Произведение «Сотворение любви - Глава 8» (страница 3 из 4)
Тип: Произведение
Раздел: Переводы
Тематика: Переводы
Темы: любовьжизньразмышления
Сборник: Хосе Овехеро - Сотворение любви
Автор:
Читатели: 770 +3
Дата:

Сотворение любви - Глава 8

преувеличенно-фальшиво шутя. Я схватила сестру за руку, которая была ее защитой и границей, обняла и поцеловала Клару.

- Пойдем, я угощу тебя пивом, – сказала я сестре.

- Лучше бы дала сто песет, – не очень уверенно возразила она, но направилась за мной на веранду бара, сделав знак своему приятелю и показывая, куда мы пошли. Тот не отозвался.

Я понимала, что Клара будет обороняться, и нам предстоит нелегкий разговор с взаимными упреками. Я чувствовала себя послом от семейного союза, который рассчитывал умаслить Клару, заговорить ей зубы, чтобы она вернулась в нашу тепленькую жизнь, в то время как она предпочитала запредельную стужу или столь же невыносимую жару. И несмотря на это, меня грызли сомнения: действительно ли наше тепло лучше непогоды. Мы пили пиво, разговаривая на темы, далекие от цели моего визита на площадь, заполоненную наркоманами, нищими и матерями с детьми. Я рассказывала о своей учебе, не упоминая об атмосфере, царящей в нашем доме, о постоянных вздохах и упреках, об отце, рассеянно бродящем по квартире. Клара слушала меня без особого внимания, изредка вставляя скупые замечания и сосредоточенно разглядывая выход на площадь. Потом пришла пора принимать решение, от которого зависело ее будущее, и которое могло сделать ее такой, какой она, наверняка, быть не хотела. Как-то раз я сказала Кларе: “Знаешь, в жизни есть вещи, – я не стала уточнять, какие именно, – пройдя через которые, ты не сможешь снова стать такой, какой была. Обратной дороги не будет.” Клара вежливо промолчала, наверняка подумав про себя: “А ты-то откуда знаешь?” И еще подумала о том, что тот, кто никогда не осмеливался на что-то опасное, не вправе давать советы, поскольку не может понять того, кто рискует собой.

Меня бесило, что мне приходилось убеждать младшую сестру в том, что она совершает глупость, не имея в руках веских аргументов. Особенно злило то, что я чувствовала себя старухой, читающей нотации о выгоде и благоразумии, рассуждающей о будущем, об ответственности, о переживаниях родителей, а ведь мне был всего двадцать один год! И я принялась искать, с какого боку побольнее ударить ее.

Клара сохраняла маску равнодушной любезности, хотя в какой-то момент мне показалось, что ее по-настоящему заинтересовали мои доводы. Не то, чтобы она совсем меня не слушала, скорее, слушала вполуха, как в тысячный раз выслушивают сетования матери по поводу скучных и неблагодарных домашних дел и ее сожаления о том, что она бросила работу. Мы понимаем ее расстройство, но оно старо как мир, и мы молчим. Когда все мои доводы были исчерпаны, и не осталось слов, Клара взяла меня за руку и ласково погладила, словно ребенка.

- А что ты, – мягко спросила она, – так и будешь паинькой? Будешь вовремя приходить по вечерам, отучишься, найдешь работу, выйдешь замуж, и родишь двоих детей? Ты всегда будешь отмечать дома рождество, дни рождения, крестины? Ты станешь крестить детей, чтобы не обиделась бабушка, так ведь?

Боже, сейчас я думаю, как все это забавно: я не закончила учебу, не вышла замуж, у меня нет детей и, в конце концов, я отдалилась от родителей и остальных родственников больше, чем она. Возможно, именно потому, что Клара вовремя устроила свою юношескую революцию, а я откладывала до тех пор, пока не стала взрослой. Но в ту минуту мне было не до смеха: сестра высказала вслух мои тогдашние страхи. Я и вправду боялась, что не смогу найти свой путь в жизни, что не смогу стать тем, кем хотела, хотя понятия не имела, кем хотела быть. Я завидовала Кларе, ее решимости, с которой она сама творила свою судьбу, в то время как я ограничивалась написанным не мной сценарием.

