22 декабря 1992 г.
СУДЬБА
Родимые ноженьки вздрогнули. И милые, метнулись бежать.
Пьяная память кровью рыгнула - Под поездом ноги остались лежать.
Я встретился со своим свояком Петром в больнице, оба лежали в хирургическом отделении и ничего не знали друг о друге. Мне только разрезали руку, вскрыли нарыв на локтевом суставе, и после операции я потащился в свою палату. Окликнул меня Петр, когда я проходил мимо его палаты. Я ответил ему шутя: «Ты чего притворяешься, с такой рожей и в больнице лежишь?» Тут Петр вытащил из-под одеяла культяпку одной ноги и показал мне. Я был ошеломлен. Своей глупой шуткой я поставил себя в неловкое положение и только хотел извиниться перед Петром, как тот вытащил и вторую ногу, ниже колена не было и второй ноги. Мне стало стыдно. Живем в одном городе, женаты мы на сестрах, а я ничего не знаю. Правда, и у меня, как и у Петра, не ладилась семейная жизнь. Конечно, и мы с Петром не были святыми, но все же? И вот что мне рассказал свояк. «Поругался я со своей Валентиной еще раньше, но серьезных причин для скандала не было. А в этот день как раз была получка на работе. Выпили немного, как водится везде. Пьяный я не был. Валентина домой не пустила, это уже вошло в привычку. И тут моему терпению пришел конец, положил я деньги на порог и говорю: «Возьми деньги на мои похороны». Пошел на вокзал, в киоске взял две бутылки китайского спирта и пил здесь же, недалеко от киоска. Кипела моя душа от обиды на жену, что ей еще надо: не часто ведь пью и по дому помогаю, и на даче, и с тайги не вылажу, и грибы, и ягоды на базаре продавал, чтобы копейка в доме водилась, чтобы все, как у людей, было. Не помню, как под маневренный поезд кинулся, ударило меня и развернуло - ноги так и остались под поездом, жалко, что не голова. Приходила ко мне Валентина с детьми, говорила, что если я пить не буду, то будет она жить со мной. Я зарекся, что бросил навсегда ее, проклятую водку, она у меня ноги забрала и счастье. Все равно я буду ходить на протезах, чего бы мне это не стоило», - закончил он рассказ.
Приходила и ко мне жена, разговаривала и с Петром тоже. Мне она потом сказала, что нечего его жалеть, так ему и надо. Чувствовал я уже тогда, что трудно придется Петру в семейной жизни, да и моя была несладкой. Разошелся я со своей женой по закону, как она того хотела, а вот Петру было хуже. Прикован он был к постели, а Валентина уже и ходить перестала. Сильно переживал свояк, но жену не ругал, просто детей ему было жалко, и сына любил больше себя, больше жизни своей. Не пил Петр в больнице, все надеялся на хороший исход: на жену свою, хотя и предлагали ему ребята выпить, у всех свое горе было, и порой нечем было его измерить.
Выписался я из больницы скоро и сразу рванул за клюквой: очень я скучал по осеннему таежному воздуху, и думалось на природе легче, и дышалось.
Ходил, проведывал я и Петра в больнице. Таежный бродяга, как ему было все тяжело слышать, как он скучал по тайге.
Здесь я все вокруг исходил,
Вот этими ступал ногами.
Сон, ты бы мне угодил,
Безного отхлестал батогами.
