4. Кинжал дона Эстебана

середине августа. У Беатрис забилось сердце, когда она увидела, как муж входит в гостиную. Но он наклонил голову,  приветствуя ее, как приветствовал бы совершенно постороннюю донью.

Время шло, и постепенно Беатрис стало казаться, что ее душе установилось некое подобие равновесия. Надо жить дальше. Хотя бы ради Изабелиты и Диего. Отношение Мигеля к детям не изменилось — наоборот, он как будто стал больше баловать обоих, а особенно дочь. В глубине души Беатрис чувствовала, что он вряд ли сам верил в вырвавшиеся у него в пылу гнева слова. Но невыразимая печаль по-прежнему наполняла ее сердце...


...В гостиной было жарко, но к утру все выстынет — пламя свечей колебалось от сквозняков, гуляющих по всему дому. За окнами совсем стемнело, и сквозь завывание ветра в трубах едва различимо донесся колокольный звон. 

Беатрис отложила полог, который она расшивала для церкви Пресвятой девы, и встала. Рамона уже должна была уложить детей, и сеньра де Эспиноса хотела пожелать им добрых снов этой бурной ночью, а после лечь самой, пока дрова в растопленном в ее спальне камине не прогорели окончательно.

Изабелла никогда не боялась бури, а вот Диего пришлось долго уговаривать, чтобы он выбрался из-под одеяла. Наконец успокоенный малыш сонно засопел, и Беатрис прошла к себе. Ее упорно не оставляли мысли о том, где в этот час дон Мигель: в безопасности, на берегу, возможно, в портовой таверне, где сизый дым клубится под потолком, и разбитные румяные служанки разносят еду и подогретое вино со специями, а набившиеся в зал моряки отпускают соленые шуточки, и хохот заглушает рев прибоя. А если «Архангел» не успел достичь гавани... Она поежилась, представив отчаянно борющийся с бурей корабль. 

«Для Мигеля это не первый шторм, и даст Бог, не последний.  В последние месяцы меня не сильно огорчало его отсутствие... »

Как бы она ни пыталась разобраться в себе, тянущее чувство тревоги не отпускало ее.

«Я больше не люблю его?  —  эта мысль смутила Беатрис, и она тут же подумала: — Разумеется, он дорог мне,  он отец моих детей. Но наша любовь... Что от нее осталось?  И почему же  именно сегодня мне так неспокойно?»

Беатрис рассердилась на себя, в то же время ощущая слабый упрек совести: занятая собственными переживаниями, она не обращала никакого внимания на то, что Мигель нездоров.

«Все дело в этом шторме и в том, что мой муж неважно выглядел перед отплытием...» — в конце концов решила она.


Беатрис уснула, хотя и не сразу. Ей показалось, что спала она недолго, потому что когда она открыла глаза, за окнами было темно. Но ветер больше не налетал на дом бешеными порывами. Со двора доносились голоса, на стенах  комнаты мелькали отсветы факелов.

Беатрис встала с кровати и подошла к окну. Дождь все еще лил, и сквозь стекла огни факелов казались размытыми пятнами. Метались темные фигуры людей, заржала лошадь. Неужели вернулся  Мигель? Неожиданно для себя  она испытала облегчение. Вздрагивая от холода и волнения, она стянула со спинки кресла тяжелый бархатный халат, запахнулась в него, затем заплела волосы в косу и, нашарив босыми ногами домашние туфли, направилась к дверям.

Когда она вошла в гостиную, муж сидел в кресле, а Мануэль, управляющий, торопливо разводил огонь в камине. На полу лежал сброшенный плащ, с которого натекла уже целая лужа. Капельки воды поблескивали на высоких сапогах де Эспиносы и в его волнистых волосах, отливающих серебром в неярком свете свечей стоящего на каминной полке канделябра.

— Донья Беатрис? — медленно проговорил дон Мигель, повернув голову на звук шагов.

— Доброе утро, донья Беатрис, — отозвался Мануэль. 

Огонь наконец-то вспыхнул, управляющий встал и поклонился ей.

— Доброе утро... Дон Мигель, я рада, что вы благополучно достигли порта. 

