Дон Мигель уставился на алые от вина губы жены. Ему в голову пришла простая, и в то же время приводящая его в отчаяние мысль: он был бы рад пить с ее губ худшую горечь, чем намешанную в том чертовом пойле, которым она потчевала его долгих две недели!
— Хорошо, — криво усмехнулся он, с трудом отрывая взгляд от ее лица. — Давайте ваше... э-э-э лекарство.
Напиток оказался приятным, горько-сладким, с пряными нотками и почти понравился ему.
Беатрис молча стояла рядом с креслом, ожидая, когда муж допьет вино.
— Вы как будто опасаетесь, что я выплесну вино в окно, — не удержался он от иронии.
«И в самом деле, кто-то из слуг уберет кубок, почему я не ухожу...» — подумала она, но вслух сказала:
— Возможно, вам понадобится вода, чтобы перебить плохой вкус. И это даже не лекарство, астрагалиус поддержит ваши силы.
— Право, вы так заботливы, что я начинаю думать... — пробормотал де Эспиноса и нахмурился.
— Что… думать? — с забившимся сердцем спросила Беатрис.
— Ничего, донья Беатрис, — поставив пустой кубок на стол, он отвернулся к окну.
Беатрис смотрела на резко очерченный профиль Мигеля, суровую складку у губ, обильно посеребренные сединой волосы, и осознание его неизбывной боли вдруг нахлынуло на нее. И тогда ее сердце затопила нежность к мужу.
— Мигель, — прошептала она, затем наклонилась к нему, и, взяв его лицо в свои ладони, мягко повернула к себе: — Мигель...
В его глазах было изумление, кажется, он хотел что-то сказать... или, может, отстраниться? Его руки осторожно коснулись ее плеч, затем он притянул ее к себе.
Дон Мигель не хотел задаваться вопросом — почему после стольких месяцев отторжения Беатрис снова рядом, он просто наслаждался ее близостью. Она обвила руками его шею, и де Эспиноса судорожно вздохнул, прикрывая глаза: Беатрис, его драгоценная жена, вернулась к нему!
— Я не мог и надеяться... что это еще возможно между нами... — прошептал он едва слышно, усаживая ее к себе на колени.
— Мигель, я...
— Не надо, — прервал он, — не говори ничего... Нет, скажи: простишь ли ты меня?
— Я простила... — очень тихо ответила она и уткнулась лицом ему в грудь.
***
Остаток дня прошел для Беатрис как в полусне. Она пыталась понять, что побудило ее бросится в объятия мужа.
«Получается, я люблю его? Как прежде?» — с удивлением спрашивала она себя и сразу же отвечала: «Нет, не как прежде... а как?»
Она вдруг осознала, что испытывает к нему не пылкую страсть, как в начале их брака, а нежность, которая ласковым теплом наполняла ее душу.
Они разговаривали о каких-то пустяках, не касаясь ни их бурной ссоры, ни примирения, и Беатрис ловила на себе взгляды Мигеля, светящиеся недоверчивой радостью, и в то же время испытующие. Больше всего она удивлялась охватившему ее томлению, ее тело будто пробуждалось ото сна. Она желала мужа, его поцелуев и ласк, желала, чтобы он вновь любил ее... Несмотря на волнение, она уснула, и впервые за долгое время ее сон был глубок. На следующее утро молодая женщина поднялась довольно поздно и с разочарованием узнала от Мануэля, что дон Мигель отбыл по делам.
«Он ничего не сказал мне»
С другой стороны, за последнее время это стало уже обыденностью для них, но Беатрис огорчилась.
День пролетел в хлопотах, и она старалась отгонять грустные мысли. Дон Мигель не вернулся к ужину, в этом также не было ничего необычного, и Беатрис, вздохнув, распорядилась накрыть стол в ее крошечной гостиной. Уже в постели ей подумалось:
«А если он… опять болен, ведь приступ может случиться в любую минуту!»
Она даже села и спустила ноги на пол, но затем, сердито тряхнув головой, велела себе унять разыгравшее воображение и легла обратно.
Наутро, когда она вошла в зал, де Эспиноса был там. В камине горел огонь: хмурое утро скорее напоминало о ноябре, чем о начале весны.
— Отвратительная погода, донья Беатрис, — сказал де Эспиноса вместо приветствия.
— Не могу не согласиться с вами, дон Мигель, — ответила она и добавила с мягкой иронией: — Но ведь благодаря ненастью я имею удовольствие видеть вас.
— Сожалею, вчера я задержался допоздна, корабль с ценным грузом напоролся как раз на ту подводную гряду у входа в залив, а поскольку надвигалось ненастье, я оставался в порту, чтобы лично убедиться... — он вдруг прервал сам себя. — Но это вам совсем не интересно.
— Очень интересно, — улыбнулась Беатрис.
— Вот даже как? — усмехнулся де Эспиноса. — После десяти лет брака вы не перестаете удивлять меня, донья Беатрис, — он подошел к жене и поднес ее руку к своим губам. — И восхищать.
— Тем не менее, вы не пришли ко мне — ни вчера, ни позавчера, — тихо ответила она, глядя ему в глаза.
— Вас это огорчило? — приподнял бровь де Эспиноса. — У меня были сомнения... — он вдруг закашлялся и продолжил осипшим голосом, — в том, что я верно понял...
— Я ждала вас, — просто ответила Беатрис.
— Было непростительно с моей стороны — заставлять тебя ждать, Беатрис... — прошептал он, прижимая ее ладонь к своей щеке, — Пожалуй, я должен клятвенно пообещать, что больше тебе не придется делать это...
***
Де Эспиноса лежал на спине, бездумно уставившись в потолок. Ненастный день сменился ненастной же ночью, ветер злобно завывал в трубе давно погасшего камина. Пора бы было отправиться к себе, и он поймал себя на мысли, что думает об этом с сожалением, будто уйди он сейчас — и волшебная греза исчезнет, а наутро Беатрис встретит его холодным взглядом.
«Я окончательно превратился в несносного подозрительного старца» — он усмехнулся своим страхам и высвободил плечо из-под головы жены.
Его халат был сброшен рядом с кроватью, а рубашка отыскалась под креслом.
— Мигель... — сонно пробормотала Беатрис.
— Спи, сердце мое.
— Не уходи, — она приподнялась на локте.
— Ты хочешь, чтобы я остался? В самом деле?
— Очень, — Беатрис лукаво улыбнулась. — И еще мне холодно.
— Плутовка, — он рассмеялся. — Я догадался.
Беатрис откинула край одеяла:
— Дон Мигель, не соблаговолите ли вы лечь здесь?
Де Эспиноса наклонился к жене и хрипло сказал, целуя ее:
— Я люблю тебя. Боже милостивый, как же я люблю тебя, Беатрис...
