богатый словарь, выражается ярко и красочно, вызывает подозрение, не хочет ли он вам что-либо продать, «He is he trying to sell me something?», или негативную оценку, чересчур образован,«overeducated, сноб». Те, кто произносит более нескольких фраз, утрачивают внимание слушателей, и о них говорят «he talks to mutch», т.е. болтун.
Европейцы видят в разговоре игру, игру интеллектуальную и игру самолюбий. Американцы видят в разговоре обмен информацией. Во европейском разговоре многое построено на намеках, нюансы и оттенки часто играют более важную роль, чем сам контекст. В американском, все точки должны быть расставлены, американский разговор не допускает двусмысленностей.
Шляпентох Владимир: «В Америке никто не ждет удовольствия от беседы, как игры ума, нет импровизации, нет пассажей, полифонии. Здесь в разговоре слушают одну тему, аранжированную не лучше, чем Чижик-Пыжик.»
В отличии от свободной и не имеющей формы беседы европейцев, американцы в беседе следуют принятому ритуалу. «How are you?» I’m fine, thank you,» »Nice to meet you,» and »Hope to see you again». И, как в любом ритуале, важно не содержание, а форма.
Русский иммигрант, писатель, Саша Соколов, - «Здесь большинство в разговоре используют не больше чем 300-400 слов. Содержательный диалог здесь невозможен. Когда американцы собираются вместе на парти, стоя вокруг стола и смертельно скучая, они перебрасываются короткими, ничего не значащими фразами.»
Американцы с детства знают, что есть несколько тем, которые не обсуждаются вне тесного круга друзей или родственников. Религиозные и политические взгляды и персональные финансы.
В Европе общение часто переходит в спор, так как общение рассматривается как особый вид спорта, в нем есть победители и побежденные. Это столкновение индивидуальностей., конфликтная форма общения, где окровенное выражение мыслей, идей, убеждений может привести к конфликту и разрыву отношений.
В Америке же общение почти никогда не переходит в спор, ищется общая точка зрения. Вместо того чтобы спорить и выяснять позицию каждой стороны, американцы предпочитают говорить на темы, которые не вызовут конфликта мнений. Общая точка зрения фундамент для конструктивного подхода.
Проявление эмоций во время обсуждения снижает в глазах американцев ценность высказанного мнения, только факты и представленные доказательства, а не эмоции, имеют вес, «look at the facts». Если же возникает конфликт мнений, который нельзя избежать, только спокойный тон голоса, отсутствие какой-либо жестикуляции и эмоций, предполагает, что никто «не устраивает сцену».
Подавляющее большинство никогда не отстаивает собственные убеждения или нравственные принципы не только потому, что опасаются конфликта, который может помешать делу, но прежде всего потому, что их убеждения и принципы просто не являются ценностью в глазах других. Кроме того, видеть в другом уникальную личность предполагает уникальную форму взаимоотношений, а это требует затрат эмоциональной и интеллектуальной энергии, что отвлекает от главной задачи индивида, достижение жизненного успеха.
Если ваш сосед не создает никаких проблем в вашей жизни, соблюдает правила вежливости и каждое утро произносит обязательное «Good morning», он хороший человек, его персональные качества, его убеждения, будь он расист, фашист, коммунист или гангстер, вас это не касается, это «personal matter», это его личное дело.
В авторитарном обществе было опасно высказывать свои взгляды, говорили о погоде так как боялись «Большого Брата». В условиях демократии также говорят, большей частью, «о погоде», избегая любые темы которые могут привести к конфликту. Пустая болтовня не только безопасна, она необходима как социальная терапия, как выпуск накопившегося пара.
Тем не менее, американцы, принадлежащие к образованному среднему классу, говорят и говорят много, как в фильмах Вуди Аллена. Герои Вуди Аллена как будто бы размышляют о главных вопросах своей жизни, но их диалоги и монологи не содержат ничего кроме плоских банальностей, клишированных фраз, принятых в их среде. Все это не более чем штампы поверхностной социологии, спекулятивной статистики и вульгаризированной психологии.
Внешне, общение выглядит как обмен мнений, но диалоги на деле являются монологами, а монологи звучат, как бред, как недержание речи, поток бессознательного. Вуди Аллен показывает, что люди потеряли способность общаться. Трудно назвать общением словесную игру в пинг-понг, в котором мячи стандартных идей и банальных, плоских, затасканных от употребления, не принадлежащих персонажам мыслей и не имеют никакого отношения к их внутренней жизни, которой, по-видимому, просто нет.
Кеннет Джерген, психолог: «Вне общепризнанных, клишированных форм самовыражения человек не может объяснить, кто он, ни самому себе, ни окружающим, поэтому мы уже не знаем как выражать свои истинные чувства, эмоции и мысли, мы не даем себе права быть самими собой, и теряем способность различать истинные чувства от тех стандартных форм, которые навязаны нам воспитанием. Кроме того, поведение, не вкладывающееся в заданные масс-медиа стандарты и повсеместно принятых обязательных норм, воспринимается как асоциальное.»
Возможно, это явление сегодняшнего дня, возможно, в «старые добрые времена» отношения людей были более наполнены и органичны, но вот, что говорил Алексис Токвиль в первой половине 19-го века: «То, что здесь называют свободой мнений, на деле, свобода на болтовню... Я противоречу каждой фразе, которую произносит мой собеседник, показывая ему, что его монолог мне безумно скучен. Я молчу, как собака, а он думает, что я размышляю над теми истинами, которые он высказывает, и, наконец, я убегаю от него, от той плоской скуки, которую он источает. А он думает, что я спешу по каким-то неотложным делам...»
