Где–то в Тульской области есть деревня Егорьевка или Егоровка. Хорошая деревня – перспективная и в последнее десятилетие достаточно разрослась. Молодёжь не чуралась сельской жизни и заметно прибавляла рост населения. Из города делали частые набеги любители грибной охоты и не только, благо всё рядом: железная дорога, лес, река, да и ягодных мест полно.
В добротном доме, где во дворе гуляли куры, хрюкали два кабанчика, и в огороде всё росло, жили дед Акимыч с женою Анной. Дети давно стали городскими, но частенько наведывались, помогая по хозяйству. Акимыч довольно шустрый дедок и никак не хотел мириться со старостью, хотя спидометр его наматывал уже восьмой десяток. В его походке было ещё что–то молодое и из далека хорошо видны облачка пшеничных усов. Людей знающих Акимыча близко, прикоснувшись к его судьбе, всегда поражало: откуда у него силы? Казалось и преклонный уже возраст, здоровье не то, да и недуги дают себя знать, всё конфисковано старостью, а он борется – каждый день, каждый час и выходит победителем.
Не далеко от его дома, можно сказать по соседству, жили командировочные. Месяц июль – сенокосная пора. Как–то Акимыч со своим закадычным другом провернули одно дельце, что–то они им продали из съестных припасов: бальзамированные корнеплоды, свежую зелень, что–то ещё… Друзья имели большой успех на ниве розничной торговли, их распирала грациозность замысла. Получив расчёт и на всё затарившись спиртным, решили хорошо обмыть коммерческую сделку. Только слабаки умирают в своих постелях, а настоящие мужчины на поле боя, и Акимыч с другом пошли жечь!
После хорошего пикничка коммерсант приполз домой и под ругань своей половины /пьяному море по колено/ блаженно уснул. А так как дело было до обеда, к вечеру он открыл глаза, не понимая – где он?! Постепенно сознание прояснилось, и он с радостью понял – дома в сенях! Акимыч с трудом встал и чуть не упал в обморок! Мало того, что голова еле держалась на шее, вдобавок там кто–то орудовал молотком. Он знал, что похмельный синдром для людей его возраста чреват последствиями, в особенности для сердца и мозговой активности и сидя на крыльце, стал анализировать ситуацию. Немного оклемавшись, зашёл в дом и, подойдя к Анне спросил: «У меня с собой ничего не было?» Получив стандартный ответ: «Разве у тебя, что–нибудь останется?!» Вышел на крыльцо и вдруг вспомнил, как она, неделю назад, зацепившись с соседкой языками, с удовольствием проговорила полчаса, хвастаясь ей. Дома зимой отапливались углём, и чтобы без проблем его привезти, нужно дать трактористу таксу в виде двух поллитровок. Она говорила, что уже запаслась заранее.
Если наш человек хочет сделать комплимент – лучше, чтоб он этого не делал. Собрав остатки своей энергии во вздрагивающее тело, Акимыч подошёл к супруге и нежно произнёс: «Милая, помоги, не дай умереть вылечи».
– Чем? – она оторвала взгляд от вязания.
– У тебя же есть, ну за уголь, – простонал он.
– Пошёл вон старый хрыч, а то сейчас вылечу кочергой по горбу! – в сердцах закричала она.
Удар не повлиял на его репродуктивную функцию. Акимыч молча проглотил обиду. По ходу жизни он осознавал, что она похожа на светофор, и в любой момент может измениться цвет. Как бы невзначай посмотрел на себя в зеркало, висящее в простенке, и не понял, то ли он улыбался, то ли тужился? Распрямились плечи, разметались седые волосы, Акимыч волновался, но эмоций своих не показывал. Смотрел на жену – тихо, безмолвно, только губами шевелил. Он хотел поговорить вежливо и культурно, но хорошие слова были утрачены, в силу рядя обстоятельств. Нельзя доверять мнению человека, который ещё не похмелился. И вдруг вскипело сразу всё его существо!
– Ах, ты!.. – взорвался Акимыч. – Я тебе всю жизнь, а ты... да чтоб тебя!..
– Если правда о переселении душ, – добавила жена, – то в будущем, ты станешь земляным червяком в клюве голодного дрозда.
Скандал в семье, это хорошо, значит, жизнь кипит! Вечера у него были настолько унылы, что только телевизор да стакан водки помогали растопить душевный лёд, вернуть жизни краски. Акимыч знал, что не можешь поступать разумно, поступай правильно, и в каждом человеке заложена потребность побеждать – иногда судьба берёт круто. Вот он выброс излишней мужской агрессии: «кровь фонтаном, мясо по стенам!»
– Все вы бабы одинаковы: две руки, две ноги, посередине сволочь! Икебана из рёбер!
Анна не уступала ему в своём красноречии!
Они выражались на двух языках: на русском и на русском матерном. Ругань вырывалась из широко распахнутого окна, летела на улицу, оседая в кустах малины и смородины растущих подле ограды. Примерно такими фразами они перестреливались с полчаса, пока не услышали, что в дом кто–то вошёл. Тёмным пятном в дверном проёме стояла подруга жены, антикварно–почётного возраста.
– Аннушка, пойдём к покойной Марье, надо помочь и ночь посидеть, – печально сказала она.
