От души своей
бежал я, как зверь недужный,
без оглядки бежал...
Исикава Такубоку
Как славно жилось в летом в деревне Алеше!
Уже в первых числах июня. отец привозил его к тетке. какое-то время оставался вместе с ним. потом уезжал обратно в город, оставляя сына на попечение сестры своей покойной жены, и забирал в конце лета.
Они с отцом всегда привозили с собой целый чемодан игрушек. Отец баловал Алешу. После смерти матери мальчика, он во всем старался угодить сыну. Тоска грызла обоих - и большого и маленького. Но так уж водится в мире, - смерть своевольничает, как хочет. Никто ей не указ, и только по-своему желанию она выбирает своих подданных.
Отец смотрел с грустной улыбкой, как играют ребятишки. Пусть забавляются, как можно дольше. Все проходит... Пройдет и жизнь, и она возьмет свои проценты.
Алеша не был жадным мальчиком. Он охотно делился игрушками со своими сельскими сверстниками, и радовался, наблюдая, как горят глаза у них при виде игрушек.
Так продолжалось три года. А потом мальчик тяжело заболел: двустороннее воспаление легких. Наверное, что-то было упущено. Алешу срочно положили в больницу.
- Папа, похорони меня в деревне, - однажды попросил хриплым и свистящим голоском, вконец измученный болезнью мальчик.
- Что ты, что ты, Алешенька! - испугался отец, стискивая зубы, чтобы не разрыдаться. - Ты еще съездишь туда - и не раз.
- Нет, папа, не съезжу... Так ты выполни мою просьбу. Обещай мне.
С тяжелым сердцем отец обещал.
И как не старались врачи, спасти мальчика не удалось. Алеша умер.
Отец сдержал обещание, и похоронил сына на деревенском кладбище. Поставил временно простой деревянный крест, прикрепив к нему фотографию мальчика.
Проститься с Алешей пришло не мало местных жителей, особенно много среди них было детей. Приехали и из города. Он оставил по себе добрую память, хотя и немного прожил.
И с тех пор, по ночам, стал Алеша часто являться отцу во сне. Сон всегда был один и тот же. Вздылбивалась земля на могиле, мальчик вставал из гроба в белом саване, стряхивал с себя прилипшие к нему сырые комья, освобождался от покрывала, подходил к отцу, клал ему на грудь ледяные руки и говорил:
- Папа, приезжай. Поиграем. Я здесь не один. Только сначала был один. Но потом появился Петька, ну ты помнишь, сын председателя, мама еще у них все время в больнице в городе лежала. Затем Колька пришел... Мишка... За ним - остальные... Нас сейчас здесь много. Приезжай, папака, - и привези игрушек. Вот игрушек нам не хватает.
Эти ночи были ужасны. Словно огромная тяжесть давила отцу Алеши на грудь, не давая свободно вздохнуть. Изнемогая от тоски и накатывающейся непроходимой усталости, весь мокрый от пота, метался он по кровати, боясь опять сомкнуть глаза, но вдруг снова проваливался в какой раз повторяющийся сон. Ночь казалось бесконечной.
И однажды, в том же самом сне, он сказал Алеше:
- Не хочу быть в долгу перед тобой. Я приеду. И тогда, может быть, ты отпустишь меня.
- Поторопись, папа. Мне скучно без тебя, - сказал мальчик.
На следующий день он уехал.
Сойдя с поезда, мужчина купил билет на последний рейс автобуса, и вечером был на месте. Уже стемнело. Автобус, мигнув на прощание огнями, растаял вдали. Он поднял чемодан и прямиком направился к тетке мальчика, поскольку в наступившей темноте идти на кладбище не имело никакого смысла.
В деревне было нехорошо.
Антонина расплакалась, увидев его.
За наскоро собранным ужином, она торопливо рассказывала ему, что творилось на селе. А происходили вещи страшные и необъяснимые.
- Ребятишек-то сколько пропало!
- Как пропало?
- Ах, язык мой бестолковый! Умерло, умерло, - вот что я хотела сказать. За два месяца, что прошли с похорон Алешиных - десять детей умерло. Или еще что...
- Я тебя не понимаю.
- Сама ничего не понимаю. И никто не понимает. Только вот с недавних пор дети стали пропадать...
- Пропадать?
- Да. А началось все с сына Перминовых... Петьки. Сперва думали, в лес ушел, заблудился. Искали везде. А нашли его рядом с кладбищем. И что интересно... Вот, опять не то слово вырвалось. Короче, в руках игрушку он сжимал... Алешину. Ту, которую он ему подарил.
- Вот как...
- Дальше - больше. Ребята стали один за другим пропадать. Но уже знали, где их искать. Около кладбища. Или на самом. И вот что я тебе скажу: у каждого при себе была игрушка. Догадываешься - чья?
