Палиндром или оборотень законник.Гл.2

Достали.
«Достали», наверное, самое наиболее частое, если не звучащее, то так и напрашивающееся высказаться выражение, правда только после столь великолепного, такого многозначительного высказывания, как «обеспокоен» (и он, тот, кто так выразительно, весь из себя обеспокоен, действительно обеспокоен, если не сказать больше, крайне озабочен из-за этой революции, происходящей в его животе, или же раздумыванием над тем, как ему дома объяснить свой сегодняшний поздний приход, который что-то ему подсказывает, сегодня непременно случится), которое так и вырывается из твоего нутра при виде всего этого, того, и того тоже, даже не лица, а физиогномического представительства современного политикума.
И если насчёт этого туманного «обеспокоен», несмотря на всю его дипломатическую не детализированность, своего рода расплывчатость, по большому счёту всё ясно – каждого волнует только своё я – то вот насчёт этого «достали», то тут бывает так по разному, что сразу и не разберёшь что к чему. И чтобы хоть как-то понять, что всё-таки достали или чего туда сперва клали, чтобы потом достать, то будет нужно подойти к этому вопросу более внимательно и местами пристально.
– Достали! – так первое, что вырывается из горла рядового человека при виде лиц современной политики, которые на тебя так пристально смотрят со всех информационных полос различных СМИ, экранов монитора компьютера или телевизора, как будто ты им чего-то и за что-то там должен – да хотя бы избрать их. А за что или зачем, то этот вопрос для них совсем не сложный. Да хотя бы за то, что они так за тебя стараются. Да и ты, в общем, не останешься в накладе – избрал, затем из головы и сердца вон, и как бы уже легче. А что б ты об этом не забывал, они так и тычут пальцем в твою сторону – если ты забыл, то я тебе напомню о твоих обязанностях быть обязанным, или вечно кивают головой в ту же сторону – так и так, а я всего лишь лицо, представляющее его волю и интересы, и с него, в общем-то, и спрос.
Впрочем, рядовой избиратель не одинок в своих воззрениях на все эти лица политиков. И даже самих политиков, нет, нет, да передёрнет при виде сующего свой длинный нос в его дела, сразу и не поймёшь кого, политического шута или шута с наполеоновскими амбициями. Правда политик это вам не рядовой избиратель, который может на кухне нести всё, что ему вздумается и взбредёт в голову, а он всё-таки на службе (радеет за тебя), и не может так поспешно и недальновидно поступать, и должен стратегически, на будущее мыслить (а то бы он давно всех своих партнёров по коалиции послал известно куда – переизбираться, и всё, что тут происходит и каждого в отдельности, обозвал бы своими именами). И поэтому он вынужден сдерживать свои эмоции, и ради всего самого хорошего и доброго, а также сохранения стабильности во всём мире, ему приходится терпеть все эти выходки и демарши своих политический партнёров, которые по прямому счёту и не партнёры вовсе, а самые что ни на есть наипервейшие враги.
И здесь даже сразу и не разберёшь в чём тут дело. То ли дела в политической сфере так идут погано, что погрязшие в них политики, так сказать, поднаторели, тьфу, поохерели …Мм. Да нет, хотя да. В общем, поднабрались от этих нехороших дел всего того, что они и несут в себе – лицемерия и ханжества, а по современному, двойной стандартизации (сейчас всё имеет двойное назначение) – либо сами политики, подстраиваясь под современные стандарты качества, сообразно им так измельчали. А что поделать, когда высоких идей давно нет, а всё то, что лежит на повестке дня, так только бренное, которое согласно закону всемирного тяготения, прибивает к земле, понижая значимость всего высокого и повышая значение условно низкого, то есть того, что нам ближе – бытия живота своего. Отчего всем стало так близко, что не продохнуть от жара желаний политиков сделать всех нас счастливыми.
И вот это «Достали!», нет, нет, да прорвав все дипломатические препоны в виде предсказуемости мышления и зацикленности на чём-то одном, вырывается из груди, даже у самых отпетых политиков (из бывших ди-джеев), привыкших себя только в таких вещах сдерживать. И они вдруг вспоминают, что и они тоже люди, а не агрегаты проводимых в жизнь решений. И все эти прорывы в мышлении у них происходят так неожиданно, что они сами того не ожидая и не осознавая, сразу напрямую, прямо в лицо этой доставшей уже сил нет, сволочи, говорят, что у них внутри накипело. – Видеть твою рожу протокольную, больше не могу и не буду. Тьфу, на тебя.
Ну а той хоть бы хны, и она, эта рожа протокольная, только улыбается в ответ – а переводчик перевести всё то, что ты так красочно сказал по поводу её предложений, не то чтобы не смеет, а ему его словарный запас, состоящий из одних приличных слов, не позволяет этого сделать (вот если бы он начал свой путь наверх оттуда, откуда начал его этот политик, то он бы знал, что и как переводить). Да и уж больно это предложение звучит замысловато и двусмысленно, что лучше не стоит его делать по отношению человеку не обременённому брачными отношениями (вдруг скажет да), да и нарушать протокол неизвестными словами переводчик не может по тому же протоколу. Вот когда в него внесут соответствующие изменения и в рамках приличий будет разрешено матерными словами перекидываться друг с другом и по другому никак, то тогда он так и быть, возможно, сумеет передать госпоже премьеру все эти ваши пожелания ей здоровья.
