По воспоминаниям В.В. Мороза
- И сколько же тебе лет, солдат? – спросил генерал, вручая Владимиру орден Мужества.
-Двадцать, товарищ генерал-лейтенант! – бойко отчеканил Владимир, принимая высокую правительственную награду.
Генерал пожал руку солдату, потом мягко глянул в лицо и неожиданно отечески обнял:
-Спасибо тебе, сынок! – негромко сказал он. – За службу спасибо и за то, что выжил.
« И тебе, товарищ генерал, спасибо на добром слове!» – думал Владимир, возвращаясь в мыслях к недавнему торжеству, посвященному вручению наград героям, отличившимся в ходе чеченской кампании 1994-96 годов. Что ни говори, а приятно, конечно, было сознавать, что его отметили, и что награда – одна из самых высоких и престижных. К ней, поди, и льготы какие-нибудь положены. А это уже хорошо. Мамка будет рада. И сестренка с братом, небось, гордиться будут.
Но сам Владимир особого счастья не ощущал. Одна только радость, что живым домой возвратился из этой бессмысленной бойни. А сколько товарищей там, в Чечне, полегло! Просто так, без всякой славы и без особых почестей. Одно то заставляет мутить все нутро, что вместо доблести тебе позор навешивают и всякое дерьмо за то, что воевал, людей жизни лишал, будто не защитник ты был, а грязный агрессор. Тьфу! На людях в военной форме показаться стыдно.
Почему стыдно? За что стыдно? А может, за кого-то стыдно?
Да уж, во всяком случае, не за себя. И не за тех 18-20-летних парней, которые там остались. Они, его товарищи, там остались. А он тут. Живой. Навечно обреченный помнить каждый день войны, которую в официальных документах власть предержащие дипломатично проименовали «локальным конфликтом».
Ничего не забыл он, Володька Мороз, обычный кубанский станичник, и не забудет, потому что никогда нельзя забывать ни славы, ни позора.
Память – она штука цепкая.
Февраль 1995
Ночью подъем, приказали построиться на плацу. Командир зачитал приказ, поехали в аэропорт, загрузили в самолет. И вот мы в аэропорту «Северный» в Грозном. Тут погрузили нас в машины и отправили в бригаду, которая находилась в пригороде Грозного.
В Грозном картина удручающая. Ощущение такое, что переместился на машине времени в годы Великой Отечественной. Пока ехали по городу, всюду видели трупы, а в жилых домах окна мешками с песком завалены. Многоэтажки почти все разрушены, улицы разворочены, только частный сектор еще в целости. Даже не верится, что недавно здесь была мирная жизнь.
Разместили в палатках и землянках на территории бывшей автобазы, в 18 км от города. Никаких условий для жизни. Быт налаживаем сами. Палатки отапливаем сварными буржуйками. Воду привозят в цистернах, поэтому ее приходится экономить. Матрацы, одеяла, подушки собрали по разрушенным домам после обстрела.
Потом мы все прошли так называемый «курс молодого бойца». Ну, это просто проверили нашу физическую подготовку и провели подробный инструктаж, как следует воевать в населенной местности.
Март 1995
Поскольку раньше в «учебке» я прошел курс вождения, тут, в Грозном, меня посадили на ЗИЛ с фургоном. Я должен развозить ребят на задания, то есть подвозить к местам боевых операций, подвозить боеприпасы, доставлять продовольствие, транспортировать раненых в санроту, ну, и т.п. С продовольствием туго. Очень. В качестве сухпайка в основном, макароны. Солдаты матерят меня, на чем свет стоит, за то, что не привожу ничего нормального. Но я-то в чем виноват? Что дают, то и везу. Недавно с отчаянья мы с моим экспедитором, сержантом Сашкой Ярцевым, и солдатом-сопровождающим из «дедов» подстрелили по дороге чью-то корову. Привезли в часть. Ребята обрадовались, как дети. Наделали из мяса шашлыков, стали жарить, но были такие голодные, что полусырое мясо съели. Потом животами мучились.
Апрель 1995
Передислоцировались под Гойты в подразделение 245 полка 166-й мотострелковой бригады. Позиции роты растянуты, черт знает, как. Даже не поймешь, кто слева, кто справа.
Наши ребята на БТРе отправились в разведку боем. Метрах в четыреста от наших позиций БТР подорвался на фугасе. Почти у нас на глазах. И сразу же дудаевцы принялись косить огнем тех, кто жив остался. Разведчики залегли у БТРа, давай отстреливаться. А дудаевцы прут лавиной. Откуда только взялись?
Мы со своей стороны, конечно же, стали нашим помогать огнем. Но куда бить по врагам – совершенно не понять. Упрятались, сволочи, надежно. И к БТРу, главное, ни с какой стороны подобраться невозможно: весь на виду.
Тут мне лейтенант и кричит: «Давай, Володя, седлай своего коня и жми к БТРу! Подберем ребят на ходу». Понятное дело, я в кабину, мотор завел, лейтенант тоже в кабину прыгнул – мы и рванули на полной скорости. У транспортера тормознул, а лейтенант из автомата строчит по кустам вдоль дороги и орет ребятам: «Хлопцы, живо в кузов!»
Я на всей скорости задом в обратную сторону. Дудаевцы даже сообразить не успели, что произошло. Ну, мы потом их всем подразделением и выкурили. Заодно и аул от бандитов освободили.