Или Диккенс, который путешествовал по США два года: «Я вполне серьезен, когда я говорю, что здесь больше наводящих скуку людей, чем в любой другой точке земли. Никто не поймет, что я имею в виду, пока сам не убедится в этом.»
Ритуалы поведения, стандартные формы общения, адаптация к которым происходит с детских лет становятся настолько органичной частью внутреннего мира человека что создаёт ощущение его полной открытости. Его легко прочитать так как его «индивидуальность» исчерпывается набором общепринятых штампов.
Джеффри Горер, один из наиболее известных британских антропологов:
«Американец полностью открыт, демонстрируя, что он такой же как все, что ему нечего скрывать, так как всё что он делает он делает как все, поэтому и его дом, как и он сам, не имеет забора.»
Европеец строит забор вокруг себя, вокруг своего дома, скрывая свою жизнь от нескромного любопытства. Американец же строит дом как будто бы без забора.
Но, как говорит народная поговорка, хороший забор делает хорошего соседа, «Good fence makes good neighbor», и наиболее эффективен забор, когда он невидим. Отсутствие заборов иллюзия, существуют множество невидимых границ, которые никто не переступает, и множество невидимых дверей, которые никто не решается открывать.
Многие дома в американских сабербах (пригородах) окружены кустами такой плотности, что их, в отличии от традиционного забора, невозможно ни сломать, ни перелезть. Социальные заборы, барьеры также никогда не проявляются открыто, они скрыты в формах ритуала. Босс обращается к подчиненным и подчиненные к боссу по именам, никто не подчеркивает статусные различия, но все знают, кто есть кто, и ведут себя соответственно.
Открытость считается необходимой не только для демонстрации окружающим, она практикуется и внутри семьи. Так, в среде среднего класса, муж и жена, при возникновении каких-либо трений, выкладывают все карты на стол. Многие часы они обсуждают возможные причины, вытаскивают на белый свет все нюансы отношений, все детали обсуждаются, все потаенные движения души и тела вербализуются и рационализируются.
Внешне кажется что подобный анализ, рационализация ситуации и есть истинное понимание, но понимание это поверхностное, на уровне плоского здравого смысла и расхожих штампов психотерапии. Глубина понимания при этом недостижима.
Сантаяна сравнивал американскую тенденцию рационализировать любую загадку жизни с попыткой объяснить в материальных терминах очарование красивой женщины. В процессе рационального объяснения исчезает и сам предмет. Процесс анализа разрушает саму ткань жизни с ее неуловимыми ароматами, жизнь становится плоской, утрачивает многие измерения:«Хотя тенденция раскрыть все глубины, приподнять все камни и увидеть, что под ними, исследовать все существующие возможности, превратило Америку в страну самой совершенной технологии в истории мира, и также неоспоримо, что такой принцип подхода к жизни привел к тому, что жизнь утратила, как минимум, большую часть своего содержания.»
Американцы, как молодая нация, следуют детскому желанию разобрать игрушку и понять, как она работает. Европейцы знают, что разобранная игрушка перестает быть игрушкой, просто тряпичный мешок, набитый ватой. Американская открытость это иллюзия
Владимир Набоков, в своей «Лолите», сыграл с американскими читателями в их игру, игру в открытость. Герой, Гумберт Гумберт, в своем дневнике, как бы открывает все свои карты, всю психологическую подоплеку совращения Лолиты.
Внимательный европейский читатель, по природе своей культуры, видит то, что не заметил читатель американский, дневник Гумберта фальсификация, рассчитанная на психологию судебного жюри. Жена Гумберта, Валерия, ведет с ним долгие беседы, пытаясь прояснить для себя прошлое своего супруга. Гумберт, не желая приоткрывать свой внутренний мир, создает для супруги выдуманные истории, которые он приспосабливает к тем клише, через которые воспринимает жизнь его жена.
Попав под суд, Герберт, понимая, что облегчить свою участь он может лишь «чистосердечным признанием», создает полностью фальсифицированные картины истории своих отношений к женой и Лолитой, приспосабливая реальные факты к общепринятым стандартам представлений через которые видят мир присяжные и присутствующая публика. Он ведет ту же игру с психотерапевтом в психиатрической клинике, импровизируя свою исповедь, раскрывая свою внутреннюю жизнь через трафареты вульгарного фрейдизма, в которые психотерапевт верит, как в религиозные догмы. Он играет в романе по нотам популярной музыки, привычной для своих американских слушателей, и этим утаивает от публики истинную музыку своей души.
Роман Набокова откровенный сарказм, издевательство европейца над американским массовым стереотипным сознанием. Литературная критика обвиняла Набокова в антиамериканизме, роман насыщен скрытыми издевками, но возмущение прессы было обращено, по преимуществу, на те откровенные язвительные реплики в адрес американского стиля жизни, которые Набоков позволил себе в «Лолите». Но антиамериканизм Набокова был значительно глубже. Вся его книга была насмешкой над фундаментальной идеей американской цивилизации, представлением, что внутренняя жизнь человека поддается рациональному анализу и полному контролю.
В экономическом обществе внутрення жизнь должна быть
