Стульев на всех не хватало. Шофера подпирали стены, примерялись к столу, но покидать помещение диспетчерской не торопились. Как никто, водитель ценит общение, поскольку большую часть рабочего времени он проводит один.
Утренняя «пятиминутка» подходила к концу. Завгар раздавал путевые листы, дядя Вася вяло заигрывал с диспетчером гаража – Галиной. Широкая спина "коллеги" загораживала обзор, но надежно скрывала от взгляда начальства, чему я, признаться, был очень рад.
Транспортный цех молокозавода был промежуточным пунктом в моей биографии. Через полгода я отправлюсь исполнять воинский долг, и – прости, прощай, молочный завод и его обитатели. Улавливал эту тонкость и заведующий гаражом…
Чего только не возил я за истекший период: лимонад, стеклотару, старушку-покойницу, силос… Пиком профессиональной карьеры стал груз под названием «лес-кругляк». Стальное чудище на паучьих ногах грохнуло пять тонн «кругляка» мне в кузов, передние колеса оторвались от земли, и «ГАЗон» пополз с завыванием, проклиная «кругляк», меня и начальство.
- Чес-но-ков-ка, - прочел завгар в путевом листе, гоготнул и поднял голову, выискивая кандидата на экзотический выезд. – Ну, кто у нас просится на «дальнобой»?
Дядя Вася наклонился к ушку Галины, задумчивый взгляд начальства остановился на мне.
- Во-от, - загадочно протянул завгар. – Вот кто повезет у нас гвозди… - он снова склонился к путевке, - в Чесноковку.
Таков был итог легкомысленности дяди Васи. От возбуждения у меня зачесалось в носу, Галина прыснула в кулачек, отмахнувшись от дяди Васи, а дядя Вася выпрямился, имея вид человека, выполнившего важную миссию.
* * *
Гвоздь – штука несложная. Но молокозавод их не делал. Надо сказать, что природа заданий, которые я получал от завгара, была для меня тайной, покрытой мраком. Такой же тайной казалась сеть невидимых связей, соединивших друг с другом предприятия города и ответственных их работников. «Гвозди – так гвозди», - решил я, отправившись на погрузку.
Ящики грузили «с колес». Из забытого Богом и начальством товарняка, примостившегося на боковой ветке без эстакады. «Стыковаться» с вагоном, стоящим на насыпи – все равно, что проделывать то же с космической станцией.
- Ну что ты елозишь?! – понукал меня из вагона товарищ с морщинистым лицом меланхолика.
«ГАЗон» опять заглох в полуметре от дверного проема, морщины на лице человека отразили мучения, которые причиняло ему мое неумелое ерзанье.
«Ну, все…» - ощерился я, включая заднюю передачу. Выхлопная труба фыркнула черным, грузовик прыгнул назад и влип бортом в нижнюю кромку вагона.
Человек в проеме исчез, вагон, качнувшийся от удара, медленно восстанавливал равновесие.
Наконец он замер, человек снова попал в поле зрения. Отряхнул коленки и выразительно посмотрел в мою сторону, постучав указательным пальцем по голове. Погрузку можно было считать начавшейся.
* * *
«Московской трассой» называют магистраль «Москва-Киев» те, кто едет по ней «на Москву», и «Киевской…» - те, что направляются в обратную сторону.
Не знаю, как кто, а я на «Московской…» пою. «Дорогая моя ла-лай-ла… золотая ла-лай-ла-ла…» Привычка такая, знаете ли. Ветер приятно ерошит волосы, мотор ровно гудит на «четвертой». А впереди, насколько хватает взгляда – дорога. Неизменно уходящая вдаль.
«Чесноковка, 5 км», - сообщила табличка со стрелкой, нацеленной влево от трассы. Я вздохнул, сбросил скорость и привычно щелкнул рычагом поворота.
* * *
Бывают места, к которым не знаешь, как относиться. Такое чувство – зарежут сейчас. Или одарят золотом. Время течет здесь по-другому, или еще что не так, только мотор моего «ГАЗа» заныл вдруг тревожно, а я крепче сжал руль, въезжая в настороженную тишину соснового леса.
«Лес как лес», - косился я на толстые стволы сосен, за которыми, я был уверен, кто-нибудь есть. И прячется, когда я направлю в ту сторону взгляд. Отпустило, когда у дороги появилась крайняя мазанка Чесноковки.
- Женщина! – фальцетом окрикнул я дремавшую на скамейке бабульку. – Где тут хозяйственный?!
- Як, як? – «женщина» опешила от обращения.
- Ха-зяй-ствен-ный, - объяснил я бабульке, как иностранцу. Усилия, которые прилагала старушка, отразились на лице такими страданиями, что стало как-то неловко.
- Ну, гвозди у вас где продают? – сдался я и обратил внимание, что светило перевалило за полдень и уверенно направилось к горизонту.
Лицо бабушки просветлело, она протяжно сказала:
- А-а…
Я терпеливо ждал продолжения.
- Так у нас в «Сельмаге» все продають, - заулыбалась бабулька и махнула рукой вдоль улицы. – Только гвоздив там з мисяць вжэ не было! - донеслось, когда я включил передачу.
- Скоро будут, - самоуверенно заявил я под нос.
Как все дома в Чесноковке, «Сельмаг» был аккуратно побелен и представлял ту же мазанку, но в два раза длиннее. Окна защищали решетки, символизирующие восход солнца, железная дверь отливала свежей половой краской. По безупречной диагонали ее перекрещивала металлическая полоса, логично увенчавшаяся висячим замком в конце.
Укоренившаяся привычка заставила меня дернуть ручку закрытой двери.
