После работы я зашел за сыном в детский сад. В раздевалке было шумно и тесно – воспитатели и няни приводили детей, родители разбирали малышей, одевали их, обували и уводили, а им навстречу двигались от входа другие взрослые. Дети шумели, кто-то капризничал, кто-то смеялся или взахлеб рассказывал папам и мамам что-то свое. Родители тоже не молчали, то уговаривая детей, то общаясь между собой. Шум и гам, все как обычно.
Нашу группу привела нянечка, но я этим не обеспокоился.Мой сын, наверное, куда-то забежал или заигрался, а воспитательница сейчас отлавливает его и таких же инициативных бойцов, чтобы вернуть родителям.
-- Журавский, здесь?, -- донеслось до меня.
Я оглянулся и увидел незнакомую женщину, которая меня искала.
-- Да, а в чем дело?
-- Вас просят зайти к директору. Я провожу.
Вот тут я занервничал. Да что же такое ухитрился сотворить мой Артем, если меня зовут к директору? Цел ли он, вообще? Жив?
-- Что с моим сыном?
-- С ним все... хорошо. -- ответила женщина и непонятно чему улыбнулась.
Ее улыбка и ответ взвинтили меня еще больше, но я сдержал себя.
Из-за двери директорского кабинета доносились раскаты гневного мужского голоса, но когда я постучался и вошел, все стихло.
За столом, слева от входа, сидела директриса – довольно молодая женщина, явно из бывших комсомольских деятелей. Сбоку от стола примостилась пожилая женщина – воспитательница нашей группы. Напротив стола. несколько наискосок, стоял мой Артем и какая-то девочка, вместе, но не рядом. Справа находился крупный раскрасневшийся мужчина, теребивший в руках сигарету.
Мы с ним виделись пару раз, здесь же в садике, он работал мастером на соседнем заводе и его ребенок тоже был в нашей группе.
Дети стояли молча, сжавшись и нахохлившись. У Артема на сжатых кулаках даже кожа побелела, а у девочки слезы переполняли глаза, но она не плакала, только большие белые банты на макушке у двух куцых хвостиков постоянно подрагивали как пара больших бабочек присевших на цветы.
Оглушительную тишину прервал голос директрисы:
-- Ну, вот, все собрались. Теперь можно решить, что делать.
Мужчина взорвался:
-- Да выпороть их как следует! Ишь мелкота, чего удумали!
Вот тут уже взорвался я.
-- Да что тут призошло? Что натворил мой сын?
И мне рассказали удивительную историю, которая даже в голову не могла бы придти никому из взрослых.
Оказывается, мой Артем и эта девочка, Таня, полюбили друг друга, и решили после окончания детского сада (взрослые уже) пожениться и поехать к теплому морю.
Оба строго соблюдали свою тайну, а сегодня Артем принес своей девушке предсвадебный подарок – директриса ткнула пальцем в блестящую кучку чего-то, лежащую на столе.
Я присмотрелся – на столе оказалось ожерелье чешской бижутерии, которое когда-то купила моя жена, но надевала редко, и оно обычно лежало в коробке с украшениями.
Вот с этим-то подарком их и поймали, частично разговорили,. А сейчас ломали головы над тем, что делать дальше и как поступить.
Я присел на корточки перед сыном и тихо спросил:
-- Ты хоть понимаешь, что вы натворили?
Артем не ответил, только обидчиво боднул головой воздух. Я знал это состояние своего сына – он или будет стоять на своем, вопреки всему, или пойдет напролом, невзирая ни на что. Ответа не будет.
А директриса за столом продолжала говорить. И о современной распущенности нравов, тьфу, как бабки на скамейках у подъездов, и о том, что родители мало занимаются детьми, и о бедности отпускаемых фондов, не позволяющих всемерно охватить и занять детей, и, и, и виноваты все, всё и везде. Изредка врывался своими репликами папа Тани. Его мнение было однозначно: пороть и загружать детей до полусмерти, чтобы единственным
желанием было спать, а не заниматься всякими глупостями. Слов говорилось много, но непонятно было главное – в чем причина и что делать.