- А ты, – спросила я ее, – так и будешь продолжать играть в игрушки? – Клара непонимающе махнула рукой, приветствуя приятеля, чем переполошила его собак, привязанных к велосипедной стойке. Собаки настороженно приподнялись, навострив уши, и начали скулить и вертеться на месте. – Не думай, что я тебя не раскусила, – выпалила я, выдернув свою ладонь из ее руки. – Все твои вызывающе-взбалмошные прически, мрачные, похоронные цвета, куча собачьих ошейников и уйма колец – все это игра, и нет ничего необратимого. Ты играешь в плохую девчонку, но в девчонку своего круга. Поиграешь несколько недель, пока тебе не надоест, и бросишь, потому что ты не такая, и твое место не здесь.

- Какого черта, о чем ты?

- О твоих друзьях, вот для них это серьезно. Они колются себе во вред, отказываются от комфорта, режут и губят себя, а от тебя пахнет персиковым мылом и кремом для рук, и я не вижу ни следов от уколов, ни шрамов.

Я не понимала, что Кларе, несмотря ни на что, было очень важно мое мнение, что для нее я все еще оставалась старшей сестрой. Тогда я не понимала, что ставлю ее в неловкое положение тем, что раскрыла ее обман и не верю в осознанность ее поступков. Клара ничего не ответила.

Она молчала, а я не понимала, что означает ее молчание. После этих слов мне и самой было так неловко, будто я со злости спрятала книжку, которую она взяла, или разбила ее любимый диск. Я ушла с чувством выполненного долга, в то же время испытывая горечь поражения. Для сестры я сделала все, что могла, но я покривила бы душой, если бы утаила от тебя, как мне было плохо. Я чувствовала себя обманщицей, будто пришла к сестре скорее для того, чтобы испортить ей праздник, нежели помочь. Так поступают не имеющие большого успеха у ребят девчонки: прознав, что их подружка встречается с парнем, они начинают с жаром указывать ей на каждый его недостаток, приписывая ему все мыслимые и немыслимые скверные намерения.

Сейчас я говорю тебе об этом, а тогда я ничего не понимала. На душе было тревожно, и я винила в этом сестру, которая заставляла меня играть столь незавидную и неблагодарную роль. Не знаю, что было бы с ней дальше, если бы примерно через неделю, Клара не пришла домой. Позже она сказала, якобы думала, что в это время я находилась в университете, а родители – на работе. В жизни Клары не было ни обязательств, ни сроков, ни расписаний, и она не знала, что тот день был не рабочим. Клара вошла в дом, никого не встретив. Мама с отцом куда-то вышли, не помню, куда, а я сидела в своей комнате. Я слышала стук входной двери, но подумала, что это вернулись родители. Через какое-то время я услышала, как в ванной сестра мурлыкала одну из своих несчастных песен. Можно было подумать, что это пел сам дьявол или, по меньшей мере, исстрадавшаяся мученица-душа. Не постучавшись в дверь, я вошла в ванную и увидела, как сестра голышом вылезала из душа. Клара испуганно схватила полотенце и, не заворачиваясь, поспешно прикрылась им спереди, словно перед ней вместо меня находился незнакомый мужчина. Я быстро догадалась обо всем, и не спрашивай, как. Вероятно, потому, что мне было непривычно ее целомудрие. Зачем прикрываться полотенцем, если мы тысячу раз видели друг друга голыми, и не только в детстве? Незадолго до того, как Клара ушла к своей уличной жизни, мы запросто вместе делали эпиляцию и помогали друг другу намазывать кремом труднодоступные места. Нам нравилось, что мы близки. Я выхватила полотенце у нее из рук, а она постаралась побыстрее спрятать руку за спину. Этот непроизвольный жест и подсказал мне, что следует искать. Клара объяснила, что неважно себя чувствовала и ходила к врачу сдавать анализ крови.