- Нет там Семеновны, - послышалось сзади.
Говорил дед в полосатых штанах, заправленных снизу в галоши. Голову его прикрывал картуз с козырьком, в руках дымилась цигарка, которую он раскуривал, разглядывая меня с нехорошим прищуром.
- А где она? – спросил я, будто сто лет знаю эту Семеновну.
- Там, где и председатель, - ответили мне, продолжив ощупывать недоверчивым взглядом.
- А где председатель, - спросил я, теряя терпение.
- Там, где и все, - дед явно не торопился посвящать чужака в особенности чесноковской жизни. Манера держаться местного жителя напомнила поведение работника «органов». Соответствующих, разумеется.
- А где – все? – прошипел я, с трудом сдерживая раздражение. Появилось стойкое ощущение, что мне никогда не выбраться из Чесноковки.
- Известно – где, - сказал дед, затянулся, не сводя с меня глаз, затем выдал все-таки тайну, куда из Чесноковки исчезли «все», председатель и даже Семеновна. – На свадьбе! Вон, слышишь – гуляют.
Теперь и мой слух уловил тягучие звуки электробаяна.
- Так я… поеду? – отпросился я у товарища с папиросой.
- Да что я тебя, держу, что ли?! – шумно возмутился вдруг он. Задавил галошей окурок, развернулся и ушел со словами:
- Делайте, что хотите. Все равно порядку не будет.
Я проводил его взглядом, затем опять озабоченно глянул на солнце.
* * *
Судя по звукам, свадьбу гуляли здесь, и была она в самом разгаре. Откровенно сказать, я не любил эти гуляния с их дикими народными танцами. Поэтому план был – наладить контакт с местными жителями и вызвать продавщицу «Сельмага», не вторгаясь на опасную территорию.
- А здесь свадьба?! – потревожил я вопросом двоих мужичков, возившихся у забора. Первый игриво наваливался на штакетник, второй, ухватив друга за талию, настойчиво отдирал его от загородки.
Вопрос застал их врасплох. Мужчины переглянулись, рассмеялись беззвучно и дуплетом легли на штакетник.
«Немые…» - понял я, что таинственную Семеновну придется искать самому.
Столы, а точнее, один длинный стол, застеленный клеенками разной масти, охватил двор буквой «п». В роли сидений выступали скамейки, однако людей на них было немного. Чесноковцы, видимо, обожали танцы, потому пространство внутри буквы «п» было занято парами, танцевавшими «медленный».
«Кондуктор не спешит, - пел, как Бог, баянист, - кондуктор понимает…» А я спешил. Поэтому подсел к женщине на скамейке, утиравшей тайком слезу умиления.
- Семеновна… Где? – спросил я, нарушая приличия.
- Известно – где, - я начинал привыкать к манере общения «местных».
- А конкретно? – потребовал я определенности.
- Да с председателем! - обиделась женщина и указала на пару, державшуюся несколько особняком.
Слишком уж сосредоточенно двигались эти двое… Женщина средних лет и видный мужчина с усами. С первого взгляда было понятно, что между ними, как говорят, «что-то есть».
Баянист по-особому спел: «…что с девушкою йо-о…» Я понял, что Семеновну надо «брать» прямо сейчас.
- Можно украсть вашу даму? – вторжение вышло наглым и неожиданным.
Не найдя слов, председатель развел руками, чем я и воспользовался. Подхватил даму за талию и увел ее в гущу танцующих под ненавидящим взглядом несчастного кавалера.
- Вы… хто? – хрипло спросила Семеновна. И огляделась, ища поддержки у оставшихся за столом односельчан. Те смотрели на нас с интересом, но осуждающе.
- Мне бы насчет гвоздей, - ответил я, как разведчик на встрече с агентом. Семеновна огляделась вторично, но вновь не нашла понимания у почуявшей скандал публики.
- Какие… гвозди? – совсем растерялась бедная женщина. Я открыл рот... Но произошло вот что.
Без переходов, оставив в прошлом законы гармонии, баянист набрал воздуха и выдал вдруг: «Ой, бида! Ой бида, бида, бида. А я ба… А я баба молода!» Семеновна выскользнула из рук, молодцевато притопнула и исчезла в круговороте энергичного танца.
Вместо, как демон, возник председатель. Он тоже исправно топал ногами, но лицо его пыхало гневом, а рот открывался и закрывался, как в старомодных фильмах без звука.
- Откуда ты такой взялся?! – прочел я по губам. Потом расшифровал еще два редких слова, не обещавших мне ничего хорошего. Тревожно заныл коренной зуб, я догадался, что понят превратно.
«Спокойствие, только спокойствие…» - по телу волной прошла нервная дрожь. Руки залихорадило, затем дрожь спустилась к ногам и нашла себе выход, заставив конечности изгибаться и вспрыгивать под страстные звуки электробаяна. Председатель такой метаморфозы не ждал. Продолжая исполнять свои «па», он удивленно следил за моими движениями.
- Ой, бида! Ой, бида, бида, бида! – старался злодей-баянист, оглушая окрестность.
- Мне бы насчет гвоздей!!! - орал я на ухо председателю.
Тот повторил жест Семеновны, оглядевшись по сторонам, потом опять посмотрел на меня. Наконец, лицо его просветлело.
- С гвоздями – швах!!! – с энтузиазмом сообщил он мне в ухо. Скрестив для наглядности ладони на горле. – Сами ждем!!!
- Да я!..
Не судилось мне обрадовать председателя.
Сунув два пальца в рот, он поднял носком вверх одну ногу и с лихим «Фить!