— Рады? — саркастично осведомился он. 

— Да, — твердо ответила Беатрис. — Но вам нужно переодеться в сухое, — Она повернулась к управляющему: — Мануэль, разбуди Маргариту, пусть согреет вина и приготовит что-нибудь укрепляющее. 

— Разумеется, донья Беатрис, — пробормотал Мануэль, отступая к выходу, — А Хосе сейчас принесет одежду. 

— Вы не обязаны проявлять знаки внимания — тем более, что вам это  в тягость, — сухо сказал де Эспиноса, когда дверь за управляющим закрылась. — Мануэль прекрасно справится сам. Сожалею, что потревожил ваш сон.

Беатрис с тревогой рассматривала его, — теперь, когда стало светлее, ей бросился в глаза изнуренный вид мужа. Его лицо покрывала бледность, скулы были резко очерчены, и меж бровей залегла глубокая складка. 

— Я все еще ваша жена, — тихо ответила она. — И мне не в тягость позаботиться о вас. Я беспокоилась — мне не приходилось видеть такого ужасного шторма. Как вам удалось войти в пролив? Я помню ту подводную гряду, которую вы мне показывали...

— Да, шторм был не из самых кротких, — тонкие губы де Эспиносы скривились в усмешке. — Пришлось немало потрудиться, чтобы миновать подводные скалы. В какой-то момент «Архангел» несло прямо на них... — он утомленно прикрыл глаза. — Тогда вы смогли бы освободиться от докучливого мужа, не так ли, донья Беатрис? Но небу было угодно оставить нам наши жизни... 

Сердце опять кололо тупой иглой, и он привычным уже движением принялся растирать грудь.

Беатрис не обратила внимание на его язвительную фразу, беспокойство все больше охватывало ее. 

— Вам нездоровится? — она подошла ближе и склонилась к де Эспиносе. 

— Пустяки.

Однако в этот момент игла особенно злобно вонзилась ему в сердце, и он откинул голову на спинку кресла, стараясь дышать осторожно и неглубоко. Теплые пальцы дотронулись до его лба, он хотел отдернуть голову, но... не смог. Ее прикосновения успокаивали... Как в той, другой жизни, в Ла Романе. И пусть он знал, что к прошлому им не возвратиться, и его женой движет в лучшем случае сострадание, но ему хотелось чувствовать ее руки, ее близость... 

— Когда это началось? И почему вы сразу мне не сказали? — сердито спросила Беатрис. 

Посиневшие губы и затрудненное дыхание мужа, его пальцы, вцепившиеся в ткань камзола на груди — ее опыта было достаточно, чтобы определить, что у него начинается сердечный приступ. Уже не думая об их отношениях, она быстро ослабила дону Мигелю шейный платок, затем растянула его камзол.

— Не хотел затруднять вас, — продолжал усмехаться он, не открывая глаз.

Появился Хосе с ворохом одежды, и Беатрис повелительно сказала ему:

— Маргарита наверняка уже согрела вино, отправляйся на кухню и принеси его. И пусть она вскипятит воду. Быстро! — она повернулась к мужу: — Я должна спуститься в кладовую, чтобы взять пакетики с травами и приготовить для вас отвар. А вам лучше не совершать резких движений и не вставать.

— Я не  собираюсь садиться на коня и скакать на битву, будьте уверены.

— Надеюсь на ваше благоразумие. Хотя в том, что касается вашего здоровья, вы не слишком-то его проявляли.

Беатрис очень не хотелось оставлять его в такой момент, но она рассудила, что быстрее сама найдет нужные травы, чем будет тратить время на объяснение слугам.

В кладовой она торопливо перебирала пахучие свертки.

«Leonurus —  прочитала она надпись на пакетике, — вот то, что мне нужно! Еще понадобится валерьяна и ягоды Crataegus»

Когда она вернулась в гостиную с подносом, на котором стояла большая дымящаяся кружка с отваром, то обнаружила, что дон Мигель был уже без камзола и сапог. В полотняной рубахе, укрытый до пояса легким походным одеялом и устроив босые ноги на обитой мягкой кожей скамеечке, он сидел в придвинутом ближе к огню кресле. Видимо, при помощи Хосе он переоделся, впрочем, одежды, как и плаща, нигде не наблюдалось, — как и самого Хосе. Рядом стоял табурет с еще одним подносом. В руках де Эспиноса держал кубок, из которого прихлебывал мелкими глотками.