Май 1995
В ночь на 9 мая всем объявили повышенную боеготовность. И не зря, потому что чечены ночью обстреляли наши позиции и местную школу, где готовилось торжественное собрание. Всю ночь шел бой. Было много потерь у нас, но и бандитов тьма полегло. А утром мы вырядились по-праздничному, выстроились на площадке перед развалинами школы и устроили парад.
Пришли местные жители. Большей частью они просто молча наблюдали, не выражая никаких эмоций. Просто стояли и наблюдали.
Как только мы в Чечню приехали, нас предупредили, что местные могут днем называть тебя братом, другом, защитником, а вечером или ночью обстрелять блокпост. Недавно нам дали задание срочно выехать на помощь нашим в одно из селений. Заехали в село, увидели вооруженных мужчин, которые вышли на улицы и заблокировали дорогу. Стали спрашивать, куда мы направляемся, командир соврал, что мы выезжаем домой, тогда нас пропустили. Вот тогда мы страху и натерпелись. Они ведь в любую минуту могли пальбу открыть.
Июль 1995
Недавно освобождали Аргун. Там боевики вырезали весь внутренний отдел, держали город в своих руках. Они оборонялись зверски. Здесь мне пришлось не только за баранкой посидеть, но и непосредственно в бою поучаствовать. Ощущение от любого боя, прямо скажу, несладкое. Перебежками бежишь к дому и краем глаза видишь, как бегущий рядом с тобой падает. Но в тебе уверенность, что с тобой такого не произойдет, словно ты заговоренный. Страх? Я думаю, что только дураки ничего не боятся. Но достаточно недели, чтобы пропал страх. Потому что как-то не верится, что в восемнадцать лет ты можешь погибнуть. Когда убивают твоих товарищей, сначала тоже не веришь, а потом злость охватывает на всех этих нелюдей, которые всякие войны развязывают.
Некоторые боевики пытаются маскироваться под мирных жителей. Они сбривают бороды и одеваются по-граждански. Но мы сразу же очень просто научились их выявлять: у кого подбородок незагорелый – тот боевик.
Август 1995
Передислоцировались в сторону Гудермеса. Передвигались с большой осторожностью, потому что часто попадались заминированные участки. Боевики и сами боятся своих же мин. Когда отступают, вперед гонят стадо овец или коров. Животные взрываются на минах. Поскольку у нас карт нет, мы ориентируемся по трупам животных. Самое проклятое – это «зеленки», то есть кусты и деревья с зелеными листьями. Это самое лучшее укрытие для боевиков. Там же они ставят «растяжки», на которых уже немало наших подорвалось.
Обосновались на высотке. Продуктов не хватает. Иногда «вертушка» сбрасывает мешок макарон. Эти макароны надо на чем-то варить, поэтому за дровами ходим по узкой тропинке в небольшой лесок. Вот там боевики и устанавливают мины-растяжки, которые называются «лягушками». Длинная такая банка взлетает приблизительно на метр и на уровне пояса взрывается.
Сентябрь 1995
Захватив полностью высотку, двинулись колонной уже к Гудермесу. Нам нужно было еще доставить в Гудермес боеприпасы и кое-какое оборудование для радиолокационной установки. И по дороге попали в засаду под массированный обстрел. А у нас в колонне всего полроты автоматчиков и два «ЗИЛа». Одну машину, которая впереди колонны была, то ли миной, то ли еще чем разворотило. Слава Богу, что моя машина, загруженная почти полностью боеприпасами и оборудованием, оказалась в хвосте колонны. Я успел сразу же её в лесок загнать. Ребята мигом позиции заняли, приняли бой. Понятное дело, командир доложил начальству по рации, что колонна в засаду попала. Ему велено было продержать оборону в течение суток.
Ну, что, держаться, так держаться! Повоевали часа два. Чечены притихли. Мы тоже ни гу-гу. Командир велел понемногу окапываться и носа не высовывать из укрытий. Решили переждать пока.
Мужики давай копать. А земля, что камень. Только там и врылись немного, где воронки от взрывов были. Ну и то хлеб. Мне командир велел все время при машине быть. И смотреть в оба. Не дай бог боевики к машине подгребут. В машине целый арсенал боеприпасов. Если чечены доберутся до них, тогда всем нам крышка.
Утром опять боевики в атаку ринулись. Отбили. У нас народу не густо осталось. А сколько их там, этих головорезов, никто не знает. Командир звонит бригадному, чтобы «вертушку» пригнали на помощь, а ему велят еще держаться.
Ну, мы таким порядком держались трое суток. Потом командир решил, что нужно боем прорываться к Гудермесу. Причем, на машине. Благо, что опыт такого прорыва у нас уже имеется. Вот, как стемнело, бойцы раненых погрузили в мой ЗИЛ, сами по периметру кузова расположились и оружие к бою приготовили. Командир ко мне в кабину сел, мы и рванули.
… Мне показалось, что мы проскочили ворота ада, когда подъехали к окраине Гудермеса. Машина горит, командир ранен. Меня тоже слегка задело в плечо. Но по касательной. А в кузове живых бойцов осталось всего 25 человек, включая и раненых. Но боеприпасы и оборудование радиолокаторам мы все-таки доставили в целости и сохранности.
