или они почудились ему...
2. Дыхание весны
февраль 1699
Щурясь от яркого, почти весеннего солнца, Беатрис взглянула на извилистый и узкий феррольский залив, затем оглядела стоящие на якоре корабли. «Архангела» в порту не было, — как и других кораблей эскадры. Следовало бы пойти домой, но Беатрис медлила. Вздрагивая под порывами северного ветра, она плотнее запахнула шерстяной плащ. В общем-то, зима по местным меркам не была суровой, но молодая женщина, привыкшая к зною Эспаньолы, страдала от промозглого климата северо-запада Испании.
Поначалу в местном обществе сеньору де Эспиноса приняли настороженно, но за месяцы, прожитые в небольшом городке, который напоминал Ла-Роману, ей удалось завоевать сердца замкнутых уроженок Галисии, в основном жен капитанов и офицеров эскадры.
Беатрис и сама не поняла, как получилось, что когда она отправлялась навестить немногих своих приятельниц или в церковь, ее путь всегда лежал через эту площадь, и она обязательно искала глазами знакомые паруса. Как и прежде, она высматривала корабль мужа, но Мигель ничего об этом не знал...
…По счастью, приступ не привел к серьезным последствиям, и уже на следующий день дон Мигель был на ногах. Но радость Беатрис омрачало знание — в обители Ла Романы и в госпитале Санто-Николаса она видела немало пациентов, страдающих сердечными хворями. Покой и травы могли продлить им жизнь, но, однажды проявившись, болезнь уже не отпускала тех, кто стал ее жертвами. Поэтому Беатрис внимательно наблюдала за мужем, стараясь заметить первые признаки недомогания. Однако пока все было хорошо.
Муж сдержано и немного иронично принимал ее заботу. Он не возвращался больше к предмету их ссоры и не расспрашивал Беатрис о кинжале, но в ее душе остался жгучий осадок. Как мог Мигель, даже находясь во власти гнева, усомниться в том, что Изабелла и Диего — его дети?!
Глубокая рана не спешила заживать, хотя боль и стихала. Беатрис ловила на себе изучающие взгляды дона Мигеля, в которых ей чудилась затаенная грусть. Поначалу это раздражало ее и она напрягалась, отводя глаза, но затем...
«Стало волновать...» — подсказал молодой женщине внутренний голос.
«Мне просто не хотелось бы... А чего именно? Заново влюбиться в своего мужа? Нет! Как можно даже думать о любви!»
Беатрис сжала губы, не желая продолжать свой внутренний диалог. Не было смысла и дальше стоять на пронизывающем ветру, и Беатрис пошла в сторону дома. Вечером она еще выйдет взглянуть на залив.
Это было самое длительное плавание адмирала де Эспиносы, и она переживала, как муж перенесет его. К тому же, погода стояла холодная, с внезапными шквалами. Сегодня в первый раз после недели затяжных дождей небо очистилось и выглянуло солнце.
Беатрис советовала себе положиться на волю Господа и запастись терпением, но это не помешало ей выйти вечером с той же целью, а затем — и в последующие дни.
Эскадра по какой-то причине задерживалась, и тревога Беатрис росла.
***
Дон Мигель действительно написал своему племяннику. Письмо было отправлено еще в августе, но Эстебан не ответил. Этому могло найтись самое простое объяснение: упадок, в последние годы царивший в Испании, не лучшим образом сказался на связи метрополии с колониями в Новом Свете. До сеньора адмирала не доходили сведения о кораблекрушениях, но это еще не значило, что письмо благополучно достигло адресата. Оставалось писать снова и на этот раз отправлять письмо с кем-то из слуг.
Задеты его гордость и сама честь, и де Эспиноса должен был разобраться во всем до конца, но отчего-то он медлил. Чертов кинжал лежал в потайном ящичке стола. Не раз, долгими зимними вечерами, де Эспиноса доставал клинок и задумчиво вертел его в пальцах.
Постепенно у него зародились сомнения: почему именно кинжал? Почему не перстень, не какая-то драгоценная побрякушка? Кинжал, да еще несколькими годами ранее подаренный обманутым мужем. Странный знак внимания возлюбленного.
Конечно, дело нечисто, но чем дольше дон Мигель думал обо всем, тем больше видел неувязок. После свадьбы племянник приезжал считанные разы. Любовники могли бы встречаться где-то вне стен его дома, но де Эспиносе казалось, что как Беатрис, так и Эстебан не просто не питали взаимной приязни, но и сторонились друг друга. Были ли способны они так притворяться? Разум твердил, что да, и низость человеческая не имеет границ, а сердце упрямо сопротивлялось.
