Тень от можжевельника

В пасхальный день на
старом городском кладбище было много народа. Люди шли на службу, встречаясь
поздравляли друг друга, спешили проведать могилы родных. Небо было чистым, лица
солнечными и лишь лёгкая грусть от взглядов на могилы и надгробья.
- Им там хорошо! – сказала тётя Дуся, поправляя выцветшие ленты венка, словно
стояла перед каким-то мемориалом главой неизвестного государства.
Ленка прыснула, представив тётку самым главным человеком страны.
Тётя Дуся и не думала прислушиваться и приглядываться к такой малышне, как мы.
Она думала о своём муже, лежащем под слоем кладбищенской земли.
- Отвоевался Егор, - сказала она, вытирая слезу.
Мы знали, что дядя Егор воевал со всеми, кто досаждал его образу жизни: встал с
утра пораньше, нашёл бутыль с самогоном, отлил полный стакан, хряпнул без
закуски и пошёл в сарай делать табуреты и стулья. Под градусом они у него
получались крепкими, красивыми.
- Что же ты там видишь, - спрашивала его мама, заглянув за какой-нибудь вещью.
- Всё вижу…
Так однажды и нашли его бездыханным в сарае у верстака.
Конечно, тётя Дуся думала о его боях под Берлином. Сержант Егор Мамонов был
награждён многими медалями, но один орден, вручённый ему Жуковым в апреле 1945
года, гордился по праву. Это был орден Отечественной войны первой степени. И он
был на первой подушечке на похоронах.
- Да отвоевался, - кто-то поддержал вздох тёти Дуси.
Это отозвался на её думы мужчина, оказавшийся неожиданно рядом. Явно ветеран
войны, потому что на нём был военный китель, брюки галифе, заправленные в сапоги.
Правда всё это было в ужасном виде, потрёпанное, с разводами и дырами. 
Женщина взглянула на подошедшего:
- Николай Кузьмич! Здравствуйте! Спасибо, что здесь!
Мы с сестрой посмотрели на старого вояку. Он стоял у ограды с затемнённой
стороны от высокого можжевелового куста, который просто лежал на плечах
неожиданного гостя. Лица его почти не было видно и от этого голос, прозвучавший
почти от тени этого человека, показался нам невозможным.
- Да я ненадолго Дарья Матвеевна, ещё много надо повидать сегодня…
И исчез, словно и не было.
Точнее, нам показалось, что исчез, а на самом деле он отступил к можжевельнику
и растворился в нём. Впрочем, никто этому и не придал значения. Тётя Дуся,
прощаясь с мужем, перекрестилась и мы поспешили уйти с кладбища.
Прошло уже много лет после того посещения могилы. Кладбище закрыли и появилось
новое между диким лесом и песчаным откосом реки, опоясывающей город. Но то
пасхальное посещение дяди Егора каким-то образом врезалось в нашу с сестрой
память и держалось благодаря упрёку тёти Дуси в своей забывчивости, когда мы
садились в городской автобус у кладбища:
- Господи, да что же я, Николай Кузьмич ведь раньше Егора представился за года
два до него. Вот ведь, привидится такое!
Она не придала значению тому, что мы, дети, были свидетелями этой картины.

На новогодние каникулы сестра приехала с мужем. Детей у них ещё не было, и они
с радостью привезли кучу подарков моим близняшкам Тите и Тютю, которых не
интересовали никакие проблемы мира.
Елену после окончания сельхозинститута отправили на стажировку в Калифорнийский
университет, где она и нашла своего Джона. Но они стали семьёй без гражданства,
постоянно переезжая из одно страны в другую. На этот раз они прилетели из Рима.
И всё время в разговоре между собой на английском языке упоминали каких-то
итальянцев Анну и Рауля и Earthen capsule, что я понял при своем скудном знании
языка как «земляная капсула».
Новый год мы встретили, как русский праздник. Всё в традициях –поздравление,
шампанское, пожелания друг другу и концерт по телевизору. Но на последнее мы не
обращали внимание.
- Что вы привезли из Италии? – спросил я в лоб.
- Ничего особенного, Женя, - засмеялась Елена, её позабавила моя
прямолинейность. – мы познакомились с дизайнерами Сителли и  Бретцель. Они
последователи теории, точнее, уже движения, по которому души переселяются в те
растения, которые произрастают из могил почивших…
Но это, оказывается, по словам сестры, не только откровение иностранцев. Ещё
славяне в дохристианской Руси считали священными рощи и дубравы, растущие на
погребениях. Нельзя было здесь рубить деревья. Они верили в то, что на общинных
кладбищах посаженные деревья во время обряда погребения, получали питание из
погребенного тела. Получалось, что деревья олицетворяли собой самого человека,
так как в нём были частицы его тела. 
- Я до сих пор помню, - призналась Елена, - как мы увидели на фоне жасминового
куста умершего человека. Он был как живой!
Да это так. Я точно помнил это видение. Но не чужого для нас человека мы хотели
вновь увидеть, когда договорились на утро поехать на кладбище, где были
похоронены наши родители. Мы обо многом ещё поговорили, расчувствовались,
вспомнив наше детство и наших маму и папу. И во сне в то утро первого января
повидали их одинаковым для двоих сном.