касался губ, волос и тех мест, которых нельзя. Прямо трогал: грудь, соски, бёдра и между них тоже прикасался. На миг, не дольше. Быстрей пощёчины, которой не случалось.
«Псих? Нет. Обдолбанный? Нет. Серийный маньяк? Как будто я знаю, как выглядят серийные маньяки!»
Негромко успокоительно втирая разное ни о чём, Аслан поступал именно как псих, как дементный старик в трамвае... Только он бандит средних лет вообще-то. Седой и что?
Ширмы в спальне.
– Морёный дуб, – обводит пальцем завиток и грудь над сердцем, – резьба, корейский батик, старьё. Жучки доедят и напрочь развалится.
Обнял ниже пояса, пропуская в двери.
«Я потеряла последнюю гордость. Убьёт или нет? Да или нет? Ну же, не дрейфь, одна оплеуха, и – труп верной жены. Отпустит руку, тогда. Хоть бы не отпускал. У него в квартире холодней чем у нас, как же я устала от холода. Как же хочется тепла. Какой ценой? Любой. Убьёт потом. И так, и так убьёт».
– Красивая...
Притронулся внизу спереди, улыбнулся и поцеловал пальцы, сложенные в щепотку.
Ни намёка на дальнейший поворот в койку.
Комната с балконом. Коридор мимо шикарной кухни с дровяной плитой. Запахов дыма и пищи над ней не витает.
– Так живу, радость моя, одиноко живу.
Вернулись в обеденный зал. Яркая люстра над столом, будто везде ночь, а тут день.
Подвинул кресло:
– Прошу, – обеими руками прикрыл груди, сразу отнял.
– Хватит. Ну, зачем? Вокруг тысяча проституток. Молодые...
– Люблю, – кивнул Аслан, – ценю их.
– Я в новостях читала...
«Осеклась, ненормальная? Порезанные минетчицы – самая тема для разговора здесь и сейчас...»
– Кошмар, – откликнулся Аслан. – С гандоном на днях разберёмся. Ой, что ляпнул! Радость моя, сердечно прошу простить! Забываюсь, столько лет один живу, извини на грубом слове, девочка моя.
9.
– Проститутки, они уходят, радость моя. А ты наоборот, когда уйдёшь, то не забывай меня и возвращайся обратно. Вот моё предложение, как есть: деньги нужны – приходи, обидел кто – приходи, захочешь обнять – приходи. Они всегда уходят, а ты всегда приходи! Годится? Нормальное предложение? Обычное, правду говоря. Видишь, радость моя, сам с собой разговариваю, сам себе отвечаю! Что за дела, правда? Ты на других ни на кого не обращай внимания, ты в любой момент приходи. Согласна?
Ноги.
Они совсем занемели. Стопы будто исчезли, их нет. Шевельни, не почувствуешь.
– Похолодало, – сказал Аслан, открывая вино, – задёрнуть бы шторы…
Бутылка дымилась у горлышка.
– Думаешь, что за старьёвщик какой-то, дом под завязку рухлядью набит? Нет, радость моя. Художественные штучки, то-сё, друзья по случаю дарят, знают мои вкусы. Люблю я всё красивое. С детства очень люблю. Но живую красоту сильней, её я почитаю. Не то, что люди. На что набрасываются? На дешёвку. Не на то люди смотрят. Я вижу, на что они смотрят, и мне плюнуть хочется. И всегда-то им мало! Мне лишку дано. За что, не знаю! Пора бы остановится, а хочется ещё и ещё...
Вино не остыло и фрукты не согрелись, их словно накрыли белой салфеткой... Отражаясь в оконной створке, ваза с фруктами кажется мраморной, не настоящей.
Град хлестнул по крыше.
Летучая мышь рванула из приоткрытого окна в недра квартиры, задела люстру, свет полыхнул, тени забегали по комнате, мнимая салфетка на вазе пропала. Всё не так. Гора фруктов искрилась льдом, абрикосы утонули под глазурью наледи. Зелёные виноградины стали стеклом, чёрные прибрежной галькой. Надвое раскололся гранат. Крупные ледяные зёрна играли кристаллами в друзе.