Беатрис явно что-то скрывала, кроме того, здесь был замешан Эстебан. Это вновь вызывало глухой гнев и желание во что бы то ни стало добиться от жены ответа. А затем дон Мигель вспоминал, с каким отвращением она смотрела на него, и лишь криво усмехался.
Не совершил ли он самую ужасную ошибку в своей жизни, позволив бешеной ревности взять над собой верх? Он все чаще задумывался об этом. Вероятно, поэтому тяжелая усталость все сильнее охватывала его, а доселе привычные неудобства морских походов начали тяготить.
Сердечный приступ беспощадно напомнил ему о быстротечности отпущенного смертным времени и о поздней осени его собственной жизни, и еще сильнее поколебал представления де Эспиносы о том, что он должен, а что — нет. Он прятал под иронией свою тоску. И подавлял желание прижаться губами к нежным рукам жены.
В феврале, отправляясь в очередное плавание, дон Мигель взял кинжал с собой и однажды вечером, поддавшись порыву, швырнул его за борт. Закатное солнце кроваво сверкнуло на золотой насечке клинка, а затем тот исчез в бурных зеленоватых водах Атлантики. На краткий миг де Эспиноса ощутил покой. Но... Сможет ли когда-нибудь Беатрис простить его?
***
Де Эспиноса вернулся в последний день февраля, с утренним приливом. Именно в этот день Беатрис твердо решила успокоиться и не пошла на мол. В доме поднялась обычная суета, а молодая женщина при виде мужа внезапно ощутила радость. Ей пришлось даже побороть порыв подскочить к нему, как она, бывало, делала в Санто-Доминго, не обращая особого внимания на приличия. Дон Мигель внимательно посмотрел на нее и поклонился, а Беатрис кольнуло нечто, сродни разочарованию, — он не дотронулся до ее руки.
— Все ли... было благополучно, дон Мигель?
Она многократно задавала этот вопрос, но сейчас ее голос дрогнул.
— Благодарю вас, более чем, — улыбнувшись уголками губ, ответил де Эспиноса.
— Я волновалась, — сама не зная, почему, призналась она, — вас так долго не было...
Взгляд дона Мигеля стал пытливым, словно он желал проникнуть ей в самую душу.
— Моряку всегда отрадно, когда его ждут дома, — помолчав, проговорил он и еще раз поклонился жене.
Смущенная Беатрис потупилась и больше ничего не сказала.
За обедом она украдкой рассматривала де Эспинозу. Его лицо покрывал легкий загар, и в целом он не выглядел утомленным. Болезнь отступила, и Беатрис надеялась, что на достаточно долгий срок.
Дон Мигель же, напротив, в открытую изучал ее, и когда их глаза встречались, Беатрис быстро отводила взгляд, с досадой чувствуя, как кровь приливает к ее щекам. Впрочем, это не мешало им вести беседу — впервые за многие месяцы, и она даже несколько раз рассмеялась, когда муж поведал ей забавные эпизоды плавания.
После обеда Рамона увела детей посмотреть на последнее представление бродячих артистов перед началом Великого поста, а Беатрис ушла на кухню: она хотела приготовить для мужа вино с корнями Астрагалиуса, оказывающего укрепляющее действие. Пока корни настаивались в горячей воде, она поболтала немного с Маргаритой и отдала распоряжения насчет ужина. Выждав положенное время, она перелила настойку в кубок с вином, затем добавила туда ложку меда.
Осторожно неся поднос с кубком, Беатрис поднялась на второй этаж. Она полагала, что де Эспиноза в своем кабинете, служившем так же хранилищем для тех книг, с которыми ее мужу было трудно расстаться. Этот дом значительно уступал размерами их особняку в Санто-Доминго, и казался ей гораздо уютнее.
«Вот если бы только зима не была такой холодной!» — тут же вздохнула Беатрис.
Дон Мигель действительно был в кабинете, он с некоторым удивлением посмотрел на вошедшую жену.
— Уж не очередное ли зелье по рецепту отца Кристиана в этом кубке?
— Нет, это рецепт монахинь из Ла Романы, — с обманчивой кротостью ответила Беатрис.
— Я прекрасно себя чувствую, — поспешил уверить ее де Эспиноза, косясь на кубок, — Ваши отвратительные травяные отвары тем не менее подняли меня на ноги. Так что нет никакой необходимости...
Беатрис поставила поднос на стол и улыбнулась: ее начал забавлять этот спор:
— Дон Мигель, на этот раз вкус достаточно приятный.
— Верится с трудом, — Он не собирался уступать так быстро. — Откуда вам знать, какого вкуса это... этот напиток?
— Чтобы у вас не оставалось