- Ты сошла с ума? Ты и вправду сошла с ума? – совсем растерявшись, я вышла из ванной. Голова была пуста: я не знала, что говорить, и что делать. Это было чудовищно: моя маленькая сестренка начала колоть героин. Весь гнев и ярость последних недель превратился в страх: игрушки, о которых я ей говорила, закончились, все было всерьез. Господи, а что если она колется для того, чтобы испугать меня, доказать, что это не просто подростковая рисовка? Клара заперлась в ванной, а через несколько минут вышла оттуда, облачившись в свой мрачный наряд – футболку с какой-то надписью красно-черными заостренными буквами, туманно наводящими на мысль о нацизме, и отвратительным черепом, из глазниц или рта которого, уже не помню, вылезали черви. От запястья до локтя руки Клары были закрыты какими-то черными наручами. И тут в квартиру вошли родители. Они растерянно остановились в прихожей. Отец робко заулыбался, не веря своим глазам, словно получил приятный, неожиданный подарок, а мама вся как-то сжалась, ожидая нового разочарования или плохих новостей.

- Она колется! – сказала я. – Клара начала колоть героин.

Сестра ничего не отрицала, и быстро ушла в свою спальню, а ровно через секунду вышла оттуда с маленьким рюкзачком, по-моему, загодя набитым одеждой, которую она хотела взять с собой. Собиралась ли Клара сказать что-нибудь родителям, или решила не обращать на них внимания, я не знаю. Мой отец всегда был мягким человеком, и мы с сестрой втайне осуждали его, что он не осмеливался маме слова поперек сказать, и никогда не защищал нас от нее. Он не решался даже выступать посредником в наших с Кларой ссорах. И вот сейчас отец протянул вперед руку с открытой ладонью, как будто хотел захлопнуть дверь.

- Клара, – проговорил он.

- Все это фигня, папа, – ответила сестра.

Мама уже пришла в себя и грозно поворачивалась к сестре, как обычно собираясь подчинить нас своей воле криком, подзатыльником или просто почерпнутым из Библии суровым, карающим жестом древнего пророка, сулящего вселенские бедствия, но вместо этого сокрушенно воздела руки к небесам, словно смирившись с потерей дочери. Из груди отца вырвался какой-то странный, хриплый рык, и он ударил сестру по лицу, к счастью не по губам и носу, а чуть ниже, в скулу. Клара упала. Я не видела сам удар – я стояла к сестре спиной и не могла видеть его – но отлично помню отца с вытянутой рукой и со сжатым кулаком. Чтобы не потерять равновесие и не упасть отцу пришлось сделать пару шагов назад. Через некоторое время Клара села на пол в позе лотоса, поджав под себя ноги, и поднесла руки к лицу.

- Ты не выйдешь отсюда, – сказал отец, обессиленно повалившись в кресло напротив телевизора. Мы с мамой застыли, как статуи, и не двигались с места. Возможно, мы просто растерялись от странного совпадения яростной вспышки отца и молчаливой покорности сестры, которая подобрала рюкзачок, валявшийся рядом с диваном, и пошла к себе.

Я знаю, что Клара еще несколько раз встречалась со своими дружками, незаконными захватчиками домов – панками или кем там они были – но одеваться она начала по-другому. Она забросила в угол собачьи ошейники и кольца, и перестала красить волосы в черный цвет. Больше она не кололась. Позже она рассказала, что “ширнулась” только один раз и то неудачно, потому что приятель, который ей помог, был ненамного опытней ее, и к тому же, сильно волновался. Ему пришлось уколоть ее несколько раз, и поэтому вокруг вены образовался большущий синяк. Я знаю также, что отец долго сожалел, что ударил Клару, и много раз извинялся перед ней за тот, оказавшийся спасительным, удар. Неожиданно я стала думать, что Клара пришла домой сознательно, чтобы ей помешали снова уйти. Возможно, я вовсе не случайно увидела ее руку, возможно, она догадывалась, что встретит нас дома, и хотела, чтобы ее удержали силой. Клара не хотела и дальше продолжать это глупое падение в ад,

Реклама
Реклама