Аслан шутя переставил этот айсберг вазы на обеденный стол между испаряющихся, почти кипящих бокалов. Лёд начал таять, как наст под солнцем, двинулся вниз, как ледоход на горной реке. Медовые абрикосы скатывались, оттаяли виноградные гроздья, нагие, прозрачные насквозь. Гранат распался и зёрна медленно скатывались через край вазы на угол стола, на пол. А что на полу? Там лёд застыл, поднявшись до щиколоток. Ледовые кандалы.
– Красиво, радость моя? Но кое-чего не хватает...
Шёлковый пояс халата слегка потяни, он и развяжется. Аслан спустил его с плеч и аккуратно поднял заиндевелый свитер. Грудь обнажилась чуть выше сосков. Розовая пара единственных незамёрзших ягод.
Погладил тёплыми ладонями:
– Небесно...
Да неужели? Бескровные руки лежали на столе, как умирающие птицы на побережье. Озноб скатывался по ним и застывал. Воздух тёк в лёгкие сырой водой. Яркий свет обжигал глаза.
– За наше знакомство...
Дыхание сбивалось. Всё слишком чётко, слишком близко, ярко и страшно, от прикосновений до звука голоса. Так недостающая лестничная ступенька дёргает сердце электрической болью. Здесь все ступеньки отсутствовали.
Гладил, присев на корточки:
– Люблю непреодолимо. С детства очень люблю. Не будем притворяться, ладно? Не так уж я и стар, чтобы ты заскучала со мной. А про согласие... Ты думаешь, что я и так могу? Вот в чём дело: я не так хочу. Но сильно, пойми меня, сильно хочу...
Вспомнилось.
10.
Всплыло, когда уже ответила матом? Или наоборот, как подсказка всплыло? Про лес, про мужичонку деревенского, который всем, кому ни попадя рассказывал своё бухое приключение.
Заплутал, зашёл в бурелом, ни туда, ни сюда. И так-то до чёртиков устал, а ещё и ветка зацепилась за штанину. Ломанулся обратно – держит, не пускает. Дёрнулся вперёд, сучок встал, как нож к горлу. Черти, не иначе! Леший поймал! А он-то разозлился, до жути перепугался, как начал крыть матом и... Увидел тропинку! Солнце мелькнуло, где ему положено. По тропинке, по солнцу, к ночи так вышел на просеку. «Нечистая сила мата боится!» – всякий раз ладонью рубил воздух мужичок, добавляя крепкое словцо!
– Радость моя, пригуби, – Аслан целует соски, тянущая как боль, внезапная жажда захлёстывает с головой, – хочу, чтобы тебе вино было сладко, как ты для меня.
За наше знакомство, говоришь? До чего тяжёлый, неудобный бокал на тонкой ножке... За знакомство? Вино выплеснулась на лицо, на грудь, на него. Вино и осколки. За наше? Матом. Без выражения, не подбирая слов, не целясь.
Всё пошло трещинами. Комната скруглилась мятой полусферой и начала распадаться на куски. Что было в ней, уже не было, а тускнея, отражалось – перевёрнутым, битым зигзагами, растянутым по краям... Всё, кроме хозяина. Нет сил заглянуть ему в глаза и удержаться невозможно.
«Сейчас я увижу бешенство. Увижу, как дьявол срывает маску и кожу, как лязгают клыки, в пасти ревёт адский огонь...»
Нет. Породистое лицо Аслана на йоту не изменилось: нарочитая улыбка, притворная досада и убийственно честное желание.
Окружающее рушилось окончательно, ледяной туман выдирал клочья из лёгких, Аслан улыбался. Рагнарёк вихрем кружило вокруг его лица, как клочья дыма вокруг жерла страшного инфракрасного покоя: всё хорошо, не беспокойся. Всё так и задумано. Радость моя.
11.
Голоса из соседней комнаты:
– ...бандитское нападение.
– Неужели в тот самый день?
– ...ужас, что за время, как мы живём, выйти на улицу нельзя!
– ...ну, что врачи сказали... Внутренних повреждений нет, сотрясение и растяжение связки...
– Пневмония, анемия...
– ...чудом, просто чудом: с лестницы – и отделаться лодыжкой!
– ...давно уже дома.
Дома. Нормальные палаты жуть дорогие, бесплатные – просто жуть, а долечиваться можно и здесь. Кто же любит больницы, дома-то лучше.
Проснулась. Свет из окна. Несколько мгновений покоя до того, как вернётся имя. Вот и оно: Аслан.