После очередного призыва пороть и грузить ко мне вдруг обратилась воспитательница:
-- У вас телевизор есть?
Странный вопрос – сейчас у всех и телевизоры, и компъютеры, и масса прочей электроники, но к чему бы это.
-- Конечно.
-- Тогда все понятно. Сейчас потоком идут южноамериканские сериалы, вот дети и насмотрелись.
-- Да не смотрит он сериалы! Он без ума от мультиков.
А память тут же подбросила картинку: жена, удобно устроившись на диване, смотрит очередную серию, а пристроившись к теплому маминому бочку рядом подремывает Артем.
Наш диалог прервал директрису и она задала сакраментальный вопрос:
-- Так что же мы будем делать?
И все почему-то посмотрели на меня. Мыслей у меня никаких не было, я так и сказал:
-- Ничего.
-- Как! – буквально каркнул, захлебнувшись от негодования, папа Тани.
-- Так! Им уже это разбирательство солидное наказание, вон стоят молча и застыли как статуи. Что еще добавлять? Будем присматривать, можно развести по разным группам.
-- Пороть!
Тут вмешалась воспитательница:
-- Да вы что? Это же девочка, это же травма на всю жизнь!
Её гневный выкрик почти в лицо остановил мужчину. Запал ушел, он сдулся и даже как-то осел. После короткой паузы устало сказал:
-- Ладно, мы пошли, -- и направился с дочкой к двери, иногда ее подталкивая.
Девочка шла понурившись, опустив голову, даже ее белые банты как-то уныло обвисли.
Я тоже попрощался, и мы двинулись домой. Шли молча, и, наверное, сын был мне благодарен за наступившую после садика тишину.
Жена встретила упреками:
-- Где вы болтались? Ужинать пора, а вас где-то носит!
Кое-как отговорившись мы разошлись по комнатам. Об ожерелье мы дружно промолчали и я аккуратно вернул его на прежнее место.
Все же об этой истории моя жена что-то узнала, скорее всего от знакомых мам.Среди женщин подобные новости и слухи разносятся моментально.
Где-то через неделю после случившегося он меня спросила:
-- И как тебе она?
-- Она – это кто?
-- Эта девочка из детсада.
Я завелся. Эта история до сих пор не давала мне покоя, а тут еще такие вопросы от жены.
-- Пять лет, крупненькая, короткие хвостики, белые банты. Всё!
-- Да-а, -- загадочно сказала жена и отошла.
Где-то через месяц девочка исчезла, скорее всего перевели в другой садик. Артем успокоился, отошел и даже опять кем-то увлекся, но гораздо спокойнее.
*****
Пятнадцатилетие Артема мы праздновали дома, семьей, дружно и весело. Под легкое вино и закуски шутили, смеялись, вспоминали забавные случаи из жизни именинника. Под эту веселую волну я спросил, оставшись с ним на короткое время наедине:
-- А ты помнишь эту девочку из детского сада?
Он на миг задумался
-- Какую? А-а, Таня... Пап, ну это же смешно. ДЕТСТВО!
Детство – это был самый убойный его аргумент по отношению к прошлому. Его, взрослого и умудренного жизнью человека.
****
Артем был взвинчен, зол и взбудоражен. Перипетии его краткой семейной жизни, тягомотина второго развода и его грустные последствия основательно перекосили его жизнь. Мы с женой обходили эту тему как можно дальше, даже и не заикаясь о случившемся. Мы надеялись, что со временем все утрясется, слава богу, в обоих браках не было детей.
Как-то, вскоре после развода, он мне неожиданно сказал:
-- Знаешь, пап, двадцать лет назад я, наверное, не так уж и был неправ
-- Ты о чем? Какие правды-неправды в пять лет?
-- Знаешь, все эти отношения – взрослые, разумные, вовремя и правильно – чушь. А тогда это было, было – вот!
И передо мной взметнулся крепко стиснутый кулак с побелевшими косточками, как тогда, двадцать лет назад. На безымянном пальце еще виднелся след от снятого обручального кольца.