Но это так легко решается только на дипломатическом уровне, где все друг друга и с переводчиком с трудом понимают, а что уж говорить о том, чтобы понимать без него. Чем многие и пользуются, отпуская в адрес своих оппонентов непереводимые словосочетания, тем самым создавая особые красные проблемы на лицах переводчиков своих партнёров по той же коалиции, связанных не просто словом (если быть честным, то на слово в таких коалициях никто никому не верит), а словом подписанным под обязательствами.
Чего так не скажешь, если твои партнёры по коалиции или по чему-то такому близкому к власти, разговаривают с тобой на одном языке, хоть и матерном. И если ты вспылил в адрес той сволочи, которая всё отлично понимает и тебя видит в таком же точно свете, то она, эта сволочь, а формально вроде как партнёр, будет потрясена даже не тем, что вы так отлично осведомлены о её внутренней мотивации при ведении переговоров и вообще о том, как у неё дома складываются из скандалов дела, а она будет ошеломлена новым трендом в политике, который вы сейчас на её примере ввели в обращение – прямолинейность во всём.
– Всех уж достало это лицемерие и враньё. Отныне всё будем называть своими именами. И если ты подлец, подлец, то и называться ты будешь так, а не как раньше, сукиным сыном. – Как врежет кулаком по столу, а ярким словом по головам всякого рода политиков, сидящих здесь на заседании комиссии по этике, не сдержанный на слова и поступки, новой формации политик, с ярким именем Демагог, который и стал таким популярным политиком, лишь благодаря своей несдержанности на слова. За что его и призвали к ответу товарищи по партии – понятно, что завидуют его популярности, а вот противопоставить ему ничего не могут, как не пытались быть ближе к народу, матерясь и уходя в запои (может для этого и вызвали его на эту комиссию по этике, чтобы выудить из него все эти секреты).
А ведь секрет на самом деле очень прост – не нужно было так поспешно демонстрировать на себе такое довольство жизнью. Ведь тебя в высокие выборные должности избрали не для того, чтобы ты довольствовался жизнью, а чтобы ты боролся и страдал за чаяния своих избирателей. И теперь что получается, ты довольствуешься, а избравший тебя народ мучается, глядя на то, как ты за их во всех смыслах счёт, удовольствуешься жизнью – у рожа самодовольная! Ведь такова правда жизни, которая складывается так, не просто потому, что так недовольным своей жизнью людям думается, а потому, что таковы законы природы, где один из них, закон сохранения энергии, напрямую говорит и указывает на все эти обстоятельства дел – если в одном месте убыло, то в другом месте обязательно будет прибыток. И если его подвести к нашим сложившимся обстоятельствам, то если прибыток на лице и на боках избранника появился, то уж точно не от хорошей жизни его избирателя (хотя как сказать).
Но о таких вещах, прибывающий в своём самодовольстве народный избранник, не спешит распространяться, – физику в школе все изучали, так зачем повторяться, – и быстро хватается за что-нибудь не касающееся его напрямую – за дело своего же соратника по партии.
– А как же политическая целесообразность? – возмутится слишком всё близко и напрямую к сердцу принимающий, представитель комитета по стратегическому планированию, да тот же генерал Сканнет. Которому для своих действий почему-то всегда нужны какие-то оправдания, да ещё возможно, что и правомерные. Вот генерал Браслав другое дело. Ему дай координаты цели, и всё, остались одни только координаты утопленника (Атлантиды, так любил называть результаты своего вмешательства Браслав).
– Да ты, как я посмотрю, тоже подлец. И проводишь политику протекционизма. Корешей защищаешь. – Мгновенно его срежет конгрессмен Демагог.
– Ну, таким макаром, мы до уличного образа жизни опустимся. Будем по улицам пешком ходить, а не на автомобилях перемещаться. – Возмутится в ответ мистер Биркин, представитель службы внешних сношений, а не как пять минут назад называлась эта служба, департамент по международным связям (он отвечал за то, чтобы эти связи были безопасными, вот, наверное, почему, они были такими закрытыми).
– Вот и хватит всё по подворотням людей пугать. Пора бы выйти лицом к лицу к людям. – Ещё раз по столу кулаком добавил от себя Демагог. И решено было, что раз он такой умный, то пусть и покажет пример и без охраны выйдет в люди.
– И выйду! – непонятно кому пригрозил Демагог. А все так испугались, что как только Демагог вышел из кабинета, как все и забыли, и не только о его угрозах, но и о том, по какому собственно поводу, его вызывали на комиссию по этике. И председатель комиссии, спустя время понадобившееся ему для того чтобы найти смятую бумажку, на которой была написана повестка дня, вынужден был признать, как конгрессмен Демагог ему близок. – Ну и ловкач же конгрессмен Демагог. Так голову нам сумел запудрить, что у него получилось избежать наказания за свою прямолинейность, которую он проявил по отношению к нашему пресс-секретарю, мисс Классинг.
– А что он сделал? – как будто очнувшись от глубокой дрёмы, толкнув в бок рядом сидящего и не пойми кого, но судя по мягким бокам, то мягкого человека, тихо спросил его конгрессмен Тук. Ну а мягкий человек, как оказывается, во всём мягок, и отвечает до чего же нежным, с привкусом земляники женским голосом. – Продемонстрировал, какие у него загребущие руки.
– Вот как. – Удивился конгрессмен Тук, невольно посмотрев на свои руки. Которые, как им посмотрелось, только отдалённо напоминали такие, безусловно необходимые для работы конгрессмена характеристики. После чего конгрессмен Тук переводит свой взгляд на рядом сидящую мисс и спрашивает её. – И что, много он там нагрёб?
– Столько, что теперь и не разгребёшь. –