«Соберись, программа на день: витаминный комплекс – успокоительное обязательно – курс антибиотика – понемножку начинать разрабатывать ногу – просить прощенья, отдаться – не вспоминать – уехать на север – носить нож в сумочке, нет, газовый баллончик – покончить с собой...» Это были не отдельные мысли, а интонации той единственной мысли – АСЛАН, и завершающая интонация самая верная, так представлялось. Тень имени скользила по часам и минутам, по коже, по саду и улице. Она стояла за каждым углом, за каждым телефонным звонком. Она возвращалась где угодно: в супермаркете и у моря, прямо в груди. В новостях.
Не секрет, что на своей земле мафия порой имеет больший авторитет, чем правоохранительные структуры.
В местечковой газете, раздел уголовная хроника, новость сопровождалась обезличенными двусмысленным оборотами. В них же явственно читалось одобрение. Маньяка, резавшего проституток, нашли. А ведь совсем было пропал... Одна из выживших девушек дала подробное описание. Поиски продолжались и завершились успехом, не имевшим отношения ни к её словам, ни к полиции. Его случайно нашли. В холодильнике морга. Обнаружили сразу выпотрошенным, правда, не зашитым. Чьих рук дело, невзначай предполагалось...
Бумажная газету трепал ветер, открывая и закрывая страницу, пока не случился первый нервный срыв. Он никого не удивил. Родные даже поругались, обвиняя друг друга: «Такие новости ей сейчас противопоказаны!..»
Второй срыв был трудней объясним. Случился он в ванне. Тут всё автономное, кипяток сам по трубам не бежит. Ну, забыла бойлер включить, обычное дело, из душа ливанула холодная вода... Неприятно, сочувствуем, но из-за чего так страшно кричать?
Третий – совсем уже дикий. Отбросила, как ядовитую змею, стакан компота со льдом и разрыдалась.
Четвёртого не было долго, боялась в дурку попасть. Есть из-за чего, это уже галлюцинации.
Гости видео смотрят, проектор на стене: кто куда ездил, у кого ребёнок родился. Обсуждают, ахают… Обернулась, а за спиной всё начинает замерзать... Абсолютно всё, оказавшееся на периферии зрения. Стол покрывается льдом, салаты недоеденные, вилки на тарелках... Букет роз не сброшен котом, рассыпался под тяжестью льда. Гвоздика из соседнего букета наклонила голову, смотрит и плачет. Капли срываются оглушительно звонко. Каждая рассыпается дальше на тонкий звон, пронзает виски. Невыносимо. Уши затыкать бесполезно. Не удаётся перекричать.
Предстоял серьёзный разговор.
– Сама посуди, это не нормально. Тебе нужен врач, невропатолог. Таблетки какие-нибудь...
– Не дурка?
– Конечно нет! Тебе нужна помощь.
У шизофреников нет критичности к своему бреду. Но есть галлюцинации... Критичность была. Но и галлюцинации тоже были, начались попытки их объяснить.
«А вдруг всё правда начинает замерзать, просто другие этого не видят? Покинутый север идёт за мной. Север зол, он не простил меня за ту ночь, когда я тогда не замёрзла насмерть в заглохшем автобусе. Анька замёрзла, и Стасик, и водила, не дойдя до Солнечного, какая ирония! Север долго ждал и теперь хочет взять своё. Он, а не Аслан. Аслан. Опять!.. Зачем вспомнила!»
– Да, мне нужна помощь.
Что ж, дошли до поликлиники. На двери латунная табличка с именем врача: «А. С. Ланцетова».
Начальные пять букв горят на солнце. Или кажется, что горят. Случился четвёртый припадок.
12.
С тех пор приходилось очень внимательно следить за собой, дальше конкретно дурка. Как же следить? Надеть шоры, смотреть в пол и в небо, перечитывать лишь детские книжки, пересматривать старые мультики, доучивать английский. Сидеть дома, не ходить никуда! А если позовут с благими намерениями?
Приверженная народной мудрости свекровь давно намекала: «А не зайти ли тебе в храм? Поедем, большой праздник. Рейсовый автобус часто бегает, до ужина обернёмся. Записку напиши, свечку поставь. Как рукой снимет! Дочка, я ж вижу, ты до сих пор сама не своя».
Душный автобус, переполненный