— Вы все же вставали, — укоризненно заметила Беатрис, подходя к нему.

— Не оставаться же мне в мокрых штанах, — отозвался дон Мигель, пристально разглядывая жену, — Что это там? — полюбопытствовал он, переведя взгляд на кружку.

— Эти травы издревле используют для лечения сердца...

— Мне уже лучше, не извольте беспокоиться.

Беатрис опустила поднос на табурет и скрестила руки на груди.

— Вам не лучше, дон Мигель. И будет гораздо хуже, если вы будете и дальше упорствовать.

— Ну да, вы же преисполнены сострадания ко всем... убогим... — хмыкнул он. 

Вспыхнув от возмущения, Беатрис приготовилась резко возразить ему но осеклась. А дон Мигель,  высказав эту колкость,  тем не менее, взял кружку. Он подозрительно принюхался, затем сделал большой глоток.

— Иисусе! Что за зелье вы сварили?! — поперхнувшись, воскликнул он.

— Это всего лишь Leonurus, да, вкус должен быть горьким, но...

— В жизни не доводилось пробовать такой дряни! 

— И все же вам придется это выпить. Более того — отец Кристиан предписывал пить отвар в течение двух недель, — досадуя на его язвительное упрямство, проговорила Беатрис. 

— Милостивый Боже, этак вы меня уморите верней подводных камней!

— Вы ведете себя хуже Диего, ему я по крайней мере могу пообещать сладости, — она вдруг прыснула со смеху.

— Ну так попробуйте и мне пообещать что-нибудь, донья Беатрис, — усмехнулся де Эспиноса.

Беатрис потупилась, отчего-то смутившись, и дело было даже не в двусмысленности его последних слов, просто сама их перепалка взволновала ее.

— Выпейте, прошу вас, дон Мигель, — тихо попросила она и вздохнула.

— Раз вы так настаиваете... — пробормотал он и храбро поднес кружку к губам.

Она наблюдала, как, стараясь не морщиться, он пьет отвар. 

— Уф, у вас припасено еще что-то, или на сегодня мои мучения закончены? — со стуком водрузив кружку на поднос, поинтересовался он.

— Я забыла упомянуть, что лекарство нужно принимать дважды в день, — ответила Беатрис, пряча улыбку при виде вытянувшегося лица мужа.

Де Эспиноса собирался еще раз посетовать на несправедливость к нему судьбы, но злобная игла вновь напомнила о себе. С ним творится черт-те что!  Опустив веки, он прислушивался к своей боли. Звякнул металл — это Беатрис поставила поднос на пол.

— Будет лучше, если вы проведете ночь здесь, — мягко сказала она, усаживаясь на табурет. — Не стоит рисковать, поднимаясь по лестнице в вашу спальню. К тому же, камин там не топили.

Дону Мигелю было трудно смириться с осознанием собственной немощи, тем более, что отнюдь не боевые раны явились ее причиной. Он захотел возразить Беатрис , но она продолжила, будто читая его мысли: 

— Вы обязательно поправитесь, но сейчас вам необходим покой.

Скрипнула дверь, и дон Мигель приоткрыл глаза: в гостиную почти вбежал Мануэль, следом за ним тащился зевающий Хосе. 

— Мануэль, дон Мигель останется в гостиной. Постелите ему здесь, — она показала на стоящую возле стены широкую кушетку. 

Де Эспиноса встретился глазами с растерянным взглядом управляющего и приподнял бровь. Хотя слуги любили свою госпожу, пожалуй, Беатрис еще не распоряжалась столь властным тоном. Впрочем, Мануэль быстро справился с собой и с готовностью закивал головой.

— Как вам будет угодно... Хосе! — прикрикнул он на сонного парня. — Ты слышал? И шевелись!

Хосе и впрямь проявил невиданную расторопность и вскоре появился, сгибаясь