– Укатали Сивку крутые горки, – острил Акимыч, – если земля не принадлежит человеку, то человек принадлежит земле.
Старухи поохали и под его злобный рык ретировались.
Акимыч понимал, что надо ставить разум выше эмоций. Однако здесь нельзя скрыться от печальной действительности. Но, когда сталкиваешься с невозможным, рассудок отчаянно будет искать логику: если не сделать мечты реальностью, то реальность может их отнять.
Ни один из бесчисленных стариковских вечеров не тянулся так долго, как этот. Выкурив папиросу, он пожевал пересохшими губами, приступая к поискам. Таков непреложный закон жанра – один прячет, другой ищет. У человека пять врождённых чувств, и когда одно теряется, другие обостряются. Что поделаешь, если Бог помогает тому, кто помогает себе сам.
– Чем ситуация безнадёжней, тем интересней, – смекнул Акимыч и взялся за своё чёрное дело.
Он строил свои умозаключения в двух плоскостях – во времени и пространстве. Где он только не искал: дрожащими руками в шифоньере перещупал всё бельё – нет, в буфете переставил всю посуду – нет! В подполе, как сапёр обследовал стены и пол – нет! В погребе, в бане, во всех дворовых постройках, даже заглянул в туалет и там ничего! Чем темней становилась ночь, тем всё более мрачный оттенок приобретали его мысли.
Убитый горем он пошёл к закадычному другу, живущему по соседству, а вдруг!.. На крыльцо вышел погорелец – жертва собственного перегара с редкими русыми волосами, унылым носом и глазами обиженного кролика. Должно быть, в мальчишестве его частенько колотили. Он потёр свой вороний нос, поглаживая шею.
– Видишь, поварёшкой шарахнула, – вздохнул он, показывая смачный синяк. – Она у меня, как лесопилка на дому, всё пилит и пилит.
От досады, выкурив по папиросе, они расстались. Больной, уставший от поисков Акимыч закрыв за собой скрипучую калитку, побрёл в неизвестность с надеждой: может у кого, что–нибудь?..
Он шагал, чуть припадая на правую ногу, часто останавливался, прикладывая руку к груди – тяжело вздыхал. Шёл и не знал, как внимательно смотрел ему в след из окна летней кухни сосед, и тоже прижав руку к груди, тяжело вздыхал, пока Акимыча не поглотила темнота.
– Эх, – выдохнул он с неподдельным сожалением, – всё, как в жизни, каждый спасается сам.
Стояла кромешная тьма, луны не было, звезды прятались за тяжёлые тучи, и с каждым мгновением вокруг становилось всё мрачней. Иногда так бывает, чтобы что–то найти, нужно сначала заблудиться. Акимыч опешил и растерянно смотрел по сторонам, вглядываясь в темноту.
– Надо же, в своей деревне заблудился, – пробубнил он.
Басовито и беззлобно пролаяла собака в ближнем дворе, включившись в деревенский собачий перебрех. Он долго искал дорогу назад и забыл, откуда пришел, увидев то, что может вызвать беспокойство. Ноги сами привели его к дому усопшей Марьи. В доме горел свет, заглянув в открытое окно, а ограда не далеко, Акимыч увидел сюжет достойный кисти художника. Посреди комнаты на лавках лежит покойница, а рядом сидя на диване и тихонечко посапывая, спали его жёнушка – злодейка и её подружка.
– Порождение ехидны, лучше сорок лет, чем сорок дней, – косанул он в сторону жены. Бессознательный рефлекс, этот страшный рефлекс отмщения, так обострившийся за последние несколько часов, не замедлил преподнести его воображению отличную подлянку. Кого там только не было в его галереи образов. В каждом человеке живёт своя тварь. Правда она у него была проста, как бумага, но со сложным текстом непонятным Акимычу, и он решил отведать сладкий нектар мести.
Осторожно и очень тихо зашёл во двор, бесшумно крадучись мститель пробирался к окну. По земле проплыла тень зайчика–мутанта. Как старая, но ещё в силе обезьяна, он бесшумно влез через окно в комнату. Тихонечко подойдя к покойнице и взяв за плечи, он с трудом её согнул. Получилась сидящая мумия. Тем же макаром выбравшись на улицу Акимыч сел на лавку у невысокой ограды напротив окна. Отдышавшись и набрав в лёгкие воздух, громко кашлянул! Через пару секунд чуть не сломав ему шею, кто–то сбросил на него среднего размера чёрный мешок, который с криком – Ох! исчез в темноте.
– Вот это прыть! – удивился возбуждённый Акимыч поглаживая шею.
Достав папиросу, он зажёг спичку. Вдруг в отблеске тусклого пламени мелькнула тонкая – чёрная дорожка.
– Странно, сюда шел, не было.
Чиркнув спичкой, он нагнулся, она издавала смрадный запах. Всё ещё находилось в утренних сумерках, которые постепенно таяли, и на востоке заметно пробивалась светлая полоса рассвета.
– Интересно, чьё зловоние? – подумал заинтригованный Акимыч.
Сделав глубокую затяжку, он взял след и крался, как заговорщик. Сам он жил не далеко и как ни странно, нить "Ариадны" привела его к своей калитке. Он всё понял и, превозмогая головную боль, хрипло засмеялся, его поддержали деревенские собаки.