Был у меня враг.
Ну, может и не враг, слишком уж громко это сказано. Скорее просто гад, сучара… Но доставал он меня как начальник по полной. Придирался то и дело, премии лишал…
И сколько раз, бывало, я в сердцах думал: чтоб ты сдох!
Ну вот, наконец, он и сдох.
Я поначалу, признаться, обрадовался. Подумал о нем: вот тебе и воздал Бог за все твои подлянки. И на похороны его со зла не пошел, и вообще какую-то легкость без него почувствовал, словно чище стало кругом. Но проходит день, два – и что-то стало во мне меняться. Начал я вдруг тосковать по нему, не хватало мне его, словно близкого человека потерял. Все-таки столько лет занимал он мои мысли, чувства, столько крови мне попортил, и вдруг – нет больше его.
И уже не знал даже, что тут лучше было бы: эта его злобность ко мне, вся эта моя нервотрепка, или эта гнетущая пустота без него…
Пытался как-то успокоить себя: «Постыдись, – говорил я себе. – Он тебя гнобил, издевался над тобой, а ты из-за этого, с позволения сказать, Шимона сопли распускаешь! Где твоя, блин, гордость, достоинство?!..» И тут же сам себя оспаривал: «Ну вообще-то он во многом прав был, критиковал по делу… С подчиненными нельзя цацкаться…» То есть, начал вроде как капитулировать перед мертвым.
И вот на девятый день собрались у нас в дирекции помянуть его, глава компании пришел, супруга покойного. Выпили, как водится, стали вспоминать, какой он хороший был, как эффективно работал, невзирая на возраст… В общем, всё правильно, о мертвых и не положено по-другому. И тут я вызвался – то ли от алкоголя, то ли потому, что супруга покойного на меня как-то душевно поглядывала... Народ, надо думать, напрягся, все-то знали, в каких мы с ним сложных отношениях – вдруг ляпну что-то неподобающее? И в общем-то не ошиблись. Начал я тоже с каких-то банальностей: о высоком профессионализме его сказал, глубоких познаниях, что Бог, мол, забирает лучших (его ведь не поймешь, то ли забирает к себе, то ли наказывает)… Но потом вдруг понесло в политику (как же мы без нее!). Сказал: знаете, мне кажется, что он был намного лучше, добрее, чем это могло показаться. Просто система его давила, коверкала, как всех нас… Сначала при совке, потом при нашей квази-демократии… Смотрю, председатель хмурится, не нравятся ему, видно, такие речи… Ну я и оборвал себя, свернул опять на поминальный лад: мол, спите спокойно, дорогой Семен Моисеевич, и т.п.
А после поминок подходит ко мне его супруга и говорит: – Вы очень верно о нем сказали. Семен Моисеевич именно такой, никогда не выдавал своих чувств, прятал их, но он был очень тонкий… И тут прямо ошарашила меня, говорит: – Он почему-то решил, что вы его не любите… (она замялась) из-за его национальности... Это же не так?!
– Разумеется, нет! – с негодованием воскликнул я, – что за чушь?!
– А ведь он к вам очень трепетно относился.
– Ну да, я это заметил, – буркнул я.
– Он говорил, что вы у него лучший сотрудник.
– Вот уж не ожидал. Он всегда такой строгий был…
И вот теперь думаю, гадаю: неужели это всё на самом деле так, как она сказала? И неужели нужно было кому-то из нас действительно умереть, чтобы это всё прояснилось?