- Догадываюсь, - тихо произнес Алешин отец.
- То-то и оно. Жуть какая-то. Никто не знает, что с ними случилось. Судебные медики установили, что они перед смертью были абсолютно здоровы. Как тебе это? Здоровые мертвецы... Следователь ничего в своих розысках не добился. Похоронили их на том же кладбище, рядом с Алешей. А вчера девочку нашли...
- Девочку?
- Да, Аришу, дочь Нины Трусовой, ну та, которая на соседнем порядке живет. Да ты ее мужика знаешь, степенный такой, на все руки мастер, кому что починить - всегда к нему...
- Знаю.
- Главное, что меня мучает - игрушки Алешины. Никто недокумекал... Ну, игрушки и игрушки. Детвора ведь... А мне как-то не по себе. Дело под надзор столичный взяли. Да все без толку. Все здесь в смятении и разброде. Про родителей умерших детишек я и не говорю. Не знают, что и делать. Похоже, у всех одно на уме - уехать отсюда, дом продать... Да кто же теперь купит! Дурная слава быстро разносится.
- Эй, Антонина! - донесся крик снаружи.
Вошла соседка.
- Я смотрю, Анатолий приехал. Зайти решила... - И после короткой паузы проговорила: - Вот какие у нас дела делаются... - Она вздохнула, доставая из хозяйственной сумки бутыль с мутным самогоном. - Эх, детишек-то как жаль! А еще Аришка...
Засиделись заполночь. Говорили шепотом, словно кто их подслушивал. Произошедшие несчастья давили, как темнота за окнами. Пустела бутыль, пустели души, умножалась печаль... В деревне стояла тишина, изредка прерываемая собачьим воем. Наконец, ушла и соседка.
Утром, мужчина, даже не посмотрев на еду, пошел на кладбище. Хмурые и мрачные лица, попадавшиеся по пути, лишь усугубляли тоскливое настроение идущего. Не давала покоя больная, и ноющая все больше, нога. У самого входа на кладбище, он подобрал палку, и тяжело опираясь на сук, подошел к калитке, отвинтил проволоку, распахнул ее, и стал пробираться к могиле сына. Стесненный могильными холмиками, как старыми, так и свеженасыпанными, оградами, кустами, бурно разросшимися сорняками, он наконец добрался до цели.
Издалека донесся звон церковного колокола.
- Вот я и пришел, Алеша, - негромко сказал его отец, садясь на деревянную скамейку, и с головой погружаясь в воспоминания.
Перед глазами вставали картины недолгой жизни его сына... Такого же недолгого счастья с женой... Сердце сдавило.
Взволновав траву, пробежал мелкий зверек.
"Мышь, наверное", - равнодушно подумал он.
В ветвях деревьев на все лады пели птицы. Одна из них вдруг порхнула на рядом росший куст, перелетела на другой... Самозабвенно стрекотали насекомые. Большая белая бабочка, с сиреневыми пятнами на крылышках, села ему на плечо.
Опять зазвонил колокол.
Мужчина вздрогнул. На миг ему показалось, что лицо на фотографии дернулось и губы слекга скривились. Он помотал головой, и несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул. Все в порядке. Фотография как фотография. На него смотрело улыбающееся лицо сына. "Нервы сдают", - подумал он тоскливо и достал сигареты.
А колокол все бухал и бухал.
"Что сегодня, праздник какой?" - спросил он самого себя.
И вдруг лицо на фотографии резко изменилось. Оно уже не улыбалось, исказилось, стало требовательным; глаза, раньше широко распахнутые в ушедший от него навсегда мир, превратились в узкие щелки. набухшие губы налились красным, раскрылись, и он услышал голос сына:
- Папа, поиграй со мной! Пожалуйста! Мне так тебя не хватает!
Мужчину охватил ужас, дрожь пробила все его члены.
- Ну, что же ты, папка! Давай поиграем!
Он захотел крикнуть, позвать на помощь, но не мого вымолвить ни единого слова, язык не подчинялся ему. И он побежал, не разбирая дороги, спотыкаясь, падая, вставая и снова падая. Колючий кустарник царапал ему лицо и руки.
- Куда же ты, папа! Поиграй с нами! Будет весело! Ты привез игрушки? - догонял его голос.
В деревне видели бежавшего седого мужчину, с почерневшим лицом и безумным взглядом, что-то про себя невнятно бормотавшего. Никто не узнал в нем Алешиного отца.
Он был смирным, этот пациент психиатрической клиники. Но порой на него находило. И тогда только два санитара могли с ним справиться - с брыкающимся, пускающим слюну, с глазами полными муки, и безостановочно кричащего:
- Игрушки! Отдайте ему игрушки!
